Невольник белой ведьмы

42.2. Дева в белом

Орвин слушал и смотрел на умиротворëнный лик девы. Если есть великий дар, что способен прекращать страдания, то что может быть в нëм страшным изъяном? И не следует ли с ним смириться, просто ради приносимого блага?

Ему показалось, что взгляд девы из-под полуопущенных век направлен на него.

Что может быть злого в создании с такими ласковыми глазами, в которых будто лучится любовь ко всему миру?

Отец повернулся, и цепко взглянул на него. Нахмурился. Орвин в очередной раз пожалел, что любые чувства слишком ярко отражаются на его лице. Это был опасный недостаток, бороться с которым не выходило. Отцу явно очень не понравилось, как его сын рассматривает изображение белой твари.

– В этом и был изъян, Орвин. Наверное, высшие силы покарали нас, когда создали эту силу. Сначала стало ясно, что чужая боль не идëт на пользу носителям дара. Их разум изменялся, становился чëрствым и подавлял любые чувства. Или же даровитый медленно начинал сходить с ума. А потом лишь пара поколений ушло на то, чтобы первая из белых тварей догадалась об одной простой уловке. Если ты черпаешь силу, забирая боль, то ради наполнения внутреннего сосуда тебе требуется забирать всë больше и больше боли. Больше и больше. Чтобы получить удовольствие, дарованное за свою миссию, чтобы стать ещë сильнее и двигаться дальше, неся очищающий и исцеляющий свет… Та белая ведьма поняла – чтобы забирать больше боли, можно просто причинять еë самой. И дар изменился, он был отравлен и сделался проклятием. Руки, нëсшие исцеление, стали руками изуверов и палачей.

Орвину показалось, что ресницы прекрасной белой девы дрогнули, и по его спине пробежал холодок.

– Они превратились в чудовищ куда более страшных, чем те, с кем должны были бороться, – сказал отец. – А потом выродились и исчезли – словно сама природа помогла их изничтожить. Но, полагаю, есть ещë на земле те, в ком спит семя проклятого дара. И, да помилуют нас высшие силы, чтобы никогда не появилась снова белая ведьма. И без того бед нам достаточно.

Звучало ужасно, но что-то не сходилось.

– Если они все чудовища, то зачем нужно это место? Неужели ей поклонялись, как богине?

Отец сухо усмехнулся.

– Полагаю, что именно эта дева – фаррадийская дворянка, Эрна, Путеводная Нить. Слишком похожа на еë портреты. Знатная дама, истинная наследница древних правителей, носившая даже рубиновый венец. В народе еë любили.

Орвин не смог понять, шутка ли это. Но, судя по тону, каким это было произнесено – вряд ли.

– А зачем, по-твоему, нужны храмы Матери, принимающей кровавые жертвы ради дарованной силы? – спросил отец. – Вот по той же причине кто-то молился и на белую ведьму. Раскол породил зло, которое всë шире расползается по земле. Случился распад, и свет вновь становится тьмой. В конце уже не останется истинного добра и милосердия, но люди всë равно поклонятся тому, что принесут им высшие силы. И возлюбят это, потому что иного источника благодати у них уже не будет… Тогда всë закончится. Будем надеяться, что не на нашем веку, и не в годы наших внуков. Пойдëм. Это место лучше будет уничтожить. Нужно собрать людей.

Отец отвернулся, намереваясь уйти. А Орвин всë не отрывал взгляда от девы в белом. Он не мог бы облечь в слова это чувство гадкой несправедливости и полного одиночества, охватившие его. Почему даже сила, призванная поднять мир из Бездны, в итоге становится злом? Лежит ли на самом мире некое проклятие, ведущее его в гибель, или есть ещë хоть какая-то надежда? Впрочем, отец ведь всегда говорил, что подмоги не будет. Никогда не стоит рассчитывать, что кто-то придëт на помощь и вступит в бой за тебя... Они справятся сами. Должны справиться.

А дева всë смотрела на него с нежной полуулыбкой, и он не мог отвести от неë глаз. Потому не заметил, как отец вскинул руки, сплетая заклинание. Клубок чистой силы ударил в стену. Лицо леди Эрны треснуло и осыпалось на пол обломками. Сияние стало меркнуть, волна темноты поползла по стене от свежей выбоины. Угасла фигура девы, потемнели нити еë проклятой силы, фигуры воинов погрузились во мрак. Очарование развеялось, словно его и не было. Орвин лишь теперь ощутил, как в подземелье холодно и душно.

– Чары, – сказал отец. – Ты хотел знать, почему ей поклонялись – вот поэтому. Иногда зло имеет прекрасную оболочку, и от того становится ещë страшнее.

– Но на тебя эти чары не подействовали? Почему тогда я почувствовал…

Он запнулся, не понимая, как это объяснить. Отец выглядел мрачным, словно только что получил какое-то дурное известие.

– В некоторых старых текстах говорится о предопределенности, – сказал он. – О том, что каждому отведена роль, и вся жизнь готовит человека именно к тому, где он должен оказаться и что совершить. Все наши таланты и склонности, любые события – ведут к единственному и неизбежному итогу. Но знаешь что? Если бы высшие силы замыслили это на пользу, наш мир не рушился бы сейчас, не падал в пропасть Бездны. Ты должен быть предельно осторожен, Орвин. И всегда помнить, кто твой враг. Знать это разумом, даже если чувства подведут.

– Я понял, – сказал он, хоть это и не было в полной мере правдой.

– Тебе нужно будет прочесть кое-что. Вечером я дам записи.

Орвин кивнул, всë еще глядя на то место, где в темноте растворилась странно притягательная фигура леди Эйны. Ощущение смутной опасности легло на плечи, словно чьи-то ледяные ладони.

– Идëм, – повторил отец. – Гость из Бадора прибудет через две седмицы, и до этого нам ещë многое нужно сделать.

Но время принимать гостей для них так и не наступило.

Через восемь дней Орвин лишился дома и всех, кто был ему близок. А восемь лет спустя, открыв глаза после казни, не в силах понять, почему жив до сих пор, он увидел над собой белую ведьму. И девке служил тот, кто предал и обрëк на смерть его отца и своего брата – Гримвальд, тоже носивший когда-то родовое прозвище Серый Дрозд.