Книги
28. Стекло и дар
Слуги таскали вёдра, и ровный плеск воды, льющейся в установленную в центре комнаты металлическую ванну, навевал умиротворение. Авила уже почти не жалела, что поспешный отъезд утром сорвался. По крайней мере, сейчас она приведëт себя в порядок, ведь во дворце все мысли будут лишь о встрече с матерью, там не полежишь, нежась в горячей воде.Лекарь оказался уже немолодым мужчиной, каким обычно и представляешь себе настоящего врачевателя. Одежда его была такой же старомодной, как у хозяйки замка, а к поясу было пристегнуто с десяток навесных карманов, набитых всякой всячиной. Выглядел лекарь рассеянно, словно думал о чем-то отстранëнном, но всë равно вëл себя крайне обходительно. Настроение портило лишь то, что с ним пришëл всë тот же мальчишка. Он хмуро глянул на бессознательного послушника, и принялся собирать по полу раскиданные банки и склянки. Обнаружил разбитый флакон и явно приуныл. Авила подумала, что ещë раз с удовольствием пнула бы его под зад.
Лекарь усадил еë в кресло и, непрестанно бормоча что-то себе под нос, осмотрел тëмные следы от пальцев на горле, многословно заверил, что всë сойдет в ближайшее время, выдал баночку мази, которая даже не воняла, а вполне приятно пахла.
– А что это? – спросила Авила на свою беду.
Он охотно пустился в объяснения, которые начинались со слов “много лет назад мне пришло в голову, что процесс дистилляции…” и грозили продлиться до вечера. Но, к чести своей, он управился лишь за десяток минут. Правда, Авила мало что поняла из нагромождения незнакомых слов. Она протянула руку, чтобы забрать мазь, и цепкие пальцы лекаря тут же впились в еë локоть.
– Отчего ж вы сразу не сказали, госпожа?
Авила уже и думать забыла, как выглядят еë руки. Два сломанных ногтя, разорванный палец – это досталось в память о ночи в подвале замка. Следы от верëвок на запястьях ещë были видны спустя столько времени.
Рассеянно наблюдая, как ей обрабатывают ранку на пальце, и не слушая очередные пространные пояснения, она размышляла, что для встречи с матерью придëтся выбрать платье с очень длинными рукавами. И высоким воротом. Если таковое вообще найдëтся в еë гардеробе.
Отправлялась в дорогу красавицей, возвращается – побитой собакой…
– Я сделал всë, что мог. Порошок от головной боли примите с едой. А мазью эффективнее будет воспользоваться после купания, госпожа, – заключил лекарь. – Остались ли у вас еще беспокойства?
– Да. Теперь осмотрите его.
Она кивнула на послушника, и лекарь обернулся. Удивлëнно приподнял седые брови, будто лишь сейчас заметил этого, между прочим, довольно крупного мужчину, развалившегося в кресле. Пошарил по многочисленным кармашкам на поясе, извлëк из одного тонкую стекляшку в оправе, приложил к глазу и посмотрел на послушника ещë раз.
– Его орб уничтожен, – произнëс лекарь так, словно это был какой-то нехороший диагноз.
– Он сам сломал его вчера днëм, – сказала она, ощущая, как вновь пробуждается тревога. – Это плохо?..
Лекарь недовольно покачал головой.
– Пока не слишком. Дело в том, что остаточные эманации белых чар, что эти варвары называют “благодатью”, хотя это никого отношения не имеет к божественному вмешательству, какое-то время будут действовать на его тело. Понадобится ещë седмица, чтобы эффект иссяк полностью. Имея в руках целый артефакт, его можно было бы модифицировать, и использовать все резервы. Но раз артефакта нет, процесс не ускорить.
– Я мало что поняла, – честно призналась Авила.
Лекарь улыбнулся снисходительно.
– Могу вам показать. Вот, возьмите это и взгляните сами.
Он передал ей странное стëклышко. Внутри него поблескивало нечто, напоминающее густую сеть трещин. Авила чуть наклонила артефакт, и свет из окна вычертил сияющий узор печати. Не чëткие линии упорядоченных рун, а что-то иное… Похожее она видела горящим в воздухе, когда послушник Пламенем проверил еë дар.
– Эта вещь из Фаррадии?
Лекарь, кажется, смутился.
– Теперь они такими уже не пользуются. Но старые артефакты псов ценны тем, что позволяют нам, бездарным, взглянуть на колдовство, – пояснил он и тут же стушевался: – А вам, госпожа, просто не придëтся, утруждаться, разумеется. Вы ещë очень слабы после пережитого.
Прозвучало так, словно она “пережила” что-то воистину ужасное. Впрочем, в какой-то мере…
Авила приложила стëклышко к глазу и охнула от неожиданности. Видно сквозь артефакт было отвратительно – как сквозь туман. Контуры предметов размылись и смешались, остались лишь пятна, и белое свечение, оплетëнное густой красной паутиной. Еë она хорошо узнала, самые яркие нити были закручены кольцом. Ошейник. А вот свечение чуть ниже, где-то в груди мужчины… В нëм тоже было нечто знакомое, она лишь не могла понять, что именно. Тугой клубок пульсировал, как стучащее сердце. И в сравнении с алыми нитями, его сияние выглядело тускло.
– Эти чары слабы, недолговечны, ненадëжны, госпожа, – сказал лекарь. – Немудрено, что белые ведьмы давно выродились и исчезли.
Авила вздрогнула от неожиданности, взглянула на старика, но тот не заметил еë удивления. Как обычно, увлëкся пояснениями:
– Все попытки последователей Пламенеющего взрастить сей бесполезный дар нарочно, вернуть его в мир, обречены.
Ведь она уже слышала об этом! Авила сама изумилась тому, как не приняла этого во внимание. У колдовства три цвета – алое, чëрное и… да, белое. Что-то слишком размытое, неизученное. Давно не встречающееся в мире. Оно упоминалось лишь вскользь, как нечто глупое, ненужное, не было никакого толка в том, чтобы помнить это.
Авилу охватило глупое чувство. Словно она опять была совсем малышкой, и менторша спрашивала у неë забытый урок, который следовало повторить перед занятием, но у неë, как назло, совсем из головы вылетело…
Она взглянула на послушника. Тот так же сидел, ссутулившись в кресле, низко склонив голову. Всë ещë без сознания. “Это как сказка”, – так, кажется, сказал он. Что он там дальше? “Та, кто возвращает”? Она не знала никакой похожей сказки.
– Это глупо и бессмысленно, – продолжал рассуждать лекарь, – в природе то, что недостойно жизни, обречено на гибель и забвение. Но им не дано этого понять, ведь они не учëные, а лишь жалкие, безумные фанатики. Те, кто создаëт орбы, и вовсе живут мало и плохо, а ведь это лишь имитация белой магии.
Этот болтун вряд ли знал, что говорил Гримвальд про обсуждение колдовства.
– В чëм природа белого дара? – спросила Авила.
Лекарь сложил руки на груди, пробарабанил пальцами по локтю, явно о чëм-то размышляя.
– Скажем так… В том, что его можно было обратить в дело лишь ради другого.
Звучало как бессмыслица.
– Чего – другого?
– Правильный вопрос, госпожа, “кого – другого”. Любого другого. Чистый белый дар существовал для всех, кроме своего носителя. Одарëнному он не давал ни защиты, ни помощи, ни выбора – лишь сам являлся, подчинял и заставлял служить. Его можно было пустить только на пользу кому-то ещë, но вот цену за использование заплатить самому. Высокую цену. Это хуже бездарности. Всë равно, что разрывать себя на куски и раздавать кому попало.
Авиле на ум пришла удивительная мысль. У неë в руке всë еще зажат артефакт, который сам ответит на все вопросы. Не нужно разговоров с матерью, не нужно баек пленного врага, не нужно никаких сказок. Она взглянëт в зачарованное стекло…
Руку пронзило судорогой, и пальцы разжались. Артефакт с тихим звоном ударился об пол, разлетевшись осколками. Лекарь замолк на полуслове. И он, и сама Авила, одинаково потрясëнно уставились на обломки того, что представляло наверняка большую ценность.
– Простите, – пробормотала она.
Ученик нервно усмехнулся и тут же отступил, явно жалея, что обратил на себя внимание.
