Птицеферма

Глава 2

Вдали от населенных человечеством планет, в неисследованной части космоса, некоторое время она использовалась то ли наркоторговцами, то ли контрабандистами. Потом их нелегальный бизнес разоблачили, участников арестовали, а планету «закрыли».

«Закрыли» официально, но это не помешало охотникам за удачей посещать ее нелегально. Пошли слухи, что от бывших хозяев на Пандоре осталось много ценного, и каждый, кто не ленился отправиться в дальнее путешествие, стал испытывать судьбу в надежде поживиться тем, что плохо лежит.

Сперва власти смотрели на шумиху вокруг Пандоры сквозь пальцы — все по-настоящему ценное они уже успели прибрать к рукам сами. Планету грабили. Рушили постройки, оставшиеся от первооткрывателей, вывозили все, что оказалось забытым и никому ненужным: технику, мебель и даже посуду.

Пандора превратилась в планету-призрак: обесточенные здания с пустыми глазницами выбитых окон и с покосившимися дверьми — бараки, внутри которых поселились мрак и сырость, оборванные провода на месте вырванных с корнем бытовых приборов, разбитые санузлы с вечным запахом застоялой воды из-за давно нефункционирующей канализации.

Говорят, здесь даже снимали настоящий фильм ужасов. Но «живописный» антураж фильм не спас, и он провалился в прокате.

А еще лет через двадцать кто-то из авантюристов, не перестающих пытаться найти на Пандоре то, до чего не добрались предшественники, все-таки преуспел — на планете обнаружили залежи железной руды.

На этот раз планету на самом деле «закрыли» от случайных визитеров. Стали завозить оборудование, копать шахты, строить временное жилье для рабочих.

Но удаленность Пандоры сыграла свою роковую роль: транспорт, топливо, техника для рудников, заработная плата рабочим, для которых к тому же требовалось создать достойные условия жизни, — все это стало источником колоссальных затрат. И добыча руды на Пандоре была признана нерентабельной и изначально провальной затеей.

Однако на тот момент шахты были почти готовы — укреплены, но еще не снабжены электроникой. И тогда-то кому-то в голову пришло, что ситуацию еще можно спасти — если использовать бесплатный труд, не тратить средства на восстановление бараков, а планету контролировать лишь из космоса.

Так Пандора стала планетой-тюрьмой.

На краю Вселенной.

Тюрьма для самых отпетых преступников, смертную казнь которым заменили пожизненным пребыванием... здесь.

А чтобы у заключенных не возникло соблазна бежать, было принято решение стирать им память. «Облагораживающий» труд и жизнь с чистого листа — чем не рекламный слоган?

Законопроект — приняли. Авторов проекта — наградили. Планета-тюрьма начала функционировать.

Говорят, поначалу тут были надсмотрщики и даже медицинский персонал. Но после череды убийств и тех и других новыми обитателями планеты все свободное население вывезли, а заключенных оставили предоставленными самим себе.

Говорят... «Говорят» — потому что у этой информации нет достоверного источника. Эта история передается из уст в уста и с каждым разом обрастает все новыми подробностями: кто-то нашел старые записи, кому-то достался словоохотливый конвоир.

Я собирала сведения по крупицам, расспрашивала, узнавала подробности, сопоставляла разные версии. В первые полгода здесь эта информация казалась мне важной. Тогда мне еще не верилось, что я тут навсегда.

С Пандоры невозможно сбежать. Грузовые катера прилетают за добытой рудой без четкого графика, а при погрузке стреляют на поражение, если кто-то подойдет ближе, чем следует. Пытаться пробраться на катер Тюремщиков — неплохой способ самоубийства, однако вовсе не путь к спасению.

Но мы все заслужили свою жизнь здесь. Серийные убийцы, насильники, террористы, педофилы — по словам моего конвоира, другие сюда не попадают, и Пандора — место, где мы можем хотя бы частично искупить свои грехи. Работать и раскаиваться в содеянном до конца своих дней.

Правда, сложно испытывать чувство вины за то, чего ты не помнишь. Почему тем, кто все это придумал, не пришло это в голову?

Я часто думаю, кем была там, в прошлой жизни. До сих пор. Кем были Пингвин, Сова, Кайра... Полагаю, я могла быть убийцей или террористкой, что в принципе одно и то же. Иногда меня накрывает от ощущения неправильности, несправедливости происходящего настолько, что, мне кажется, будь у меня бомба, взорвала бы тут все и всех.

Не на пустом же месте рождаются такие мысли? Но в то же время меня не радует вид смерти и крови, и это выпадает из нарисованной воображением картины, пазл не складывается.

Тетерева хоронят на местном кладбище. Вместо надгробия — крупный камень с выбитым на нем резцом именем, ненастоящим — птичьим. Никто не знал, как звали Тетерева на самом деле и кем он был, даже он сам.

Стою позади и вновь и вновь гоняю в голове мысли о Пандоре и обо всем, что мне о ней известно. Кем бы я ни была, у меня определенно есть склонность к сбору и анализу информации. И я до сих пор пытаюсь получить ответы, хотя и понимаю, что они ничего не изменят.

Филин подходит к свежей могиле и заводит речь о том, что мы потеряли друга и будем скорбеть о нем, о том, что Птицеферма — наш дом, а мы в ней — семья, и потеря каждого ее члена невосполнима.

Морщусь и отворачиваюсь, пока оратор не заметил выражение моего лица. Он всегда внимателен к настроению зрителей, а мне не нужны проблемы.

Другие слушают внимательно, или делают вид, что слушают. Чиж, например, с очень серьезным видом и взглядом, устремленным на Главу, мнет ладонью ягодицу Кайры. Та млеет и придвигается ближе. Сова все сильнее опирается на клюку — устала стоять. Пингвин чешет живот. Чайка ковыряет землю носком ботинка, время от времени вскидывая голову, чтобы Глава увидел, что у него есть внимательные слушатели.

— Тетерев был верным другом, хорошим работником...

Громкий голос Филина летит над нашими головами, а сам он прохаживается взад-вперед перед свежей могилой, руки с переплетенными пальцами — перед грудью. Филин словно лектор перед аудиторией студентов-лоботрясов — непонятно, неинтересно, но присутствовать надо, да и лектору наплевать.

Филин еще молод, но любит изображать из себя умудренного жизнью старца. Впрочем, возможно, его поведение закономерно — ему лет сорок пять, а до пятидесяти тут обычно не доживают. Старше Филина на Птицеферме только Сова, остальные, как говорит Глава, — молодежь, и нас еще учить и учить. Что он и делает. Раз за разом. Кнутом и... кнутом — розгами и виселицей.

Филина боятся и уважают, слушают и слушаются. Он — Глава, он навел порядок в лагере, в свое время он лучше всех работал на руднике и теперь имеет полное право не делать ничего, кроме как раздавать приказы и выносить приговоры... Так принято считать — велено. Те, кто не согласен, живут здесь недолго. Оспаривать решение Главы не положено, задавать вопросы — опасно.

Поэтому-то все стоят на жаре под палящим солнцем и слушают никому ненужную речь о заслугах человека, до которого никому из нас не было дела и при его жизни, в том числе и самому Филину.

Тетерев был крупным мрачным мужчиной, мало разговаривал, работал много. Мы прожили с ним бок о бок в одном лагере почти два года, а мне нечего о нем вспомнить. Не думаю, что за это время мы перекинулись с ним хотя бы парой фраз. Друзей у Тетерева не было. Женщины — тоже: он не просил, а никто не изъявлял желания. Даже Кайра, которая «облагодетельствовала» почти все местное население мужского пола.