Степнова Маргарита
Маришке стоит отдать должное, слишком сильно она на больные мозоли не давила, но поговорить, конечно, пришлось.
Да и какой был толк в долгих разговорах об отце, когда о нём интернет больше меня знает? Детство… Да нормальное у меня было детство. Со своими травмами, проблемами и детской несправедливостью. Конечно же, папы не хватало. Конечно же, детский мозг жил прошлым и мечтами, что совсем скоро всё изменится — папа вернётся, заработает много-много денег, и мы станем жить как раньше. Что я там тогда понимала? Это прискорбно, но на маму уход папы повлиял лучше, чем все кодировки, бабки-гадалки и прочее. Нет, выпивать она не перестала, бывали и переборы, но ни о каких запоях или, боже упаси, отдыхе под забором и речи не шло. Она всегда обо мне заботилась. Всегда! Даже с трясущимися руками мне по утрам и оладушки жарила, и воротнички на рубашечках в школу гладила… Имея маму с такой пагубной привычкой, мне прилетало от одноклассников и друзей отнюдь не из-за неё. Из-за отца. Он ведь лет пять ещё как-то приезжал, забирал меня в город, в парки аттракционов, в дельфинарии, зоопарки, музеи… И ни разу со мной не сходил на речку. Ни разу! А мне так хотелось его задиристой Светке показать, страх как! Нос утереть! Доказать, что я никакая не безотцовщина, вон у меня какой папка! Да он кого хочешь за пояс заткнёт… Но как-то не срасталось. Позже я уже начала понимать, что папа… не просто слово, а слово, несущее огромный смысл.
— Пойду я голову мыть. От этих масок против выпадения волос, кажется, только хуже. — сложив вымытую посуду на сушилку, я даю Маринке понять, что её допрос пора сворачивать.
— Я вообще линяла, как не знаю кто, после родов. Волосня всюду была, сыпалась. Ничего, пройдёт. Главное, зубы, Ритка! Вот где богатство. Волосы новые вырастут, а зубы уже фиг там.
Ну-у, с кальцием и зубами у меня, кажется, проблем нет. Потому просто пожимаю плечами.
В ванной долго не задерживаюсь. Она у нас совмещённая с санузлом. Вике и Маринке может в туалет приспичить, а я здесь бурную деятельность по всей комнате развела. Привыкла уже.
Выхожу и нос к носу встречаюсь с Мариной. Даже пугаюсь, не ожидая увидеть её под дверями ванной. Не расход воды же она контролировала, поди, приспичило белый трон занять.
— Там… твой. — взмах руки в сторону коридора, где он перетекает в кухню, и у меня всё перед глазами плывёт.
— Что? — придерживая чалму из полотенца, я несусь к окну.
Прижимаюсь к стеклу лбом, всматриваюсь в темноту, едва рассеиваемую уличными фонарями, которых на нашей улице едва ли с пяток наберётся. Ничего не вижу…
Нет! Вижу! Машина стоит у двора.
— Нет, ну что это такое, а?! Вот зачем? Зачем?! — зла не хватает. Абсолютно всё равно, что это за машина и кого Маришка назвала моим. Что Должанский, что Медаев — обоих мне одинаково не хочется видеть.
— Минут пять уже стоит. — сзади подходит Марина. — Я сначала не поняла, думала, мимо просто машина проехала, а потом… глядь, и снова здрасьте.
Молчу, потому что не знаю, не только что делать, но и не знаю, что сказать. Принять решение мне помогают. Спасибо Викуле.
Курносая и бойкая девочка появляется с куклой в руках на кухне и горделиво сообщает, что с прописями она справилась. Докладывает, что пришло время игр, и тычет куклу маме.
У меня сердце тревожно сжимается.
Нельзя так. У нас здесь свой мир. Здесь спокойно, безопасно… Здесь своя атмосфера. Здесь нет места ни Должанскому, ни Медаеву.
— Нормально. — глажу Викулю по голове и киваю Маринке. — Идите играть. Ты сама ей утром обещала, когда в сад собирала.
О да-а, утром шли нешуточные дебаты. Вика не хотела идти в сад, а Марина пыталась её подкупить. Мы даже с Варькой от этих переговоров проснулись.
— Ты… уверена? — подруга сопровождает свой вопрос неопределёнными махами руками.
— Уверена.
Затягиваю пояс халата потуже и иду на выход. В коридоре не забываю включить свет на улице. Намного света от лампы над входом не хватит, но, думаю, у меня получится рассмотреть, кого именно там принесла нелёгкая, не покидая пределы двора. Всё-таки мало ли…
…как же я ошибаюсь.
Переступаю порог и понимаю, что либо Маринка проглядела, когда к нам во двор проскочил Медаев, то ли он на свет сюда стремглав примчался, как комар какой-то, но он здесь. Стоит в нескольких метрах от дверей с бледно-розовой коробкой в руках и смотрит на меня своими глазищами.
Молчит. Я тоже молчу.
Дурацкая ситуация. Его бы послать куда подальше, а как-то уже боязно. Переборщу, войду в азарт, он проникнется. Не дай бог ещё больше наседать и осаждать начнёт, там и правда о Варьке выяснится, ложь Марины вскроется.
— Что тебе нужно, Медаев? Почему ты опять здесь? — выхожу из ступора и осторожно прикрываю за собой дверь.
— Должанский… — одно слово, а у меня от него мурашки по коже. — Просил передать. — взгляд скользит по коробке и моему телу.
На этот раз переживать точно не о чем. Мой халат как танковая броня! Синий, плотный, огромный, до самых пят — ничего он там не разглядит, сколько бы ни пытался.
— Мне ничего от него не нужно. — говорю, а сама себя проклинаю.
Ну не дурочка, а? Паша явился по очередному поручению отца. Да возьми ты эту коробку и пусть Медаев катится отсюда уже! Зачем я снова характер показываю? Зачем провоцирую? Я ведь хочу, чтобы Паша ушёл? Хочу!
— Ну, я в любом случае всё сделал. Вот. — он опускает коробку на землю, выпрямляется, прячет руки в карманы джинсов и… почему-то не уходит.
— Хорошо. — цежу сквозь зубы. — Сделал и сделал. Молодец.
— Как ты вообще?
Я точно Маринкиного успокоительного сегодня хряпну! Доведут меня гады, что Варьке придётся сутки на смеси сидеть!
Как я вообще… Ты смотри на него, интересно ему стало. Раньше не было. Раньше некогда было, конечно же. С Линой и своими вечными тусовками обо мне даже не вспоминал, уверена. А по черепушке своей получил, так и с папашей моим связался, и интересно ему стало сразу, как я вообще. Конечно! Я уже для него не девочка-погорелец из посёлка, не подобранная на обочине сбитая собака — наследница Должанского. Чует, пёс, выгоду для себя.
Ну-ну.
— Я хорошо, Паш. Спасибо. — выдыхаю, тщательно контролируя тембр голоса. — Когда вы с моим папашей меня в покое оставите, буду вообще замечательно. Не надо… Ничего не надо, Медаев. Как человека тебя прошу. В последний раз… Не лезь ко мне.