Книги
Меня просто колотит от страха. Никогда раньше не попадалась! Ни разу никто не замечал пропавших денег, хоть первое время было очень страшно, что засветилась на камерах наблюдения. И вот как же нелепо получилось! Но нет времени думать, надо делать. Бежать!
На улице немного людей, зато гололед. Мчусь по сугробу, набирая полные кроссовки обжигающе ледяной воды, ругаюсь сквозь зубы. Криков больше не слышно, никто не орет мне вслед матом, приказывая остановиться, и ментовских сирен тоже нет. Но я продолжаю мчаться, пока не останавливаюсь возле метро.
По щекам и шее ползет пот, сердце колотится, лицо разгоряченное, а каждый вдох отдается резкой болью в горле. Затравленно оглядываюсь. Все спешат по своим делам, и никто даже отдаленно не похож на ограбленного мной человека.
Утром купила две поездки – отлично. Не буду торчать у кассы, меньше риск попасться.
Влетаю в полупустой вагон, падаю на сидение и закрываю глаза, все еще никак не в силах поверить, что оторвалась от погони.
Да и была ли погоня?
Как он так быстро отстал?
Наверное, денег у него очень много, раз упустил этот бумажник, в который я, кстати, пока боюсь заглядывать. Он перекатывается из угла в угол моей старой сумки, где кроме ключей и кошелька с мелочью ничего больше нет. Сердце сладко поет от осознания того, как сейчас мы все разбогатеем, и сумеем вылечить Женю, и маме я помогу…
Но когда я выхожу из вагона, постоянно кажется, что вслед мне кто-то смотрит. Неотрывно и зло. Глупо это, конечно. Кому интересна бедная девчонка? В голову начинают лезть мысли, что по всему городу расставлены его люди, и что пока я ехала в метро, он их всех обзвонил и описал мою внешность.
Ведь видел же… Запомнил, наверное…
На подходе к дому я приободряюсь.
Двум смертям не бывать, одной не миновать, а вообще-то если меня схватят сейчас, я просто отдам им деньги и все. Но меня никто не поджидает ни во дворе, ни в подъезде, ни около двери в квартиру. Значит, все нормально.
- Привет, мамулик! – на меня накатывает вдруг эйфория, и я радостно влетаю в квартиру, отперев дверь своим ключом.
Мама как раз в это время несет стопку высушенного белья из ванной в комнату. Вздрагивает. Руки у нее мокрые, лицо злое и заплаканное.
- Чего так рано?
- Уже заработала! – восклицаю, и скидываю кроссовки, насквозь сырые и грязные. – Сегодня повезло.
- Ну раздевайся, проходи. Посмотрим, что ты там заработала.
Было время, когда мне было пятнадцать, она запрещала мне возвращаться домой без десяти тысяч рублей. Теперь мне пришлось бросить гуманитарный колледж, чтобы помогать ей заботиться о Жене, и ситуация стала чуть лучше. Нужно было принести домой хоть что-нибудь, лишь бы не с пустыми руками вернуться.
С удовольствием сунув ноги в тапки, я скидываю куртку и прижимаю драгоценную сумку к груди. Прохожу в кухню. Там уже меня ждет мама, а на плите греется чайник.
- Как Женя?
- Проснулся, поел. Сейчас книжку читает… - туманно отвечает мать, и отводит глаза. – Ничего нового. Ладно, показывай.
Сев спиной к окну, я с замиранием сердца достаю из сумки кошелек. Открываю и радостно вскрикиваю. Деньги! В основном зеленые и красные купюры. Рубли и доллары в разных отделениях. Протягиваю бумажник маме, ожидая, что она обрадуется и начнет меня благодарить и целовать в обе щеки.
Но мама смотрит на кошелек, как на скользкого ужа. Даже не дотрагивается до него.
- Юль, ты дура?
- Чего?..
Она вдруг с силой хлопает ладонью по липкому столу, и я вздрагиваю от неожиданности.
- Я тебя как учила воровать? Понемногу! Из нескольких карманов!
- Да я так и делала, сегодня вот повезло…
- Повезло ей! Да ты хоть понимаешь, дура, что влиятельного человека грабанула?! – она уже не говорит, а орет. – Нас теперь на счетчик поставят, дрянь ты тупая!
- Да я нашла этот кошелек! – ору я ей в ответ, что приходит первым в голову. – Сама ничего не делаешь, только указания даешь ценные!
- Это я ничего не делаю? Стираю, убираю, готовлю на всех вас – значит ничего?!
- В доме жрать нечего, мама! – я перегибаюсь через стол, больше не в силах слушать ее наезды. – Банально чая нет, воду пьем! Кто тут тупой еще!
На материнском лице проступают разные чувства, одни за другими, и очень скоро ее лицо сменяет гневное выражение на спокойствие и задумчивость. Всегда бы так… Жаль, что я не могу успокоиться, меня просто трясет.
- Вся в отца пошла, Юлька, - охает она, и наконец берет кошелек. – Ну, валюты тут немного, мы ее отложим. Потом, если что… - мать не договаривает, прислушивается к звенящей тишине. – Показалось, что Вероника в дверь стучится.
Про своего отца я ничего не знаю. На все мои вопросы в детстве мама равнодушно кидала: «Вор он…» и на этом разговор заканчивался. Но сейчас я вспоминаю эти реплики, с трудом пытаюсь не усмехнуться. Действительно – вся в отца пошла.
- Я схожу за продуктами, - протягиваю руку за купюрами.
Мать больно шлепает по ладони. Морщусь, отодвигаюсь, на глаза выступают слезы.
- Убери свои щупальца обгрызенные, не на паперти стоишь. Сама схожу, хоть свет белый увижу! А ты белье разложи и приберись у Никуси. Деньги спрячу получше.
Киваю, кусаю губы, чтобы сдержать слезы. Хотя так и хочется наговорить маме тех же гадостей, но язык не поворачивается. Помню, как она мне маленькой отдавала всю свою еду, когда у нас почти не было денег, и даже коммуналку было нечем оплатить. Перешивала одежду, чтобы было, в чем пойти в первый класс, хотя сама тогда забеременела Никой.
Так что грубость ее пережить можно.
Мама деньги всегда прячет так хорошо, что даже нарочно не найдешь. Ника однажды пыталась отыскать себе пару тысяч на наушники, но потерпела огромную неудачу. Поэтому тут даже пытаться вникнуть бесполезно.
Снаружи хлопает дверь, в замке поворачивается ключ.
Я начинаю раскладывать белье, и сама не замечаю, как согреваюсь, прихожу в себя. Подбираю в прихожей кроссовки, ставлю на горячую батарею, вешаю куртку.
А потом в дверь звонят.
Резко, громко, и противно.
