Книги
Неприятный толчок в плечо прерывает мой сладкий сон, и я с неудовольствием щурю глаза. Как же сильно я не выспалась! Полночи провозилась на жестком тонком матрасе. Мама мне его кинула на пол, когда братик заболел и потребовалось уступить ему свою кровать.
- Уже утро? – зеваю.
- Опоздаешь! – назидательно говорит мама, и грозит пальцем.
Она, в домашнем застиранном халате и рваных тапочках стоит и мерзнет, обняв себя дрожащими руками. Наверное, опять не спала полночи и ухаживала за Женей – моим заболевшим братом. Но мама гордая и не признается.
- Еще семь утра, - говорю я, неохотно поднимаясь с пола.
Так повелось в семье еще когда родился Женя. Я, как старшая дочь, которую не очень жалко, сплю на кухне, Ника – с мамой, а Женя в отдельной комнате. Во-первых, он мальчик, во-вторых очень болезненный ребенок. Обычно такие малыши в наших трущобах долго не живут, но какая-то чудесная сила свыше улыбнулась нам.
Или дело не в силе свыше, а в нашем с мамой и Вероникой специфичном заработке.
- Ну я и говорю! Опоздаешь, бестолочь! – мама хмурится и сердится, морщинки на ее лбу становятся резче. – На площади не ходи, на вокзале отирайся. Там много богатеев разных приезжает. Я же тебе рассказывала, как слепые зоны камер находить?
У меня в груди немеет, я сдавленно сглатываю и быстро киваю, чтобы не разочаровать маму. Иначе она и ударить может сгоряча. Веронику пока еще щадит, а мне, бывает, и достается. Я низкорослая, худая, бледная, из-за плохого питания, но пока вроде могу быстро бегать. После того, как мама получила инвалидность из-за болезни ног, работать у нее не получается. Только заниматься хозяйством.
Поэтому нам с Вероникой пришлось идти зарабатывать деньги.
Мне девятнадцать, сестре тринадцать, и дело, с которым мы связались, тот еще отстой. Приходится умело красть кошельки из карманов богатых зазевавшихся туристов. Благо, живем мы в большом городе, к нам часто приезжают беззаботные иностранцы. А вот в нашем районе существовать дорого, особенно бедным людям вроде нас.
Глазу постороннего человека, не обывателя, не видны все эти банды, которые захлестнули бедные районы и диктуют нам свои законы. Сразу вычислили всех воров – и карманников, и домушников, и требуют десять процентов с каждого, независимо от пола и возраста. Нам с сестренкой еще удалось не попадаться, и я считаю это чудом.
Но лучше бы то чудо вернуло Женьке возможность ходить и позволило бы маме обходиться без трости!
- Мам, а завтрак…
- На тебя еды не осталось! – рявкает мама. Потом выдыхает и добавляет тише: - на меня тоже. Все младшим отдала. Пустой холодильник. Все, иди давай, потом поговорим. Никушка пойдет днем на дело, когда народу побольше будет.
Вот так. Ника – любимая дочь, хоть и орет на мать благими матами – и это в ее-то тринадцать лет, и денег меньше приносит. Шляется где-то с кем-то вместо заработка. И все равно мама боится, что ее поймают из-за неопытности. Хотя надо признать – больше она тревожится за Женьку. Пойманная совершеннолетняя дочь будет отвечать за себя сама, а вот если Нику схватят за шиворот, то такой скандал поднимется…
Еще и Женьку отобрать могут.
Выдохнув, я натягиваю джинсы и свитер, понимаю, что успела замерзнуть. Но чай и кофе закончились еще позавчера, может найду в карманах денег на стаканчик горячего напитка и беляш. Но это бессмысленные мечты. На метро бы хватило…
Вместо теплого зимнего пальто кутаюсь в куцую курточку на рыбьем меху, как говорила моя покойная бабушка. Кроссовки давно порвались, но я как-нибудь справлюсь. Благо носки целые. Я провожу в центре города целый день, с утра и до вечера, вытаскивая кошельки из сумок и карманов, и каждый день рискую попасться бандитам, полиции, заболеть, стать избитой ограбленными людьми.
Самое страшное – нарваться на людей Волка, захватившего весь центр своей бандой. Проблема в том, что я не знаю, как он выглядит.
Закрываю дверь, закрываю глаза и мысленно желаю себе удачи. Обычно перед важным делом молятся, но молитвы воровки для Бога? Смешно. Выскочив из подъезда, неуверенно оглядываюсь на дом и чувствую, как слезятся глаза.
Ну все. Хватит бояться. Пора идти.
***
На большом вокзале не протолкнуться. Я ловко проскальзываю мимо охраны, пока те проверяют чехол чьей-то гитары, и мигом теряюсь в толпе. В последнее время люди чаще носят в бумажниках карты, а не наличку, но иногда мне везет. Вот, в прошлом месяце украла столько, что смогли оплатить Жене хорошие лекарства. Это было что-то вроде подарка на Новый год, надеюсь, в январе повезет тоже.
- Эй, малая! – слышу за спиной.
Оглядываюсь. Поблизости ни одной девушки или девочки, только встревоженные пенсионеры бегут куда-то, и несколько солдат в зимней форме. Нерешительно оглядываюсь и вижу мужчину – высокого, плечистого, в вязаной шапке, прикрывающей коротко стриженые волосы. Взгляд надменный, холодный, но на губах играет улыбка.
- Это вы мне?
Закатывает глаза – видно, что недоволен.
- Нет, вон тому пуделю. Сюда подойди.
Немного поколебавшись, делаю шаг навстречу. Потом еще два. Достаточно, чтобы поговорить о погоде или об уходящих поездах, и разойтись.
- Да не бойся, не съем, малая. Сколько времени?
- Без пяти восемь! – пищу я, косясь на вокзальные часы.
- Вот, спасибо, - он кивает и пренебрежительно машет рукой. – А то этот ваш хлам вокзальный отстает что ли. А смартфон разрядился.
Несмело улыбаюсь. Искренне надеюсь на то, что он меня сейчас отпустит, но он всматривается в мое лицо и задумчиво хмурится. Потом отворачивается, смотрит на электронное табло, а я в это время тихонько извлекаю из его оттопыренного кармана пухлый бумажник. Вот, где по-настоящему есть деньги, не то что пластик… Завожу руку за спину, чтобы кинуть находку в свою объемную сумку.
А потом его зовут.
- Даня, у нас проблема! Нужно твое мнение.
- Пока, малая, - он машет рукой и поворачивается в направлении зовущих, очевидно сразу забыв о моем существовании.
Мне дела до этого нет.
Я отворачиваюсь и очень быстро ухожу.
Нет, я убегаю, протискиваясь через толпу недовольных туристов и пожилых людей.
Мой «рабочий» день сегодня был очень коротким.
Но только выбираюсь с вокзала и за спиной закрываются стеклянные двери, вслед несется гневное и злое:
- Эй, коза, а ну стоять!
