Артем поджидал ее возле стеклянного входа в клинику. Здоровенный черный «Лексус» выглядел инородным телом в окружающем пейзаже, состоявший сплошь из образцов отечественного машиностроения.
- Писателям вполне сносно платят, - заметила Мари, усаживаясь в пахнущий кожей салон автомобиля.
- Я все-таки должен признаться, - усмехнулся он. - Тут не столько писательство, сколько металлопрокат.
Мари кивнула – он что-то рассказывал о производстве, деловых связах и заказчиках со всей Европы, куда постоянно мотался по командировкам. Тут Артем достал с заднего сиденья роскошный букет роз.
- Ты прекрасна, - произнес он с искренним восхищением в голосе.
Поблагодарив, осторожно взяла цветы. Быстро провела рукой, проверяя на наличие магических ловушек.
Но нет, чисто. Впрочем, расслабляться она не собиралась. После вчерашнего видения Артем казался ей… опасным, но для того, чтобы выяснить, кто он такой на самом деле, ей нужно было от него кое-что нужно.
А для этого приходилось терпеть его общество.
Вернее, до момента, пока она не решит, что с ним делать.
Машина тронулась, и она стала слушать его рассказ о писательстве и о металлопрокате. Вернее, преимущественно о металлопрокате и заказчиках на них не только со всей России, но и из-за рубежа. Украдкой разглядывала его волевой профиль и крепкую руку, лежавшую на ручке переключения скоростей и размышляла.
Все о том же. Он - не он?
Неожиданно решила, что если ей почудилось, и Артем это не Карлос Вилланьева, то, пожалуй, она расслабится и позволит себя соблазнить. От подобной мысли по телу тут же пробежал жаркий огонь, но…
Тут какой-то лихач чуть было не въехал «Лексусу» в правый бок. Артем, выругавшись, резко дернула руль, и Мари повисла на ремне безопасности. Их руки неожиданно соприкоснулись, и она вновь погрузилась во тьму.
***
Центральная площадь в центре города, место сбора горожан и пристанище нищих, карманников и проституток. Добротные каменные дома, узкие, запруженные народом улочки - почти весь город пришел посмотреть на зрелище, объявленное еще две недели назад.
Публичное сожжение ведьмы для примирения ее с христианской церковью.
Камадеро, Площадь Огня… И каменный эшафот, на котором уже закончились приготовления к казни.
Четыре статуи католических святых углам угрюмо и равнодушно взирали на людей. Задние ряды налегали, стараясь подобраться поближе, чтобы не пропустить воскресного развлечения. Оно ожидалось быть зрелищным, потому что никто не пожалел несчастную и не удавил перед казнью, как делают с теми, кто признался в страшных преступлениях.
Ведьма собиралась умереть нераскаявшейся.
Костер из влажных дров уже готов… Монах с Библией и серебряным распятием в руках призывает ведьму все же признаться в своих грехах прежде, чем та предстанет перед судом Божиим.
Но она молчит… Кашляет, но молчит.
Дым застилая ей глаза. Толпа напирает, ожидая увидеть то, ради чего собрались в воскресный день - мучения нераскаявшейся жертвы.
И вот тогда Мари перестала кашлять.
- Арадия, внемли моим словам! - закричала срывающимся голосом.
Затем нырнула в Бездну, позволяя своей ненависти, напитанной темной силой Той, кому она служила, вырываться наружу.
И тут же зазвучали слова на древнем, тягучем языке.
Передние ряды в ужасе отхлынули, началась давка. Истерично завопили женщины, в голос заплакали дети. Кто-то принялся крестился, но Мари знала, что это бесполезно.
То, что она выпустила наружу, таким не остановить. Впрочем, зеваки, собравшиеся на ее казнь, не должны были пострадать.
Она ни в чем их не винила.
Вместо этого черные, словно вечная Тьма щупальца проклятия тянулись к монаху, который призывал ее покаяться. К стражникам, охраняющим костер, к палачу, который так старательно его поджигал и следил, чтобы огонь разгорелся как следует. К двум монахам-иезуитам в черных рясах, похожих на всполошенных ворон, наблюдающих со стороны за происходящим.
Их синюшные губы тряслись, шепча молитвы.
Но было уже слишком поздно. Ее проклятие невидимой волной проникало внутрь мучителей, и жить им оставалось всего ничего…
Только вот Карлоса Вилланьевы, ее инквизитора, на площади Огня этим днем не оказалось.