Книги
Боб стоит рядом, вытирая о полу укороченного плаща окровавленные руки. Дмитрия забрал экипаж. Куда, не сказали. Они вообще ничего не сказали, утащили его на ют и растворились в темноте помещения. Никого из спасенышей не пустили внутрь, даже Берту. Она неистово рычала и чуть не покусала капитана, но Боб ловко выкинул ее за борт. Раздался плеск, а вместе с ним подскочило мое сердце.
- Она не разобьется?
- Не переживай, ее толстую шкуру не так-то просто спустить.
Но беспокойство все равно продолжает грызть душу. Не за Берту и даже не за Дмитрия, за всех нас.
- Корабль перегружен, - шепчет мне Саймон.
- Не шепчи, - отзывается Жан, - это все понимают.
Мы идем медленно, очень. Течение сносит нас к западу, а ветер совсем стих, и Перевалка все больше отдаляется. Туда ли мы держим курс? Я не знаю, я больше не капитан.
Из толпы доносится крик:
- Отдать якорь!
Народ на палубе приходит в движение. Матросы грубо распихивают мешающих пассажиров и ругаются такими словами, каких я прежде не слышал. Плохо дело. Все, приплыли. Теперь ждем. Парового оснащения на этом корабле нет. Если не будет попутного ветра, из течения нам не выбраться.
Мы стоим почти три часа. Корабль клонится левым бортом к водной глади, и матросы устраивают настоящий концерт, стараясь перетащить часть народа направо.
- Сдвиньтесь же, надо выровнять судно! – орет сверху впередсмотрящий.
Дети плачут. Боги, сколько же тут осталось детей. Я и не знал, что на нашем острове за последние годы родилось столько мелкоты. Шестой раздел кажется самым плодовитым, малышня в коричневой форме то и дело мелькает перед глазами. И это при том, что большая часть шестираздельцев утонула еще до эвакуации. От шума в голове плывет.
С трудом развернувшись, я сползаю по борту на пол, облокачиваюсь на него спиной и закрываю глаза, стремясь отключить сознание. Что бы ни произошло дальше, от меня ничего не зависит. Здесь полно людей, разбирающихся в мореходстве куда лучше меня. Пусть теперь они всех и спасают. А я пас.
«Слава Богам Пандоры, - думаю я, - мне, Саймону и всем остальным. У меня есть несколько безответственных минут».
Безответственность – потрясающее чувство. Самый яркий отголосок детства. Он синоним легкости и беззаботности, а еще ветрености.
Дедуля Тедди считал меня ветреным. Помню, однажды я спросил его, что это значит, и он ответил:
- Это значит, тебя несет туда, куда ветер дует.
- Как корабль? – спросил я.
Он рассмеялся. Да и мне это определение понравилось. Я даже жалею, что мне не досталась способность контролировать ветер. Интересно, есть ли такая вообще? Но время тоже хорошо. Это передышка. Как перемена между уроками, когда не надо беспокоиться, что пристанет учитель, и ты просто стоишь в коридоре и думаешь, куда пойти дальше: на следующий урок или на завод? А, может, сбежать с острова?
Ночь окутала корабль моментально, застала врасплох. Минуту назад я видел розовое закатное небо и вдруг тьма. Еще спустя минуту совсем близко раздается треск механизма. Включается маяк. С громким гудением и скрипом он медленно поворачивается вокруг себя, освещая крохотный островок Перевалка и море вокруг.
Похоже, момент приближения ночи я проспал и не заметил, как мы прибыли к пункту назначения. Корабль пришвартовывается к хлипкой деревянной пристани, грубо ударившись левым бортом, и экипаж, расталкивая народ, протискивается к трапу. Я не вижу этого, но слышу их недовольные крики. Громче всех звучит команда «Спустить паруса! Отдать якоря!». Но сделать это оказывается непросто. Экипаж едва передвигается в толпе, их то и дело кто-нибудь тормозит.
Усмирить народ не так-то просто. Несколько человек, судя все по тем же крикам, не дожидаясь команды, прыгают за борт. Земля притягивает их своими магнитными полюсами. Я тоже чувствую острое желание сойти на берег. Путешествие на корабле, даже короткое, не отличается комфортом. В моих мечтах все было иначе. Там никто не пытался затоптать меня ногами или впечатать боком в борт корабля. Там я не сидел без дела, помирая от усталости, а был частью команды. Причем самым главным. Да уж, хорошо быть ребенком и мечтать. В мечтах всегда все иначе.
Я тру раздраженные недосыпом и засохшей на ресницах морской солью глаза рукавами и оглядываю товарищей. Саймон спит, положив голову на плечо Рузанны, а Рузанна – на мамино. Боб полуприкрытыми глазами рассматривает взбудораженный люд, а Жан, опершись локтями о борт, с не меньшим интересом пялится в море. Поднявшаяся суета никого не волнует до тех пор, пока сверху с наблюдательного поста ни раздается голос, грубый, мужской, усиленный говорителем и явно принадлежащий настоящему матросу.
- Жители острова Консервация! Немедленно покиньте корабль. Здесь небезопасно. Держитесь тесными рядами и следуйте к маяку. Ночью на берег выходят войи. Для тех, ко не знает, это крупные дикие земноводные. Корабль не защитит всех. Вы попросту не поместитесь внутри.
Саймон подпрыгивает на месте и подталкивает Рузанну локтем в бок. Я задираю голову вверх, но в ночной темени вижу только до невозможности яркую россыпь звезд.
- Просили же панику не разводить, - бурчит неподалеку мужчина.
Боб моментально скидывает дрему, выпрямляется и отыскивает его взглядом.
- Ты матрос? Что стало с раненным стратегом, которого вы забрали?
Мужчина коротко пожимает плечами и ныряет в толпу.
- Твою ж! – ругается Боб и бросается следом. – А ну стой!
Мы с Саймоном переглядываемся. Нам тоже важно знать, выжил ли Дмитрий, но смешиваться с толпой не спешим. Рузанна наклоняется к Саймону и тихо спрашивается:
- Ты видел войев?
- Нет, конечно, - отвечаю я за него. – Надо тоже к маяку.
- Угу, - соглашается Жан. – У меня нет желания знакомиться с этими тварями.
Он указывает пальцем в море. Я поднимаюсь на ноги и перегибаюсь через борт. По блестящей в свете луны и маяка поверхности скользит нечто черное. На вскидку, длина у этой твари не меньше полутора метров.
- Вот дрянь, - ругаюсь я и оглядываюсь в поиске Боба, но в темноте среди толпы невозможно никого отличить. Даже разноцветные костюмы не помогают, видны только желтые четверораздельцы.
Боб появляется минут через десять, взъерошенный, запыхавшийся с дикими глазами. Короткие рыжие кудри растрепались, предав ему почти безумный вид. Народ на палубе к тому времени заметно поредел, а вдали с берега несколько раз раздался пронзительный вой. Нетрудно догадаться – это и есть те самые войи.
- Ди жив! – победно восклицает Боб и тут же понижает голос, наклонившись ближе. – Он серьезно ранен, переносить нельзя. Но капитан разрешил остаться с ним в лазарете, если будем вести себя тихо.
Мы с Саймоном переглядываемся. По его взгляду я понимаю, что он не в восторге от этой идеи.
- А как же войи? – спрашиваю я.
- Ой, - отмахивается Боб и снисходительно морщится, - нашел из-за чего переживать. Они – тупое зверье, не умеют открывать двери. Тут не опаснее, чем на маяке. Ну, если только чуть-чуть.
Саймон глубоко вздыхает, но возразить не решается.
- Мы все можем остаться? – спрашивает Рузанна.
- Если тихо, да, - кивает Боб, упирает руки в бока и назидательно повторяет:
- Только тихо.
- Значит, остаемся, - подводит итог Жан.
