Книги
Настя без всякого оханья и ойканья принялась за дело. Привычно нащупала в темноте особый сундук, открыла его. Достала большой пистолет, направила в небо, щелкнула бойком по пистону…
Простая штука, но возились мы с Мишей два года, и в домашних лабораториях, и на импровизированных полигонах. Посторонние мужички, не относящиеся к нашей дворне и не привыкшие к моим чудесам, заполнили округу слухами: господа бесов по небу гоняют. Зато под руководством Михаила Федоровича были изготовлены несколько сигнальных пистолетов и набор сигнальных ракет. Мировую историю это полуоружие не изменит, а нам пригодится.
— Да хоть и разбойнички, — не растерялся моряк-кучер. — Лесину подсобите убрать.
— На работку нас подрядить хочешь? — серьезно спросила та же фигура, верно главарь. — За работу дорожную платить на… Господи, что за анчутка на помеле?!
Пистолет бахнул, в небе хлопнуло, лесная дорога осветилась магниевым мерцанием. Теперь можно и взглянуть на разбойничков.
С первого взгляда, как правило самого достоверного, я поняла: не самый плохой случай. Обычная барыня, хоть кисейная барышня XIX века, хоть гламурная киса XXI, ахнула бы, увидев на лесной дорожке шесть мрачных лешаков, если не кошмарных гномогоблинов, с бородами гуще, чем ветви опрокинутой елки. Но я наблюдаю мужиков уже девять лет, от Олонца до Урала. И лихие людишки встречались. Потому сразу поняла: это не профессиональные душегубы. На лицах нет цинизма и отрешенности, а в руках — простое дубье, ни ножей, ни кистеней.
Тем временем разбойнички просто осовело таращились на освещалку, медленно спускавшуюся на парашюте. Кто-то даже юркнул в кусты.
— Эммарковна, держите!
Я нащупала рукоять револьвера. Миша изготовил в наших мастерских десятка полтора барабанных шестизарядок, фактически не отличавшихся от культового кольта… и обнаружил их полную невостребованность. Один экземпляр подарил министру Ланскому — верно, где-то висит на стене. Предлагал коллегам, но им не зашло — они искренне считали пистолет дуэльной приблудой, не применяемой в сыскной работе: жулики и даже душегубы, услышав слово «полиция», покоряются без сопротивления. Военным было неинтересно, продавать муж не хотел, зато сам ходил вооруженным и меня измучил «револьверными учениями».
Зато сейчас рукоять будто впрыгнула мне в ладонь, а палец взвел курок. Господи, людей бы только не поубивать!
— Настя, не скажу — не стрелять! — шепнула я, даже не проверяя, сжимает ли Настя свой револьвер, конечно, сжимает.
Между тем разбойнички привыкли к свету и осмотрелись.
— Эмма Марковна, вы, что ли? — удивленно спросил бородач, только что намеренный взять плату за дорожную работу.
— Точно, Яков, барыня это?
— Ну тогда, — то ли с печалью, то ли с облегчением заметил Яков, — Степка, Ванька, берись за елку. Наозоровались, и будя.
— А че так-то? — спросил другой мужик, судя по голосу, не любитель поспорить, а простак, до которого все доходило как до известного африканского животного.
— Это Эмма Марковна пожаловали. Ее не пустить — не озорство, а бунт против начальства, — вздохнул Яков.
Я еле сдержала смех от такого странного правосознания. Между тем сзади загромыхала отставшая телега.
— Настенька, убери пистолет и мой возьми, — с облегчением сказала я. Настя послушалась, проворчав, что с такими лешаками надо ухо держать востро.
Ракета уже догорела, поэтому последующий разговор шел при свете дорожной лампы, зажженной Настей. Правда, свой револьвер она далеко не убрала.
— Вы чего, мужики, мухоморов наелись? — испуганно и гневно крикнул племяш управителя, соскочивший с телеги. — На большую дорогу вышли!
— Охолонись, Петя, — степенно заметил главарь. — Твой же дядя сам сказал: «Нет у меня денег на сено, идите на дорогу, там попросите». Так мы и пошли.
Мужики одобрительно загудели. Я же не знала, плакать или смеяться. Или злиться, в первую очередь на управителя Севастьяныча.
Разбойнички… Хоть бы маски надели, олухи!
«Разве путешественники ездят голыми по стране и не дают готового снабжения тем, которые нуждаются в одежде?» Так ответил своим голым рабам сицилийский латифундист с забавным именем Дамофил. Я уже поняла, что в XIX веке нельзя считаться образованным, не зная античной истории, точнее, героев и красивых цитат. Что же касается Дамофила, все кончилось восстанием рабов и его убили. Хорошо хоть, что на моем заводе так далеко не зашло.
— Хоть кого-то ограбить успели? — с беспокойством спросила я.
— Не, только мужики попадались, а с них что взять, — пояснил Яков.
— Елку с дороги, и поехали на завод, — распорядилась я. — Настя, потеснись, Яков сядет и расскажет, что у них такое сотворилось.
***
Яков рассказывал по-олонецки, обстоятельно и долго, так что мои надежды хоть немного поспать в пути улетучились. Зато когда мы до полудня прибыли на Волк-озеро, я не только окончательно сложила пазл, но и поняла, что делать.
Управляющий Иван Севастьяныч приказал инженеру Карлу Федорычу выплавить чугун, а тот приказал Севастьянычу выделить рабочую силу на строительство железнодорожной линии. Власть обоих оказалась равна, мужики метались между приказами, не смогли за летний сезон заготовить сено и не имели средств купить в соседних селах, а снежная пора приближалась. Управитель отказал им в ссуде, зато, осерчав, дал совет Дамофила, не подумав, что мужички воспримут его столь буквально.
С Севастьянычем я поговорила наедине, предметно и кратко. Учинила жесточайшую выволочку, сказала, что прощаю лишь за прежние заслуги, вычла из жалованья десять рублей. Потом уточнила, что теперь он единоличный диктатор и пусть скорее приступит к плавке чугуна.
Инженеру Карлу Федорычу сказала, что он — уникальный специалист, необходимый мне на другой производственной площадке. В Рыбинске, где я строю уникальный элеватор. Поэтому забираю его с собой, пусть потрудится там. В отличие от завода, там единоличный начальник — Алексей Иваныч, мой самый надежный менеджер, бывший Алексейка. У него много больших и мелких талантов; среди последних — умение выстраивать отношения с немцами. Даже язык выучил, кстати. Напоит Карла Федорыча, попарит в баньке, объяснит, как нужно руководить, людей не обижая. Чесслово, если не поймет — уволю и отправлю строить элеватор доморощенного инженерного таланта.
Потом собрала мужиков и баб. Изумила тем, что извинилась за непорядок. Слегка поругала за историю с дорогой. И выдала деньги — сено купить у тех, кто летом накосил. С землепашеством в Карелии плоховато, зато коровы в каждом дворе.
Уф-ф-ф. Вот теперь бы отдохнуть перед скорым отъездом. По лесу побродить часик-другой. Но грибов уже нет, зато посыпал мелкий октябрьский дождь.
***
В Олонце дождь прекратился. «Горлица» разводила пары. Я еще не привыкла к этому недостатку парового движка: нет у него зажигания, пока котел не нагрет, с места не сдвинуться.
Карл Федорыч отправился на корабль созерцать паровую машину. А мы с Настей гуляли по неухоженной пристани, наблюдая за местной жизнью. Она выглядела неуютно, как и положено между летом и зимой, когда люди еще не привыкли к холодам, ежатся и согреваются.
Из прибрежного кабачка вывалился местный добрый молодец, явно пересогревшийся. Убедился, что стены стоят без его поддержки, побрел по мосткам, распевая песню о том, как его лирический герой подойдет под Ивангород, вышибет Колыванские ворота и что сделает с красной девицей.
