Книги
Глава 2. Олеся. Жаркая встреча
Они приехали на автовокзал заранее — Агриппина так и не смогла изжить школьный страх перед опозданиями, и, маскируя опасение, предложила выпить кофе на привокзальной площади.
— Мне хочется кинуть монетку в фонтан. Я же собираюсь приехать к тебе в следующем году. Надо сообщить об этом Хлебодарной.
Олеся, прекрасно знавшая подоплеку раннего выезда, согласилась, не тратя время на споры. Не было разницы, где пить кофе — дома на кухне или в кафе неподалеку от посадочной площадки и рынка. Качество кофе на вокзале похуже, зато поводов для отвлеченной болтовни больше. Олеся чувствовала некоторую досаду на себя — стосковалась по общению, вывернула душу перед двоюродной сестрой. На кухне беседа постоянно возвращалась к разрыву с Пахомом, а ей больше не хотелось копаться в подробностях скандала трехмесячной давности.
Выйдя из машины, они осмотрелись по сторонам. Солнце раскалило асфальтовый плац с двумя автобусами, от рынка доносился гул толпы, перекрываемый голосом диспетчера. Пассажиры с сумками прятались под навесом возле стены вокзала. Фонтан еле-еле журчал — казалось, что вода в нем испаряется прямо на глазах. Бронзовые пшеничные снопы, служившие пьедесталом для корзинки с фруктами, пропитались полуденным жаром.
— Мне кажется, за столик в кафе садиться опасно, — вынесла вердикт Агриппина. — Зонтики не спасают, мы получим тепловой удар.
— Можно взять кофе с собой и сесть здесь, на газоне. Под деревьями, — Олеся указала на затененный участок, почти примыкающий к вокзалу. — Автобус не пропустим, объявления прекрасно слышно.
— Ты же хотела зайти на рынок, купить баклажаны.
— Посажу тебя в автобус, помашу рукой и куплю. Или не куплю. На рынок лучше всего приезжать утром. После обеда так и норовят подсунуть подпорченное. Дома переберешь, треть приходится выбрасывать.
Они пробежали через плац, купили кофе и две бутылки минеральной воды, задержались возле фонтана — Агриппина пожертвовала снопу и корзинке мелкую монету — и вернулись к газону, обсуждая странности городского благоустройства. Вот, рядом, большая зеленая зона. Казалось бы — перенесите сюда фонтан, поставьте скамейки. Будет отличный сквер. И для кафе под кронами деревьев места хватит.
— Никому и в голову не приходит что-то переделывать, — вздохнула Олеся, вытащив из багажника машины кусок брезента и постелив его на траве. — Как от дедов досталось, так и сохраняем. Неудобно? Ничего, потерпишь. Как я билась за то, чтобы проложить дополнительную дорожку возле дома! Что я только ни выслушала!.. А теперь именно по ней и ходят, временами даже благодарят. Но нервов помотали... страшно вспомнить. Ай, ладно, не хочу повторяться. Ты прекрасно всё это знаешь.
— На точку будешь заезжать? — спросила Агриппина.
— Нет. Вернусь домой. Слишком жарко. Если бы случилось что-то, требующее моего присутствия, Кирилл бы позвонил.
Олеся знала, что ведет бизнес спустя рукава — как и домашнее хозяйство. Наверное, нужно было проводить больше времени на работе, вкладывать средства, расширяться... но ей хватало умеренного дохода, который приносил фотосалон. Проявка, печать, фото на документы, сканирование и ксерокопия. Олеся предпочитала держать двух сотрудников на смене, чтобы меньше стоять за стойкой, и не собиралась покупать какую-либо дополнительную технику. Салон достался ей готовым, раскрученным — выгодное место неподалеку от паспортного стола, мэрии и отдела дорожной полиции. Олеся купила бизнес в кредит, с помощью Фонда женщин-предпринимательниц «Слабый пол — сильный бизнес», и за пять лет расплатилась с долгами. Продавцов у нее было четверо — волчица, лис и два человека. Она всегда давала подчиненным дополнительные дни, в случае надобности сама выходила на смену. Бумажные дела она свалила на шакалицу-бухгалтера и занималась тем, к чему душа лежала: высаживала экзотические растения на придомовом участке, холила и лелеяла орхидеи на подоконниках, в хорошую погоду много гуляла, а в плохую рисовала акварели.
Жила Олеся в родительской квартире — мать и отец много лет проработали на хлебозаводе, а выйдя на пенсию переехали за город, в дом с огромным участком и завели стадо коз. К квартире прилагались сарай и погреб, и родительская нора. Брат отца, папенька Агриппины, долгое время жил в соседнем доме, а затем переселился в Лисогорск — квартиру родственники продали, а нору попросту бросили. Олеся с Агриппиной в детстве дружили, после переезда постоянно перезванивались, и каждый год выбирались друг к другу в гости — то Олеся в Лисогорск, то Агриппина в Минеральные Бани.
— А, может быть, тебе попробовать познакомиться по объявлению? — неожиданно спросила Агриппина. — Есть же сайты какие-то. Мне кажется, все проблемы от того, что ты ограничиваешься здешней общиной. Даже когда ко мне приезжаешь, по сторонам не смотришь.
— Когда я приезжала к тебе, то не смотрела по сторонам из-за Пахома, — недовольно буркнула Олеся. — Мы же, как бы, были вместе. Он ходил в мою нору, мы дважды уединялись от Йоля до марта.
— Это были нездоровые отношения, — в тысячный раз повторила Агриппина. — Пахом обесценивал твои увлечения, заставлял выполнять ненужную домашнюю работу. Права моя матушка. С тех пор, как мы переехали, избавились от бдительного надзора домовых комитетов, пересчитывавших количество закатанных банок с огурцами и салатами, жизнь стала проще и лучше. Я понимаю, ты не уедешь — бизнес. Но можно продать квартиру и переехать в дом. Отгородиться от соседей высоким забором. Никто и знать не будет, закатываешь ты баклажаны или нет. Не верю, что твои родители скажут хоть слово против.
— Я уже думала, — уныло ответила Олеся. — Не могу решиться. Не могу сорваться с места без причины. Или, хотя бы, повода. Я десять лет лелеяла придомовой участок. Высадила деревья, которые только недавно начали давать плоды. Огородила территорию красивым забором, разбила цветники, расставила декоративные фигурки. Нора неподалеку... пусть запущенная, требующая ремонта... но это наша нора. Сложно взять и всё это бросить, понимаешь?
— Понимаю, — вздохнула Агриппина. — И все больше радуюсь, что родители увезли меня отсюда подростком. Что я не успела прикипеть к этому переулку.
Олеся промолчала, делая вид, что увлечена вылавливанием соринки из кофе. В словах двоюродной сестры была увесистая доля правды. Обитатели Плодового переулка, шакалы, когда-то не пожелавшие менять общину на общину и выбравшие город, в котором больше возможностей и свободы, с годами стали ревнителями традиций — этому, во многом, поспособствовал выход на пенсию и изобилие свободного времени.
После того, как родители переехали в отдельный дом, Олеся перестала закатывать. В первый год ей это сошло с рук — соседи знали, что погреб ломится от овощных салатов, маринованных огурцов и помидоров, компотов и варенья, и понимали, что запасы надо не только пополнять, но и подъедать. На второй год Олесе, пропалывающей сорняки на цветочной клумбе, задали вопрос: «Помидоры на тебя заказывать? Завтра грузовичок помидоров привезут. Консервировать будешь?». Председателя домового комитета потряс не столько ответ «Нет», сколько ответ на второй вопрос.
— А что ты зимой будешь делать? — спросил он Олесю, топчась по прополотой клумбе.
— Готовые куплю, — беспечно ответила та. — В супермаркете и помидоры, и огурцы, и патиссоны, и ассорти. Выбирай, что хочешь.
Нельзя сказать, что в Плодовом переулке не слыхивали о подобном святотатстве. Но этим отличались лисы и волки. А Олеся была шакалицей. Шакалицей, отринувшей традиции. И заслуживающей осуждения.
