Ловя момент

ГЛАВА 26

— Ну как… — рассказывает Гай о своем отце. — Я вроде бы его помню, а вроде и нет. Многое «помню» с маминых слов, во что играли, что делали. Голос его запомнил, как говорил: «Сын, а, сын, иди-ка сюда». И руки почему-то помню. У него пальцы были много раз переломанные, поэтому кривые. А лицо вспомнить сам не могу, только по фото.

Идем рядом, ежась от ветра, на открытом пространстве он свирепствует ничуть не меньше, чем на крыше. Втягиваю голову в плечи, пытаясь спрятаться за воротник, который гораздо ниже, чем хотелось бы. Гаю повезло больше — у него куртка с капюшоном, он натянул его по самый нос и идет, глядя под ноги, руки в карманах.

— А ты? — спрашивает. — Сколько тебе было, когда умер твой отец?

— Тоже пять.

— Вот это совпадение! — поражается мальчик, на его губах появляется улыбка — его радует тот факт, что у нас так много общего.

Он задирает голову, и ветер срывает с нее капюшон. Протягиваю руку и возвращаю его на место — простынет еще из-за нашей вылазки. Изабелла тогда меня заживо сожрет и в данном случае будет права.

Но Гай снова высовывается из-под капюшона, только на этот раз держит его обеими руками, оглядывается вокруг.

— Мы что, идем в шахту? — вскидывает на меня изумленные глаза. — Мама же категорически запретила.

— Не-а, — утешаю. — Мы не туда, мы в барак к рабочим.

На лице Гая отражается работа мысли. Потом он морщит нос.

— А чего там интересного? Ладно в шахте, там же под землей, а тут что?

— У меня там друзья.

— Друзья?! — ахает, и мне снова приходится натягивать ему на голову улетевший капюшон.

Не нравится мне это удивление. Что там Изабелла ему наплела?

— Ну да, — говорю. — А что тебя так удивляет?

— Ну-у, — протягивает, — рабочие, они же все преступники.

Врастаю в глину как вкопанный. Гай тоже останавливается, недоуменно поворачивается ко мне.

— Это ты с чего взял?.. Тьфу ты, черт! — ветер бросает в лицо облако пыли, мелкие камешки и какие-то ветки, приходится отплевываться.

— Как — с каких? — не понимает Гай, мы словно говорим на разных языках. — На рудниках работают преступники, чтобы искупить свою вину перед обществом.

Хочется зло выругаться. Сдерживаюсь, только уточняю:

— Это тебе мама сказала?

Гай растерянно кивает, отчего выпускает из одной руки капюшон и торопливо ловит его.

— Это все знают, — отвечает.

Отличная версия для ребенка. Теперь понятно, почему он был так удивлен, когда в первый день я использовал слово «рабы».

— Ладно, пошли, — срываюсь с места и тяну мальчишку за собой.

Мне нужно придумать план побега, вытащить своих друзей, а потом навсегда смотаться отсюда. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению слова матери в глазах ребенка?

— Погоди! — вырывается. — Объясни! Это неправда?

Это не просто неправда, а самая циничная ложь, которую я когда-либо слышал.

Молчу, кусаю губы, не зная, что сказать.

Гай мстительно прищуривается.

— Если ты не скажешь, я спрошу маму!

Вот поганец. Спросит мать, а она поинтересуется, с чего вдруг такие речи. Он мне Изабеллой угрожает!

— Не знаю, — говорю, снова хватая его под руку и таща за собой (не хватало еще долго стоять на одном месте, пока на нас не обратят внимания), — может, там и есть преступники, но рудники не тюрьма.

Гай торопится за мной, но так как ноги у него короче, теперь ему приходится почти бежать.

— Тогда что? — не отстает.

— Место добычи запрещенных материалов. И люди там не по своей воле.

— Ты поэтому тогда сказал о рабстве? — молодец, запомнил.

— Поэтому, — не собираюсь юлить. — Корабль, на котором я летел, просто захватили силой и поставили перед фактом, что теперь весь его экипаж будет работать здесь. Я не в шахте только потому, что Изабелла меня узнала.

Ну вот, сказал, как есть. Если не поверит, не стану настаивать. Мать есть мать, и если Гай примет за правду ее версию, наверное, всем нам будет только лучше. И кто тянул меня за язык?

Мальчик начинает замедлять шаг, оглядываюсь на него — глаза огромные, лицо бледное.

— Так ты здесь не для того, чтобы познакомиться с нами?

Прости, малыш…

Качаю головой.

— Я здесь случайно. Я понятия не имел о твоем существовании и не знал, жива ли мать вообще.

У него такое лицо, будто он сейчас заплачет. Даже не так — заплачет и рванется бегом обратно от страшного меня, говорящего гадости о самом близком ему человеке.

Я мог бы заставить его продолжить путь в нужном мне направлении силой, но ни за что не буду этого делать — Гай ни в чем не виноват. Пусть бежит, у меня в любом случае будет время, возможно, мне все-таки удастся увидеть Ди.

Но Гай не убегает.

— Зачем она мне соврала? — спрашивает побелевшими губами.

— Не хотела расстраивать?

— И зачем мы идем туда? — мотает головой в сторону уже близкого барака. — Ты заберешь своих друзей и сбежишь?

Разве что в моих мечтах. Если окружающим плевать, что сын их командирши без присмотра шатается по сверхсекретному объекту, то попытку этот самый объект покинуть мне никто с рук не спустит, здесь Изабелла или нет.

— Нет, — отвечаю, — я просто хочу кое-кого увидеть и поговорить. Потом мы вместе вернемся.

— Обещаешь? — смотрит доверчиво.

— Обещаю.

— Тогда пошли, — теперь уже Гай решительно тянет меня вперед.

***

Стучу, Гай топчется у меня за спиной.

Оборачиваюсь, подмигиваю.

— Улыбайся, — говорю.

— Чего? — теряется мальчик, смотрит как на сумасшедшего. Ясное дело, после того, что он узнал, ему не до веселья.

— Побольше улыбайся, — повторяю. — Мы же в гости.

Гай растерянно кивает, не спорит, хотя и явно сомневается в моем здравомыслии.

Дверь открывает незнакомый мне охранник, смотрит хмуро.

— Сын Изабеллы? — изрекает полувопросительно, хотя, конечно же, он знает, кто перед ним — в столовой по утрам нас видели все.

— Он самый, — улыбаюсь во все тридцать два. — Можно мы войдем?

Мужчина растерянно моргает от обрушившегося на него потока дружелюбия.

— Мы? — приподнимаются широкие брови.

— Ага, мы, — отступаю в сторону. — Гай, поздоровайся.

— Здрасьте, — послушно произносит мальчик, улыбаясь, скорее, смущенно.

Охранник переводит взгляд с Гая на меня и обратно, но пропускать нас внутрь не спешит.

— А Изабелла знает, где вы? — тут же догадывается, в чем подвох, поглядывает на комм на своем запястье.

Перехватываю его взгляд.

— Не стоит, — говорю. — Она на встрече с руководством.

В глазах мужчины появляется сомнение.

Дожимаю.

— Я был тут позавчера. Мне местный врач ногу перевязала. Сказала показаться ей, — задираю штанину для достоверности, — вот мы и пришли.

Охранник все еще тянет время, раздумывая. В этот момент Гай дергает меня за руку, на стоящего в дверях мужчину не смотрит, обращается ко мне:

— Мама разрешила мне звонить в любое время, если что-то важное. Давай я ей позвоню? Пусть она ему подтвердит, раз он такой недоверчивый. Я уже замерз, — ежится.

Выражение лица охранника мгновенно меняется, он шире распахивает дверь.

— Проходите, нечего отвлекать человека.

— То-то же, — бурчит Гай и первым проскальзывает внутрь, — околеть можно.

Талант растет, меня даже чуть-чуть распирает от гордости за брата.

— Пойдемте, я провожу, — мужчина в черной форме становится на порядок любезнее. — Маргарет у себя.

— Спасибо, — благодарю.

— Спасибо, — вторит мне Гай, но с таким видом, будто расстроен, что ему не позволили наябедничать матери. Говорю же, талант.

Мы проходим за проводником по узким темным коридорам. Мальчик опасливо смотрит по сторонам.

— Тут как в склепе, — шепчет.

— Угу, — отзываюсь. Что есть, то есть.

Маргарет в маленькой комнате, отличающейся от той, в которой она меня перевязывала, лишь столом, несколькими шкафчиками на стене и покосившейся ширмой в каких-то пятнах в углу.