Ловя момент

ГЛАВА 9

— Если бы я была твоей матерью, то заперла бы тебя в чулане и никуда бы не выпускала, — ворчит Мэг, накладывая фиксирующую повязку на мое поврежденное плечо.

Вколов болеутоляющее и вставив сустав на место, медик все же отпустила меня в каюту помыться и кое-как переодеться, орудуя одной рукой. По возвращении она занялась перевязкой, при этом не забывая ругать меня как маленького. Причем будто я не просто ребенок, а ее крошка-сын, сбежавший из детского сада.

Закатываю глаза к потолку.

— Хорошо, что ты не моя мать.

— О да, — восклицает Мэг, — будь у меня такой сын, я бы поседела раньше времени.

Склоняю голову набок, рассматривая ее и пытаясь разглядеть седину в светлых волосах. Не нахожу. То ли умело закрашивает, то ли ей удалось сохранить свои волосы благодаря отсутствию ребенка вроде меня.

— У тебя есть дети? — прерываю ее очередное бормотание на тему юнцов-камикадзе. Мне любопытно.

Маргарет бросает на меня по-прежнему недовольный взгляд, не отрываясь от работы.

— Бог миловал, — тем не менее отвечает.

Улыбаюсь.

— Даже так?

По-моему, из Маргарет вышла бы замечательная мама, добрая и заботливая.

— Именно так, — подтверждает уверенно. — С тех пор, как я закончила медицинский, я таких болезней, таких ран насмотрелась… За вас переживаю, за своих детей — совсем бы свихнулась.

Что-то вроде этого любит говорить Рикардо, когда ему задают вопрос о причинах отсутствия семьи и детей. Что не готов подвергать близких опасности, что он публичная личность со множеством врагов, что с трудом удается защитить племянника… Словом, подойдет любой эффектный ответ, кроме банального, но честного: так получилось.

Принимаю версию медика и не спорю. На самом деле, больше всего на свете мне сейчас хочется положить свое бренное тело горизонтально и не меньше чем часов на десять. Болеутоляющее мне вкололи мощное — боль убрало быстро, но и в сон клонит так, что еще немного — и нырну с койки носом вниз.

— А проиграл глупо, — Мэг чувствует, что я начинаю отключаться и решает продолжить разговор. — Никто вообще не ожидал, что Эд не размажет тебя по стенке в первую минуту.

Зеваю и поправляю:

— По полу, — Маргарет поднимает глаза и хмурится. Поясняю: — По полу, в итоге он размазал меня по полу.

Медик усмехается.

— Урок тебе на будущее. В следующий раз подумаешь, прежде чем связываться с тем, кто вдвое крупнее и опытнее тебя.

Давлю очередной зевок. В конце концов, так откровенно зевать неприлично.

Тру глаза здоровой рукой.

— Как же тогда чему-то научиться, если выбирать противников, которые слабее тебя?

Мэг поднимает глаза и смотрит на меня как на умалишенного.

— И чему же ты научился? Как выворачивать суставы? Ты не похож на неопытного бойца, но противника нужно выбирать по габаритам.

Хмыкаю.

— Сейчас я ничему не научился, — признаю, — но новые эмоции получил.

Не буду же я рассказывать, что все мои предыдущие партнеры либо состояли со мной в дружеских отношениях, либо работали на моего дядю. Никто из них никогда бы не нанес мне настоящего увечья. А отсутствие риска делает бой неинтересным априори.

Что касается драк с незнакомцами… Да не дерусь я, почти любой конфликт можно разрешить мирным путем, особенно, если у тебя хорошо подвешен язык. В Академии было много случаев, которые едва не вылились в драку, но всегда удавалось договориться. А за пределами ЛЛА с меня глаз не спускают дядюшкины церберы. Те несколько раз, когда я нагло сбегал из-под опеки, не считаются.

Да, меня обучали, да, я многое умею, но сегодняшний спарринг с Эдом стоил сотен других, потому что впервые были важны именно мои навыки, а не я сам или мои родственники.

За мной всюду таскается толпа охраны, и чаще я их не замечаю, потому что попросту привык и не обращаю внимания. Но сегодняшний бой с Эдом был глотком свободы, как и сам нелепый побег на «Старой ласточке».

Только все это Мэг я не скажу, потому что чужие проблемы должны оставаться чужими. А у меня и проблем-то в жизни нет, потому что меня оберегают, как хрустальную вазу.

— Значит, ты адреналиновый наркоман, — делает Маргарет собственный вывод.

— Вроде того, — не отрицаю. Может, она и права, и мой диагноз установить проще простого.

Снова не сдерживаюсь и зеваю.

Мэг заканчивает, пропускает эластичный бинт через грудную клетку и закрепляет.

— Иди уже, — отпускает, вручив специальный бандаж, с которым мне предстоит разгуливать, чтобы не потревожить сустав раньше времени. — И учти, — напутствует, — в ближайшие три недели не вздумай снимать повязку и двигать плечом. Я еще посмотрю тебя перед спуском на Альберу, а там лондорские врачи разберутся.

Конечно, разберутся. Рикардо мигом поднимет на уши весь штат врачей Центрального госпиталя по причине моего нового увечья. Мрак.

— Спасибо, — улыбаюсь сквозь новый зевок.

— Иди, иди, камикадзе, — провожает и добавляет уже вслед: — Мало тебя в детстве пороли.

Меня вообще не пороли. Не били и не обижали. Я же хрустальная ваза, помните?

***

Что бы ни дала мне Мэг, это средство просто на убой. Добравшись до каюты, вырубаюсь не на десять желанных часов, а почти на двадцать. Просыпаюсь вечером следующего дня с головной болью и страшной жаждой, будто вчера принял не болеутоляющее, а пару бутылок виски.

В последний раз так паршиво мне было на утро после праздника в честь моего совершеннолетия, то есть полгода назад. И повторять эти ощущения мне точно не хотелось.

Естественно, в бывшей каюте пилота Келвина нет аптечки, хотя по инструкции такая должна быть у каждого. Ящичек для лекарственных средств первой необходимости есть, но в нем я нахожу только горсть рассыпанных витаминок, некоторые из которых уже покрылись плесенью. Даже не удивляюсь. Закрываю дверцу, тру лицо и собираюсь идти к Мэг за подмогой. Ненавижу боль и не умею ее терпеть.

Принимать душ с одной действующей рукой — то еще удовольствие. Конечно же, это не первая моя травма верхних конечностей, но прошлая боль и неудобства забываются слишком быстро.

Выхожу из каюты, даже не потрудившись высушить волосы. По корабельному времени уже скоро снова ночь, еще один день потерян. Самое полезное, что я за сегодня сделал, это выбросил заплесневелые пилюли из аптечки. Не больно-то много от меня прока в хозяйстве.

Медотсек закрыт. Маргарет нет. Что ж, этого и следовало ожидать: рабочий день закончен. Давлю в себе эгоистичное желание искать ее по всему кораблю, чтобы поклянчить болеутоляющее. Ладно, потерплю. А вот поесть бы не мешало.

Камбуз пуст, свет приглушен — все давно поужинали. Включаю освещение и отправляюсь на поиски съестного. Готовить с одной рукой можно, но сегодня совершенно лень. Да и за оставшиеся пять дней пути еще успею попрактиковаться. Я вообще правша, но левой рукой управляюсь вполне сносно, даже писать могу, если понадобится. Так что будет интересно потренироваться не использовать правую.

На сухпайки смотреть не могу, беру все те же крекеры и безвкусное молоко, что и в первый день на «Старой ласточке», и устраиваюсь за одним из пустующих столиков.

Не знай я, что судно функционирует и на нем обитает команда, то по его состоянию решил бы, что корабль необитаем. Когда сажусь, под ботинком хрустят крошки... Роу так уверенно тогда заявил, что на «Ласточке» нет крыс. Даже если и так, ждать их осталось недолго.

Тайны, тайны — ненавижу тайны и недомолвки. Почему судно выглядит так, будто его экипаж скончался от страшной хвори пару лет назад? Почему капитан меняет как перчатки механиков? Почему Ди твердит о каких-то «таких», а Дилан после невинного разговора с его сестрой обвиняет едва ли не в изнасиловании?