Книги
Воспоминание 69
21 мая
Час тридцать. Ладони потеют от напряжения. Весь день как на иголках, а после отбоя и вовсе не могу найти себе места.
Если Холостов соврал… Не знаю, что если. Выйду из комнаты, и меня примет Князев под белы рученьки? Или сразу дядьки в белых халатах? Или… Голова уже гудит, нечего гадать. Я уже доверилась Мажору, и поздно пытаться отмотать время назад.
В час сорок пять покидаю комнату и, крадучись, направляюсь к выходу из женского крыла. В коридоре мертвая тишина, из-за дверей не доносится ни звука — все спят. Запоздало кручу головой по сторонам: а нет ли тут камер? С одной стороны, директор уверенно утверждал, что в комнату Любимова в ту роковую ночь никто не заходил, будто видел это наверняка. С другой — как-то же Русик сам сбегал по ночам на свои рейды по выслеживанию преступника.
Камер нет, или они хорошо спрятаны. Или тут имеется нечто покруче и пострашнее — следящие заклятия и прочая хрень, в которой я ничего не смыслю. Но Холостов же смыслит, правда? Он бы тогда отказался шастать по коридорам ночью? Значит, путь свободен?
Он ждет меня в зоне отдыха у лестницы, и его вид далек от дружелюбного. На нем черная рубашка с длинными рукавами и черные же джинсы. Даже кроссовки черные — только шапочки, как у воров из голливудских фильмов, не хватает. Холостов скептически смотрит на мою красную рубашку в синюю клетку и кеды на белой подошве и скептически морщится. Пожимаю плечом — чем богаты, как говорится, не белоснежная куртка, и ладно.
— Пошли, — Холостов мученически воздевает глаза к потолку и первым начинает спускаться по лестнице.
Цель его похода сегодня — доказать мне, что моя крыша не только протекает, но и съехала набекрень. Моя — что-то выяснить, и его помощь может очень даже пригодиться, поэтому проглатываю насмешки в свой адрес. Еще посмотрим, кто из нас прав.
— Не в курсе, тут нет камер? — догоняю только на следующем лестничном пролете.
— Насколько мне известно, нет. Приватность и все такое, — отвечает неохотно. Мажор явно не в духе. Ладно, он меня тоже бесит, так что взаимно.
— Это хорошо.
— Просто капец как чудесно, — ерничает сквозь зубы. — Ты куда это? — замирает у подножия лестницы, видя, что я направляюсь к входной двери.
Оборачиваюсь через плечо.
— На улицу. Надо же проверить, есть свет или нет.
Холостов с тоской смотрит на свою рубашку. Кто-то явно не любит холод. Хотя вчера бегал без куртки под дождем — и ничего. А я специально не взяла с собой верхнюю одежду — мало ли, вдруг будет мешать.
— Черт с тобой, — сдается. — Пошли, — и первым шагает к двери.
— Твоя куртка, кстати, у меня, — напоминаю. — Отдам на обратном пути.
А сама думаю: если обратный путь будет. Жутковато в пустых коридорах огромного замка с приглушенным на ночь освещением, когда все обитатели давно спят. Если иметь достаточно воображения, то может показаться, что никого в этой каменной громине и вовсе нет. У меня воображения достаточно.
— Помню, — огрызается Костя.
Да и я не забывала. Но сейчас она бы мешалась. А притащить с утра на занятия тоже был не вариант. Куртка у него, кстати, классная, моя простенькая кожанка и рядом не стояла.
Воспоминание 70
Сегодня было ветрено и солнечно, а потому от вчерашней непогоды не осталось и следа. Зато ветер к вечеру остался; ежусь.
— Сюда, — киваю, ныряя в тень плотного ряда кустарников, — надо, чтобы из окон не заметили.
Холостов напряженно молчит. Хотя ему и не надо ничего говорить: и так знаю, что он считает, будто только полный кретин будет глазеть в окна в два часа ночи. Тем не менее не спорит, идет следом.
А я вдруг понимаю, что не могу сориентироваться снаружи и понять, где должны быть окна библиотеки. Топографический кретинизм — это когда проблемы с ориентированием на местности. А у меня что? Пытаюсь представить замок изнутри. Так, если мы спускаемся по лестнице и поворачиваем направо, чтобы попасть в лабораторию, то…
— Хреновый из тебя шпион, — догадавшийся, в чем причина заминки, Костя не упускает момента, чтобы меня поддеть. — Окна выходят там, за углом.
Прикусываю губу, чтобы не ответить резко. Спокойно, Лера, спокойно, он тебе нужен, потерпи.
Шиплю сквозь сжатые зубы, когда за волосы цепляется ветка (черт, так и без скальпа можно остаться!). Благодаря этой заминке Холостов уходит вперед, приходится догонять. Чувствую себя и правда шпионом. Кусты выше меня, но я почему-то все равно инстинктивно пригибаюсь.
— Давай еще по-пластунски, — язвит Мажор. А я останавливаюсь возле него и с гулко бьющимся сердцем смотрю на тускло светящиеся окна первого этажа. — Ну да, — комментирует спутник. — Свет есть.
А на окнах жалюзи, и заглянуть снаружи не получится.
— Пошли назад, — киваю в ту сторону, где находится крыльцо.
— Что? В окно не полезем? — тут же цепляется Холостов. — Или, может, поищем дымоход?
— Сам ты северный олень, — огрызаюсь. Ну сколько можно? Я и так сейчас умру от страха. — Не нравится — проваливай, — у меня, вообще-то, нервы тоже не железные.
— Да хрена с два, — откликается спутник. Верно, он же обещал сдать меня мозгоправам лично, когда докажет, что я ку-ку, и мне все придумалось.
— Тогда кончай выёживаться, — говорю серьезно.
Уверена, он корчит гримасу. Иногда хорошо, когда не видишь лица собеседника.
Воспоминание 71
— Тут никого нет, — озвучиваю очевидное.
Вытягиваю шею, даже на цыпочки привстаю: пустые столы, заставленные колбами и пробирками, аккуратно придвинутые к ним стулья, и никого живого. Правда, дверь была не заперта, но, может, ее в принципе не запирают. Ценные или опасные реактивы наверняка в подсобных помещениях и под семью замками. А тут и красть нечего: столы да колбы.
— Я же говорил. Просто свет забыли выключить, — откликается Холостов, видя ту же картину.
Скриплю зубами от самоуверенности в его голосе. Я думала, Мажор бесил меня при первом знакомстве — ни фига. Сейчас он бесит меня просто до дрожи.
— Не было тут света вечером, — поясняю сквозь зубы. — Я весь замок обошла кругом в районе десяти часов, когда было уже темно. На первом этаже нигде не было света, кроме окон холла.
— Трындец, она еще круги нарезает, — издевается староста. — Хоть бегом бежала? Бег полезен, — крутит пальцем у виска, — кровообращение восстанавливает.
Блин, когда он меня учил, то был почти милым. Неужели его так задело, что я посмела подозревать его обожаемый Сурок?
— Тут. Кто-то. Был, — не сдаюсь.
— Глюки у Леры были, — вот же гад!
Ну да, ну да, глупая фантазерка Лера придумала невесть чего, пыталась запятнать репутацию любимого Сурочка. Давайте жить и радоваться, и плевать, что тело нашего одногруппника покоится в сырой земле. Да и покоится ли? Вернули ли его родителям, чтобы по-человечески похоронить? Мало ли, что нам так сказали. Мне становится жутко от этой мысли. А еще зло берет, аж зубы сводит.
— Не хочешь, не верь, — огрызаюсь. Толкаю Холостова плечом и прохожу внутрь лаборатории. — Можешь идти спать. Ты свой долг выполнил. Убедился — теперь отваливай.
Пусть идет и рассказывает Князеву, господу богу и Артемиде с Посейдоном. Я все равно это так не оставлю — не сегодня что-то найду, так завтра.
Медленно двигаюсь между столами, прислушиваясь к каждому шороху; на Мажора не оборачиваюсь, и так затылком чувствую его недовольны взгляд — стоит у двери, ждет, бесится.
Итак, что мы имеем? Коридор сюда ведет один, значит, никто выйти не мог. Поэтому варианта два: либо тот, кто тут был, знает отсюда черный ход, либо этот кто-то еще здесь. А тут пространство ого-го — пока под каждый стол не заглянешь, не убедишься.
— А ну, стой, — мое плечо нагло обхватывают чужие пальцы. — На выход. Договор помнишь? Проверим, что тут никого, и возвращаемся.
