Книги
Воспоминание 31
19 апреля
Седовласый пожилой преподаватель расхаживает перед кафедрой, рассказывая о том, что личный магический резерв сродни мышце, и его можно «растянуть» и увеличить упорными тренировками, что в будущем даст возможность оперировать большими объемами энергии. Сегодня у нас общее занятие у всего потока, сидим в огромной аудитории, выполненной амфитеатром, а Борис Юрьевич, сухонький старичок с удивительно мощным голосом для такого тщедушного тела, вещает нам об основах владения даром. «Теория магии» — предмет называется.
Конспектирую почти бездумно. Это у меня метода такая еще со школы, да и при приеме на работу так же вникала в нюансы профессии: записать, выслушать, потом уже обдумать и сделать для себя выводы. Поэтому мне куда проще на вот таких лекциях, чем с той же Верой Алексеевной, которая уже вторую неделю пытается высечь из моей руки огонь. В аутсайдерах нашей группы, кстати, только я и Денис. Остальные уже могут обходиться в быту без зажигалок. Дэн бесится из-за того, что у него не получается. Меня больше бесит повышенное внимание преподши, которая не намерена от нас с ним отставать, пока не добьется успеха.
Борис Юрьевич продолжает вещать о таинственном резерве, который лично я понимаю, как некий «мешок», вместилище, куда можно вобрать энергию вселенной и швырнуть обратно для каких-то магманипуляций. Мой привыкший к реальности мозг пока не способен все это постичь: резервы, энергетические каналы и прочее. В то же время я помню утро, когда умерла бабушка. Реутов сказал, что энергии из мира я в себя вобрала — дай боже, а та срикошетила, и случился локальный трындец. Тогда, получается, резерв у меня и так приличный? И не надо его «тянуть», как мышцу? Зачем мне столько-то, если и неразвитого хватило, чтобы разнести квартиру и едва ли не угробить всех жильцов нашей многоэтажки?
Эх, знать бы, кто тогда явился меня спасать; расспросить. Сергей Вениаминович сказал, что подобные дела мигом засекречиваются, и попытки что-то разузнать — заранее дохлый номер. А жаль. Может, тот человек сказал бы, что все было не так страшно, как мне показалось. Да, вентили с батарей послетали, но может, землетрясение мне почудилось? Хорошо бы. Как-то не хочется быть возможным источником апокалипсиса.
— О чем мечтаешь? — толкает меня в плечо пристроившийся рядом Русик; заметил, что я положила ручку и витаю в собственных мыслях.
— Глобалю, — отвечаю честно.
Руслан — тот еще человек-позитив. Никак не пойму, зачем ему приперло со мной дружить. Я и дружба — понятия несовместимые. Не тянет меня делиться мыслями с окружающими. Рус же, наоборот, — классический экстраверт. Проблема в том, что он никак не поймет, что не все остальные такие же.
Вот и сейчас мой краткий обтекаемый ответ не намекает ему на то, что я не жажду общения.
— У меня сегодня встреча с Князевым, — делится, склонив голову к моему плечу.
Еле сдерживаюсь, чтобы не отпрянуть. Личное пространство — мое все. То, что я тогда рыдала на груди незнакомца в кожаной куртке, было нонсенсом во всех отношениях — посторонним меня лучше не трогать.
— Удачи, — опять пытаюсь продемонстрировать соседу по столу, что краткость — сестра таланта.
И снова терплю фиаско.
— Уже почти все были у директора на беседе, — продолжает, и не думая отстраняться. Мне хочется пересесть. К тому же Русик сегодня вылил на себя полбутылки какого-то резкого одеколона, и у меня уже свербит в носу от этого запаха. Это карма, точно! За то, что тогда соврала Холостову, будто у его парфюма неприятный аромат. Как бы намекнуть нашему старосте поделиться с Русланом запасами?
— Я еще не была, — откликаюсь, незаметно сдвигаясь по скамье подальше. Если я расчихаюсь, то сорву лекцию. Такое бывает нечасто, но если начну чихать, то держите меня семеро — полчаса не остановлюсь, как раструбившийся слон.
— Значит, в нашей группе только ты и я остались, — чему-то радуется парнишка. Ну даже парнем его назвать не могу: крошка-енот какой-то. У него и фамилия нежная — Любимов. Может, поэтому парфюм для брутальных самцов на нем как на корове седло?
— Наверно, — бурчу, демонстративно берясь за ручку.
— …Именно поэтому Междумирье — идеальное место для тренировок, — самозабвенно продолжает преподаватель. Мне кажется, ему вообще до фонаря, слушают ли его — он сам кайфует от своего рассказала. — Энергия здесь подвижна и восстанавливаема…
Помню-помню, тут у нас безлимит, как же. Пытаюсь записывать. Русик, наконец, видит, что я занята делом, и сам отодвигается, тоже начинает писать. Аллилуйя. Дыши, Лера, дыши.
И в этот момент под потолком врубается громкоговоритель, как гром среди ясного неба:
— Валерия Резеда, сегодня в восемнадцать ноль-ноль вас ждут в кабинете директора. Просим не опаздывать.
Ну вот, дождались. Прикрываю глаза и закусываю губу. Слышала, Князев строит из себя этакого рубаху-парня и хочет со всеми дружить, поэтому встреча с ним — это некая беседа по душам. А по душам — это не ко мне. Я только с бабушкой так могла.
— Здорово, сегодня оба отстреляемся, — довольно комментирует Русик.
Распахиваю глаза и смотрю на него с подозрением. А может, я и поторопилась с оценкой его личности. «Отстреляемся» — так не говорят о чем-то, чего жаждут.
Рус приподнимает брови в ответ на мой изучающий взгляд. Пожимаю плечами, отворачиваюсь.
Воспоминание 3
Русик «отстреливается» раньше меня и появляется в столовой на обед с задумчивым выражением лица. Чем его Князь так загрузил? Не хочу быть навязчивой и спрашивать, а сам Руслан необычно молчалив. Интересно девки пляшут.
Яна была у директора пару дней назад, так пришла просто окрыленной, даже наушники на переменах не надевала — и без них летала в облаках.
— Втрескалась в дирика! — громко тогда прокомментировал ее поведение Денис, но Кожухова даже это спустила ему с рук, пребывая в полнейшей эйфории. Люда смотрела на нее и хмурилась. Видимо, окончательно убедилась, что ошиблась в определении сексуальной ориентации одногруппницы.
Сама Аршанская после беседы с директором выглядела озадаченной. Интересно, чем он ее так удивил? Не восхитился? Хотя ей ли горевать — вон у Аршанской сколько поклонников: и Дэн, и Холостов, и Мишка из другой группы, и Елисей из еще одной. И это только те, кто проявляют свою симпатию открыто и то и дело вьются вокруг длинноногой блондинки. Остальные льют слюни молча — знают, что не перепадет. Впрочем, про симпатию всех перечисленных я, может, погорячилась: Костя Холостов — та еще темная лошадка. Если Денис и правда смотрит на Людку с обожанием, то Мажор, скорее наоборот, позволяет себя обожать.
— Как баба, ломается, — как-то сказала как отрезала Яна, наблюдая их «брачные танцы» в коридоре.
Каюсь, смеялась до слез. Даже сейчас смешно. Может, Люда ошиблась в ориентации не только Кожуховой?
В приемной директора меня встречает Жанна Вальдемаровна. Ну как — встречает: кивает, не поднимая глаз от разложенных перед ней на столе документов, и машет в сторону высоких двустворчатых дверей. Пожимаю плечами — ладно, как скажете.
Стучусь и дергаю дверь на себя.
Кабинет Станислава Сергеевича впечатляет размахом: огромный, светлый, с мягким ковровым покрытием. Ковер такой белоснежный, что мне даже как-то неловко наступать на него кедами, но быстро отвлекаюсь и засматриваюсь на жалюзи, колышущиеся от ветра на приоткрытых окнах, — белые с прозрачными фигурками распахнувших крылья бабочек, судя по форме, махаонов. От движения воздуха создается полная иллюзия полета и взмахов крыльев. Красиво.
Сидящий за столом у окна директор улыбается мне как старой знакомой. Вот чудак — держит бабочек за спиной, а сам пялится в лакированные двери.
