Книги
- Девясил, девясил, дай ты князю девять сил… - шептала Лесава, нарезая корень выкопанного лесного гиганта.
Цветы девясила – золотые солнца – стояли в широком кувшине на столе, а корни, хорошенько вымытые, Лесава нарезала на доске ножом.
- Девясил, желтый цвет, дай ты князю много лет… - повторяла Лесава.
Нет, никакой ведьминой силы у нее и в помине не было, что бы там не сплетничали у девушки за спиной, но вот детскую привычку разговаривать с деревьями, травами и цветами Лесная дева бросить не могла. Кидая в землю семена, Лесава уговаривала их не спешить лезть, пока не пройдут заморозки, чтобы не почернели и не умерли нежные ростки, но зато потом уж стараться изо всех сил, набирать сок и мощь. И морковь с редькой, репа и горох как будто слушались Лесавы и росли как на дрожжах. Морковь вырастала толстая, толще запястья девушки, стручки гороха едва не лопались от напора теснящих их изнутри крупных шариков, капуста кокетливо кучерявилась, охотно заворачиваясь в многочисленные одежды, а репа… У-у, репа была отменная – ядреная, сахарная и такая большая, что, выкапывая ее, дедушка Даромир невольно шутил, что придется звать на подмогу и собаку Жучку, и кошку Мурку, и мышку. Раз уж бабка и внучка под рукой.
- Даждьбог, ясный бог, очисти солнечную траву, дай ей твою силу… - шептала Лесава, раскладывая куски корня на подоконнике, там, где их заливали яркие лучи полуденного светила.
Не просто так Лесава готовила зелье из девясила для князя Тихомира. Может, только ее отвар еще и держал его на этом свете. От девяти болезней может ухранить человека этот солнечный цветок. Девять сил ему дать. И от сердечных болей он излечивал, и от яда спасал. В сундуке у Лесавы хранились полотняные мешочки, в которых лежал высушенный корень. Из него круглый год и готовила Лесная дева отвар для Тихомира. С любовью готовила, с нежностью к старому князю, который привечал ее не меньше родной дочери.
А еще может охранить девясил от нечисти разной, от сглаза и от ведьм. И даже от ран может уберечь. Потому и берут воины в поход с собой цветы девясила. А девушки вплетают его в свои косы, веря, что тогда любить их будут с удевятеренной силой. Колдовской это цветок, волшебный.
А еще… А еще знала Лесава, что, если принять отвар из девясила женщине в тягости, то скинет она дитя. Знала, но Премиславе не сказала. А погнала глупую от своего порога. Нет, не собиралась Лесава в убийстве участвовать, даже невольном.
Не потому ли так хотела Премислава от ребеночка избавиться, думала теперь Лесава, что жениха ожидала? Нет, никто бы ее ребенком не укорил. Не было у светличей такого закона, чтобы только после обряда любовь творить. Но то простые люди, а тут княжеская дочь. Хотя…
Вот поговаривали люди, что и свою жену Тихомир взял за себя не невинной девой. И, вроде, даже Премислава родилась раньше срока положенного. Но мало ли что люди брешут. Раз взял князь за себя Гордяну, значит, и дитя его было.
- Легка на помине, - прошептала девушка, увидев в окно, как к ее избушке подходит сама княгиня.
Она стала торопливо сметать со стола обрезки корешков и листьев.
- Пусть будут боги милостивы к тебе, Лесава! – сказала Гордяна, входя в низкую дверь избы.
Она протянула руки к печи и уселась на лавку, куда ее с поклоном проводила девушка.
- И к вам, матушка княгиня, - ответила ей пожеланием Лесава.
Она уселась в ожидании, когда гостья заговорит. Но Гордяна не спешила сказать, зачем пришла. Она медленно обводила взглядом избу, словно видела ее впервые.
Ан нет, не впервые Гордяна сидела на этой лавке, не впервые приходила к Лесаве.
Была княгиня красива. Правильные черты лица овальной формы с высоким лбом, над которым горделиво возвышалась двурогая кика – с золотой каемкой, украшенной самоцветами, от рогов которой вниз на затылок спускалось белое покрывало, полностью закрывавшее волосы, платье из дорогого атласа глубокого синего цвета – явно иноземного происхождения, потому что местные красильщики такие ткани не производили. Единственное, что портило красоту жены Тихомира – это надменное выражение глаз, которое смягчалось лишь тогда, когда смотрела княгиня на свою единственную дочь.
Красоту свою Гордяна лелеяла, а потому и приходила к Лесаве с разными тайными просьбами. Почему не хотела княгиня откровенничать в своем терему, Лесава на знала. Но ведь и у стен есть уши, и может, поэтому предпочитала женщина секретничать о своих делах вне княжеского дворца. А уж за готовыми отварами и мазями посылала сенных девок.
- Где дедушка твой? – спросила княгиня, в очередной раз обегая глазами избу, но почему-то никак не приступая к цели беседы.
- Траву косит на дальнем лугу, - объяснила Лесава. – Там и заночует в стогу. Я ему с собой еды дала.
- Это хорошо, - последовал странный ответ княгини.
- Отвар для волос я еще не варила, - сказала девушка, недоумевая, почему княгиня никак не выскажет цель прихода.
- Скажи, Лесава, предана ли ты князю Тихомиру и мне как покровительнице твоей? – огорошила Гордяна девушку вопросом.
Лесава округлила глаза, потом нахмурилась.
- Да вроде ни одного проступка за мной не водится, - сказала она с недоумением.
- Не о том речь! – отмахнулась Гордяна. – А вот на что ты готова, чтобы преданность свою доказать? Чтобы за ласку отплатить?
Лесава насторожилась. Разговор выходил опасный, чувствовала она сердцем.
- Наверное, и у каждой преданности свой предел имеется, - осторожно сказала она.
- Нет, ничего плохого я тебя делать не прошу, ты не подумай.
- Я ничего не могу подумать, пока не услышу, что вы хотите от меня, - твердо сказала Лесава, уже догадываясь, что попросят у нее именно что-то нехорошее и гадкое.
Княгиня взглянула на богов в красном углу, пожевала губами, потом нехотя выдавила:
- А прошу я тебя, Лесава, ночью сегодняшней подменить дочь мою Премиславу на брачном ложе.
- Что?
Лесава была так ошарашена, что замерла с вытаращенными глазами.
- А что слышала! – сурово отрезала княгиня. – Не может сегодня Премислава с князем возлечь. Причины есть.
- Это какие же?
- Не все ли тебе равно?
- Нет уж, раз такой разговор пошел, то давайте начистоту.
Княгиня сморщилась. Покосилась по сторонам и со вздохом призналась:
- Болезнь у Славки. Срамная. Еще бы недельку подождать, и вылечила бы ее Явнута. Уж я мужа просила повременить, но нет же! И слушать меня не стал, торопился…
Гордяна отвернулась и смахнула что-то с щеки. Лесава потупилась. Они обе знали, почему князь Тихомир так торопился со свадьбой, но говорить об этом не хотелось.
- И где же Слава?.. – начала было Лесава, но замолчала: тема эта была болезненной как для матери, так и для нее.
- Обозники в прошлом месяце проходили, - процедила сквозь зубы княгиня. – Так Слава сказала.
- Понятно.
Лесава встала и в растерянности начала перекладывать корни девясила на тряпице на подоконнике. Предложение было гадким, ах каким гадким! И если бы это был другой мужчина, то Лесава бы твердо отказала, и будь что будет, но тут…
- Ты, Лесава, не говори сразу нет, - продолжила Гордяна, уловив сомнение девушки. - А вот о чем подумай: брак этот скрепить надо, а то не примут боги его.
- Так уж и не примут? – усомнилась Лесава.
- Да и князь не должен ничего заподозрить. Как мы ему объясним, что Слава сейчас не может? Заподозрит что-то да и откажется от брака. Понимаешь, чем это всем грозит?
- А почему мне такое предлагаете? – с горечью спросила Лесава. – Мало ли сенных девок и других служанок в княжьем дворце?
- Много-то много, но язык за зубами ни одна держать не умеет. А ты, если поклянешься молчать, то ни за что не расскажешь. А я тебя награжу богато. Так что станешь ты самой завидной невестой на селе.
