Книги
Капище Даждьбога стояло на холме. Деревянный сруб с маленькими окнами, а внутри сруба – вековой дуб. Сруб так и построили вокруг дерева, не беспокоя корней и не срубив ни одной ветки. Крыша, крытая осиновым лемехом, издалека казалась серебряной, но это было лишь свойство осины – состарившись, красиво блестеть на солнце. Края крыши были фигурно вырезаны, и, нависая над стенами на добрых пару локтей, они отбрасывали в солнечный день на землю ажурную легкую тень.
Внутри капища стоял истукан, с нарисованными краской глазами и вырезанной длинной бородой. В руках Даждьбога был щит, когда-то покрытый сусальным золотом, стершимся от времени, а на плечах сидели лебедь и утка. Перед богом был каменный алтарь, где приносили жертвы. Человеческих давно не было – по крайней мере, на памяти Лесавы – а вот бычкам каждый год перерезали горло, а потом дружно праздновали всем селом, ставя лавки на поляне вокруг капища.
Жрец Даждьбогов, Божеслав, стоял сейчас перед входом в капище. Да и не вместил бы храм всех желающих – ведь все племя светличей пришло, чтобы посмотреть на союз, который заключало два племени.
Лесава пряталась за плечом Раски. Оттуда никто не мешал ей украдкой любоваться Белогором. Хорош был князь, ох как хорош. Волосы на непокрытой голове отливали золотом в свете утреннего солнца. Только лицо было печально, а губы сурово поджаты.
Холодно было сегодня утро, и студена роса. Лесава куталась в душегрею, но руки почему-то продолжали дрожать, а зубы постукивать. В горле резало то ли от холода, то ли от душевной боли.
Хорош был князь. «Только не твой!» - шепнуло ей сердце, и Лесава прикусила губы зубами, чтобы не расплакаться. Вот казалось бы – видит человека она во второй раз в жизни. Да и поговорить удалось всего ничего. Тогда почему же сердце так стонет и рыдает, словно расставаясь с самым дорогим человеком в жизни?
- Еще свидимся, - сказал вчера Белогор при прощанье.
Лесава поклонилась, сделала пару шагов к дому и оглянулась. Князь стоял, не уходил, смотрел на нее с такой тоской, что у девушки сердце в груди заколотилось как ненормальное. Лесава бросилась в дом, словно за ней гнались, и прижалась к стене в сенях, едва не уронив на пол висящую там борону. И потом всю ночь ей снились ее безумные сны. Но сегодня голос неведомой женщины, по-прежнему с тоской зовущей ее куда-то на на неведомую поляну в лесу, то и дело перебивал другой голос – тихий и рассудительный мужской. И хотелось бежать на этот голос – через буерак и лесную чащобу, бежать со всех ног.
Князь Тихомир опирался на плечо своего будущего зятя. Вчера вместе с мазями принесла ему Лесава укрепляющее зелье – не хотел правитель светличей перед подданными своими позориться, хотел стоять твердо, но сил у него было мало. Сердце обливалось у Лесавы кровью – ох не жилец князь Тихомир, ох не жилец! Скоро, скоро придет за ним Род, и вложит князь свою руку в руку бога, который поведет его стылой дорогой за порог родного дома, за ворота, за синие луга, далеко поведет, отсюда не видно!
- Готов ли ты, князь Белогор, принести клятву? – спросил жрец у жениха.
Премислава стояла тихая и только глазами в жениха стреляла да усмехалась краешком рта. И не только в него стреляла. Видела Лесава, что младший княжич нравился Премиславе не меньше жениха, а то и больше.
Буеслав стоял, расправив могучие плечи, и водил прищуренными глазами по толпе, высматривал кого-то. Лесава спряталась за спину Раски, когда княжич повернул голову в ее сторону. Не дай боги с ним снова столкнуться!
- Готов! – глухо, но твердо произнес Белогор, и Лесава, которую полоснула по сердцу горечь, с какой князь это произнес, опустила глаза. Ей самой от рези в горле было даже трудно дышать.
- Говори!
- Клянусь, что не будет у меня иной жены, кроме дочери князя Тихомира, - произнес, как выдохнул, Белогор. – Клянусь, что не возлягу я с другой на ложе брачное.
- Да услышат боги твою клятву! – торжественно произнес жрец.
- Постой, Божеслав, - спохватился князь Тихомир. – Это если наследника жена родит, а еще лучше и не одного.
- Тихомир! – шепотом укорила князя жена, стоящая рядом, но тот лишь отмахнулся от нее.
- Да услышат боги твои слова! – снова повторил жрец и повернулся к Тихомиру.
Тот отпустил плечо своего будущего зятя и гордо выпрямился.
- Клянусь, что отдам дочь мою единственную с вотчиной ее князю Белогору. А после смерти моей пусть станет единственным правителем всех земель светличей и древличей.
Вокруг разлилась тишина. Слушали люди, понимая, что не простой брак сейчас совершается, но решается судьба всех присутствующих, и не только их, но детей и внуков.
- Да услышат боги твои слова! – снова повторил Божеслав.
Вперед выступила Премислава для провозглашения своей клятвы в верности мужу. Произносила она ее с улыбкой и, не отрываясь, глядела в суровое лицо будущего мужа.
Жрец воздел руки к небесам, приглашая Перуна и Даждьбога в свидетели всех клятв, потом прошел в храм, и вскоре из окон потянуло дымом – это жрец жег на алтаре принесенный дар.
Премислава сняла со своей головы богато расшитый золотом и украшенный жемчугом девичий венец и передала его с поклоном будущему мужу. Белогор в ответ тоже поклонился и протянул невесте поднос, на котором лежали золотые монеты – выкуп за венчик. Премислава при этом усмехнулась, отворачиваясь, но Белогор, кажется, заметил ее усмешку, потому что губы у него сжались еще суровей. Лесава с грустью опустила глаза.
Светличи полюбовались на парочку, пошептались и стали расходиться.
- Ой! – ухватила за рукав собравшуюся уходить подругу Раска. – Я запамятовала. Тебя же князь звал на свадебный пир.
- Спасибо, Раска, - тихо прошептала ей Лесава, - ты передай мою благодарность князю. Только…
- Только что?
- Только я не приду, - твердо сказала Лесава.
Еще не хватало себе душу растравлять, глядя на торжество Премиславы. И на счастье Белогора. Или на несчастье. Распускаются по весне цветы на всех деревьях – и на липе, и на яблоне, и на жимолости. Только на малине ягоды наливаются к середине лета сладостью медовой, а ягоды рябины горчат. Что там у Белогора с Премисловой выйдет? Вот чует сердце Лесавы, что ничего хорошего не получится.
Встряхнула головой Лесава, черные думы от себя отгоняя. Не будет ей легче оттого, что и князю будет тяжело на сердце. Пусть уж Белогор будет счастлив, пожелала она про себя. И пусть поскорей уедет, добавила она. А как уедет князь, может, и ее сердце успокоится. Если сможет. И такая тоска от этой мысли Лесаву взяла, что схватила она лукошко и побежала в лес. Может хоть там она найдет себе утешение? Как всегда находила.
