Книги
ГЛАВА 17.
ТЮРЬМА
Нас привезли в королевский дворец. Тюрьма располагалась в отдельной пристройке. Ее первый и единственный этаж занимали покои стражников, узкая лестница вела в подземелье, к камерам узников. Нас бросили в одну темницу – Распетов и еще несколько мятежных семей. Меня заодно с ними. На голом каменном полу не было даже охапки соломы. Ни окон, ни дневного света. Потолок смазан особой осветительной смесью, источавшей голубоватое сияние. В его отблесках мы походили на мертвецов. В углу стояло ведро для испражнений. Как хочешь, так и пользуйся им на виду у всех. Нас даже не разделили на мужчин и женщин. Наверно, государственные изменники не имели не только личности, но и пола…
Мы плотно расселись вдоль стен. Вулар положил мои ноги себе на колени, принялся растирать их, согревая. Милый, преданный друг. Даже сейчас он больше беспокоился обо мне, жалкой и недостойной, чем о себе… У меня начался кашель – и не у меня одной. Почти все женщины были не одеты, некоторые мужчины тоже. Лишь Вулар и его отец были застигнуты во всеоружии.
Люди плакали, молились, возмущались. Кто-то подскочил к тюремной решетке, звал охранников, сыпал ругательствами и грозил, что они пожалеют, когда государь Готор узнает об ошибке. Несколько человек обвиняли барона Распета, что втянул их в безумную авантюру. Будто барон их на веревочке туда втащил, как безмозглых осликов…
Одна из женщин принялась кричать на Гераду, обзывая ее алчной шлюхой.
- Мало быть подстилкой принцу – захотела стать подстилкой королю! Будь ты проклята, шлюха! Из-за тебя мы умрем!
- Из-за нее, - подхватила еще одна.
В следующую минуту знатные дамы загалдели наперебой, как базарные торговки, повскакали с мест, обступили Гераду, норовя вцепиться в платиновые волосы. Мужчины подскочили разнять их, но не успели. Несколько плевков и тычков ей досталось.
- Я ни при чем, - всхлипывала она. – Все из-за нее! Это она шлюха! Ее подослал Кэрдан, чтобы докладывала ему, что мы тут говорим! Она его шлюха и шпионка!
Все, кто обступил Гераду, мужчины и женщины, повернулись ко мне. Она показывала пальцем на меня.
- Она пришла к нам с фальшивыми бумагами, убедила отца выступить раньше времени! Если бы не она, мы бы тут не сидели! Он прислал ее, чтобы заманить нас в ловушку! И сейчас она слушает каждое слово, а потом передаст ему! Он будет знать все ваши речи!
Узники переглянулись и зашептались. Вулар встал и заслонил меня собой.
- Замолчи, Герада. Касавир не при чем. Она единственная ни в чем не виновна. Нас сгубила собственная алчность.
- Смотрите! – завизжала баронесса. – Она уже околдовала моего брата! Он защищает ее, шпионку и предательницу! А ведь это она заманила нас в ловушку! Она околдует всех, ведьма! Убейте ее! Иначе она приворожит вас и приведет на плаху! Убейте!
Несколько человек шагнули в мою сторону.
- Назад! – рявкнул мой друг. – Отец, вели ей замолчать! Разве ты не видишь, она безумна!
Барон растеряно смотрел то на сына, то на дочь. Его густая шевелюра стала полностью седой. Ни единого черного волоска. В глазах стояла беспомощность. Я вспомнила, как он грозился, что Неиды сами придут к нему просить мир на условиях Распетов. Где тот горделивый человек? Его даже не пытали. Лишь провезли через ночной город в железной клетке. Или он сломался раньше, когда маги провели солдат в замок без единого выстрела? Когда он осознал всю безнадежность своего бунта?
- Она во всем виновата! – истошно вопила Герада. – Она принесла беду! Она и черный демон Кэрдан! Убейте ее! Убейте, пока она не убила всех нас!
Пятеро рванулись ко мне. Вулар ударил в челюсть одного, подставил ножку второму. А потом рухнул под напором двоих. Последний подскочил ко мне. Я увидела обезумевшее лицо, искаженное гримасой ненависти и страха. Этот человек не ведал, что творит. Он слышал крик, слышал призыв – и следовал ему вслепую. Он хотел найти виновного в своей беде. Они все хотели найти виновного. Ведь невыносимо сознавать, что первый виновник – ты сам, твоя жадность и амбиции.
Скрюченные руки вцепились мне в волосы. Кто-то кричал – "Остановите безумие!" Я схватилась за предплечья агрессора, попыталась оттолкнуть, но куда мне… Он сдавил мне горло и начал душить. Я хрипела и вырывалась – тщетно. Кажется, Создатель решил поставить точку в моей жалкой убогой жизни.
Лязгнула задвижка, в камеру ворвались стражники. Они оттащили нападающего, а меня схватили под руки и выволокли в коридор. Я не сомневалась, что из одной беды угодила в другую, и жизнь моя так или иначе сейчас пресечется.
Тюремщик открыл одну из дверей и втолкнул меня внутрь. Я очутилась в камере, намного меньше предыдущей, с узким тюфяком на полу. Дверь за мной захлопнулась. Почему я тут оказалась? Почему я, а не кто-то из высокородных заговорщиков?
Я рухнула на тюфяк и свернулась калачиком. Хоть охранники и спасли меня от неминуемого увечья, а то и гибели, облегчения я не испытывала. В одиночестве черная бездна отчаяния накатила на меня мощнее, чем среди шумной толпы.
Может, Герада права, вся эта история случилась из-за меня? Из-за того что я стала жить в доме Кэрдана, что он заставил меня позвать в гости Вулара, вынудил его сделать ответное приглашение. Если бы не я, Кэрдан не смог бы завязать близкое общение с семьей моего друга. Или он все равно нашел бы ход? И чего он хотел? Зачем все это ему нужно? Какую роль он предназначал мне?
А мое роковое бегство с картами? Могла ли я найти другой выход, не столь заметный? Без карт барон не поверил бы мне. Может, стоило открыться одному Вулару, убедить его бежать вдвоем? Меньше шансов быть замеченными и пойманными, чем у целой дворянской семьи. Но разве он бросил бы семью на произвол Кэрдана? Если даже я пожертвовала всем, пытаясь спасти его, он и подавно не поддался бы малодушию.
В глубине души я продолжала верить, что единственным выходом было броситься в ноги Готору и молить о милосердии. Гордыня барона Танкреда помешала ему признать это. И ни Вулар, ни я даже не подсказали ему, что маги могут просто уничтожить оружие защитников крепости и опустить мост. Что замок можно взять без боя.
Тысячу лет волшебники Ремидеи не участвовали в битвах. Отшельническая этика строго-настрого запрещала использовать магическое искусство как оружие. Но Кэрдан плевал на их этику – как и на любую другую. Кого он воспитывал в Магической Академии? Что взращивал? Непобедимое смертоносное оружие?
Мысли, вопросы без ответа крутились в голове будто мельничное колесо. Череп раскалывался, кашель усилился, хоть в камере было не так холодно, как в той большой, общей. Я хотела одного – забыться. Провалиться в пустоту без мыслей и чувств, не ощущать тела, не видеть тюремных стен, потолка с голубым свечением; не слышать удручающей тишины.
Забвение не приходило. Я варилась в круговерти мучительных раздумий, которые ускорялись и терзали меня все сильнее. Прошел час, а может два. Дверь камеры скрипнула. Я не подняла головы, уверенная, что это тюремщики. Они и так сделают, что им надо.
Шаги – мягкие, еле слышные, приблизились ко мне. И сразу тишина. Лишь дыхание – мое и чужое, которое я узнала. Вот теперь я повернула голову, а затем села. Он стоял передо мной, смотрел сверху вниз, безмолвно и неподвижно. На секунду я ощутила, что нет тюремных стен вокруг меня. Не было солдат в замке, которые волокли по лестнице беспомощных женщин и оставляли на полу окровавленные трупы. Никто не тащил меня босиком по снегу, не бросал в железную клетку, не вез в темницу на ледяном зимнем воздухе. Не орал благим матом, призывая убить, не хватал за волосы и не душил. Никто не собирался погубить моего лучшего друга. Лишь две души тянутся друг к другу в бестелесном, безвоздушном пространстве. Так сладко, так прекрасно было в этом абсолютном влечении, не признающем препон. Так не хотелось возвращаться из бесплотного измерения в грубую реальность, где я сидела на соломенном тюфяке в рваной рубахе и пыталась сдержать кашель. А надо мной стоял не возлюбленный, а мучитель и палач.
- Зачем? – наконец выдавила я. – Зачем было устраивать картонный заговор, а потом сдавать всех? Ты столько сделал, чтобы убедить Ровара и остальных.Ро Почему не довел до конца? К чему все это было?
Я назвала его на "ты". Он перестал быть милордом, а я – глупой степной бабочкой, мотыльком-однодневкой, пойманной в сеть коварного паука. Мы были на равных. Я тоже сумела раскинуть сеть – пусть маленькую и хрупкую, пусть в итоге потерпела поражение. Но я обманула обманщика. Отплатила ему той же монетой. Баланс был восстановлен.
Он тоже почувствовал это. Ответил мне без притворных слащавостей, которыми раньше усыпал разговоры со мной. Ответил как равной. Или обреченной.
- Я ставил не на Ровара, а на Готора. Ровар – помеха, которую д о лжно устранить. Он действительно мог стать сильным королем… при определенном раскладе. И потому не нужен мне на престоле. Войти в доверие к Готору, перехватить влияние у других советников – вот что было моей целью.
- Но ты и так вошел к нему в доверие! Король приблизил тебя, дал привилегии. Со временем ты получил бы больше. Зачем чудовищный спектакль, зачем все эти жертвы?!
Выпалив это, я закашлялась. Слова царапали горло, а чувства, что их порождали, - сердце. Он посмотрел на меня, и на секунду показалось, что он хочет подойти, обнять и согреть, как раньше… Померещилось. Он не сдвинулся ни с места, продолжал смотреть холодно и свысока.
- Время коварно, Касавир. Иногда оно работает на тебя, иногда – против. Можно ждать естественного хода событий, а можно его подтолкнуть. Разоблачив заговор, я стану еще ближе к Готору. Завоюю его благодарность и зарекомендую себя незаменимым.
- Ценой жизни невинных! Семья Вулара, другие аристократы, ремесленники Фрондара. Что они сделали тебе?!
- Ничего. В игре есть фигуры, есть пешки. Есть пальцы игрока, что передвигают их по доске. Пешки ничем не вредят игроку. Он просто жертвует ими ради победы.
- Ты чудовище.
- Я игрок. А тебе не следовало встревать. Все это могло бы не коснуться тебя. Я не собирался выдавать тебя следствию – потому и прятал от Тайного Советника. Если бы все прошло по плану, ты осталась бы цела и невредима, со мной. Но ты предпочла своего дружка Распета. За ошибки надо платить, Касавир. Теперь жертв будет гораздо больше, чем могло бы. Из-за тебя.
Он бросил на меня последний взгляд – с нескрываемым сожалением – повернулся и вышел из камеры. Я рухнула на тюфяк, будто придавленная каменной плитой. Будто частичка меня исчезла за хлопнувшей тюремной дверью. Вопреки страху, душевной боли, скорби, презрения к лжецу и манипулятору, я переживала радость, когда он стоял рядом и говорил со мной.
Я отдала бы оставшиеся мне на этом свете минуты, дни или часы, чтобы не чувствовать этой радости, преступной и постыдной. Но мое слабое сердце не щадило дух и разум. Все, чего оно хотело – биться в близости к мужчине, который обманул, использовал и растерзал его.
И вот он ушел, теперь уже навсегда. Бесповоротно отрекся от меня. Круговерть мыслей в голове остановилась. Внутри воцарилась непроглядная ледяная бездна. Мертвая, жалящая, бездушная. Моя душа умирала, поглощенная ее чернотой. И в этой бездне звенел, отзывался мучительным эхом голос Кэрдана: "Жертв будет больше. Из-за тебя, Касавир".
***
Из камеры Кэрдан вышел в смятении. Он пришел надругаться над Касавир, насладиться ее убогим положением. Ждал, что она, как Герада, будет валяться у него в ногах и умолять о пощаде. Но она не умоляла, не унижалась. Даже рухнув на дно, она хотела прежде всего постичь его логику и мотивы. И ему пришлось объяснять – как равной, хоть она была перед ним узницей в разорванной ночной рубахе.
Он не ожидал, что вид изможденной, судорожно кашляющей Касавир так подействует на него. Ему захотелось вытащить ее немедленно, забрать домой, к теплому камину, отогреть жаром огня и ласками… На мгновение это чувство пересилило слепую ярость и обиду на ее выбор.
Она предпочла другого мужчину. Пусть не в любви, пусть не отдалась ему в постели. Но она выбрала Распета, предала Кэрдана ради него. Не тот поступок, который он мог оставить безнаказанным. Готов ли он пойти до конца в своей мести, предать ее в руки палача вместе со всеми?
Кэрдан не лгал, что хотел оставить Касавир в стороне от последствий заговора. Ее роль по плану ограничивалась наживкой для глупца Распета. И она отыграла ее – в полном соответствии с замыслом. Дальше, в кульминационной фазе, когда мятежники открыто выступили бы против короля, Кэрдан собирался спрятать Касавир, запереть под замок, обрезав все ее связи с внешним миром. Словно она никогда не существовала или умерла.
Но она спутала ему карты. Этого он тоже не мог ей простить. Все пошло против плана, ему пришлось переигрывать, импровизировать на ходу. Прежде он убил бы без колебаний за подобное вмешательство, убил жестоко и мучительно. Сейчас – готов ли он остаться без нее?
Касавир казалось, что он переступил через нее с легкостью, отдал на растерзание королевским солдатам, тюремщикам и палачам. На самом деле он не спускал с нее магического взора с того момента, как приказал конвоиру бросить в темницу вместе с остальными.
Во дворце он добился письменного приказа с печатью Готора, о вручении ему чрезвычайных полномочий. Тюремный гарнизон обязывался исполнять любые его указания по допросу и содержанию новоприбывших узников.
Кэрдан отдал распоряжение стражникам следить за отсеком "Погоняйка", куда заключили Распетов и еще три семьи заговорщиков. При первых признаках смуты Касавир надлежало перевести в одиночную камеру по прозванию "Дерибашка" – самую теплую, предназначенную для осужденных смертников.
Он не выпускал Касавир из поля зрения, продолжая заботиться на свой извращенный лад. Она должна заплатить за свое безрассудство. За дерзкое вмешательство в его замысел, за то, что осмелилась обмануть его и пойти наперекор. За чувства, которые всколыхнула в нем – и предала.
Вот только казалось, самым страшным наказанием для нее стала разлука с ним. Странное, непривычное чувство охватило его, когда он вошел в темницу. Будто мир вокруг них растворился, были только они вдвоем в некой тонкой, едва осязаемой реальности… Единственной подлинной реальности.
Кэрдан не знал, как поступить с этим чувством. И с Касавир. Она сделала свой выбор, а ему только предстоял свой. Ее жизнь или смерть.
