Книги
ГЛАВА 15.
ОТРЕЗВЛЕНИЕ
Шли дни, недели… Минуло почти три месяца с ночи семгейна. Зима была в разгаре, ветреная и морозная; дневной свет кое-как прибывал со дня зимнего солнцестояния.
Я продолжала учиться, хоть и подрастеряла дисциплину. Пропускала неинтересные занятия вроде математики; свои занятия Кэрдан тоже запретил посещать. Признался, что заставил меня ходить на них, чтобы чаще видеть. А теперь мы и так виделись столько, сколько ему нужно, там, где нужно, так, как нужно. На лекциях я его отвлекала. Так что я исправно посещала только анатомию мэтра Келика, его же геометрию, историю монны Дарлы и основы художественной речи лорда Барлана.
Отношения с Вуларом испортились. Мы по-прежнему сидели на одной скамье, но теперь я была напряжена и беспокоилась, как бы не сделать чего, что он мог бы истолковать как знак женской благосклонности. Из нашего общения ушла непринужденность. Я принялась заговаривать с ним о девушках, пыталась обратить его внимание на молодую графскую дочь, которая училась вместе с нами. А один раз завела разговор о Вуларе с ней. Вышла из этого полной дурой и завела себе неприятельницу.
Самое смешное, что мой друг при этом вел себя точно так же, как в первый день нашего знакомства. Ни словом, ни жестом он не стеснял меня, ничто в его поступках даже отдаленно не походило на домогательства. Он оставался все тем же уверенным, спокойным, надежным Вуларом. Впрочем, вру – спокойствия стало меньше. И было с чего.
Его семья ввязалась в опасную авантюру. Я чувствовала, что мой друг в душе не разделяет честолюбивых помыслов отца и сестры. Барон Танкред хотел усилить влияние семье при дворе, леди Герада хотела замуж за принца, а лучше – за короля. Вулар хотел лишь спокойствия и благополучия вокруг себя. А то, что затеяли его отец, принц Ровар и мой возлюбленный, надолго лишит спокойствия и благополучия все королевство…
Из-за этого заговора моя жизнь превратилась в затейливые качели между блаженством и паникой. Я не оставляла попытки отговорить Кэрдана, рыдала перед ним, рассказывала о предчувствии беды. Он всегда выслушивал меня – чутко, внимательно, не перебивая. Отвечал ласками и бурной страстью, топившей страх и предчувствия. Ласки и успокоительный отвар стали моим незаменимым спасением. Без них я жила бы в сплошном ужасе…
Чем дальше, тем более мягким и обходительным становился Кэрдан со мной – днем, в повседневном быту. Хотя иногда не отказывал в удовольствии съязвить в мой адрес. А ночью… ночью я окончательно уверилась, что он использовал магию. И, наверно, окончательно свыклась с болью, которую его магия вызывала…
Я не спрашивала у него подтверждения, не просила объяснить или прекратить. Он подвел меня к этому тонко и почти незаметно. Сначала я думала, что по-другому между мужчиной и женщиной быть не может. Потом догадалась – по демоническому блеску в его глазах, по жестким, отрывистым интонациям голоса, - что он делает так специально. Заметила, насколько больше удовольствия и возбуждения он получает от такой игры. Его возбуждение передавалось и мне. Точно зеркало, я ловила любые импульсы и возвращала ему. Он был литейной формой, я – расплавленной бронзой. Воля искусного кузнеца направляла мое течение, задавала очертания, определяла, сколько мне в них пребывать… Если ему нравилась моя боль – нравилось это и мне.
Одному Создателю ведомо, как далеко он собирался меня завести по этой дороге. Безропотно и послушно я следовала за ним в бездну темных страстей, что радовали его много сильнее обычной любви без изощрений и прикрас… Ничего, что он делал, к чему приучал меня, не вызывало отвращения и не повергало в ужас. Но и он, разумеется, был аккуратен. Я видела, как тщательно он контролирует себя, даже срывается исключительно в рамках допустимого, чтобы не спугнуть меня.
Все это я осознала много позже. В разгаре зимы 1441 года моя любовь была слепой, беззаветной, всеприемлющей. Я шла за ним, как ребенок за родителем – с безусловным доверием, с полной открытостью.
Мой уютный придуманный мирок, мой сладкий сон рассыпался в одночасье. Пелена наваждения истаяла, стоило увидеть и услышать то, что для моих глаз и ушей не предназначалось.
В тот день лорд Барлан, преподаватель основ художественной речи, отпустил нас пораньше с занятия, дав задание на дом по практике стихосложения. Вернувшись из Академии, я поднялась в свою комнатку на втором этаже. Я всегда переодевалась там, иногда отдыхала днем. В спальню Кэрдана заходила только ночью – в остальное время мне там было нечего делать.
На втором этаже я услышала голоса в его кабинете. Казалось бы, ничего особенного – у него нередко бывали посетители. Но штука в том, что прежде оттуда не доносилось ни звука, даже если приходило два, три человека или больше. Не сдержав любопытства, я подошла к двери и прислушалась.
Судя по голосам, посетитель был один. По мере того, как я вникала в смысл беседы, ноги у меня подкашивались.
- Заговорщики уже привлекли на свою сторону десять дворянских родов, - говорил Кэрдан. – Ремесленники Фрондара постепенно формируют ополчение, которое присоединится к столичным аристократам с начала мятежа. Моя рекомендация генералу Глерру – с цеховиками осторожнее. Если вздернуть всех, кто замешан в заговор, казна понесет убытки, а инфраструктура Фрондара разрушится на несколько лет. Я подготовил список зачинщиков. Тех, кто сеял смуту в своих цехах. Их и стоит казнить, прочие могут отделаться штрафом.
- Тайный Совет обсудит детали с Его Величеством, милорд, - ответил второй голос. – Нас интересует планируемая диспозиция отрядов мятежников.
- Я обозначил ее на этой схеме. Можете ознакомиться. Вот копия для Тайного Совета.
- Благодарю, лорд Кэрдан. Вы оказали неоценимую услугу короне. Его Величество не оставит без награды вашу преданность. Каково ваше положение среди мятежников на сей момент? Они не подозревают о вашей истинной роли?
- Осмелюсь заверить вас, что я вне подозрений. Барон Распет и другие аристократы уверены, что я горю желанием видеть на троне Ровара. Я заручился перед ними поддержкой Магической Академии. Разумеется, ни один маг не окажет содействия мятежу. Заговорщиков ждет глубокое разочарование, когда маги присоединятся к армейским частям, посланным на их разгром.
- Да смилуется Создатель над их изменническими душами. Еще раз благодарю вас от лица короны, милорд. Мне нужно поспешить во дворец, поделиться обновленными данными с Тайным Советом.
На этих словах я поспешно, стараясь не издавать ни звука, отошла от двери в кабинет, юркнула в свою комнату и плотно притворила дверь. Через пару минут в коридоре раздались шаги и голоса. Когда они стихли на лестнице, я выскочила в коридор, молнией метнулась в кабинет, толкнула дверь. Она оказалась не заперта, и меня не остановил магический барьер. Кэрдан не подозревал, что я вернулась домой, и не принял обычных предосторожностей.
Я бросилась к столу. На нем были развернуты две топографические схемы – столицы и Фрондара. Я различила отметки одиннадцати дворянских резиденций, в том числе Распет-холл. Пометки другим цветом обозначали, по видимому, ту самую "предположительную диспозицию" мятежников. На схеме Фрондара были выделены несколько цехов.
Были еще какие-то пометки: стрелочки, дуги, звездочки. Я не стала изучать досконально – Кэрдан вернется с минуты на минуту. Выбежала из кабинета, закрыла дверь и спряталась в своей комнате. Едва я перевела дыхание, как на лестнице опять прозвучали шаги. Он шел обратно. Как только шаги смолкли, и он вошел в кабинет, я рухнула на колени как подкошенная.
Я чувствовала, как кровь отливает от конечностей и могильный холод охватывает тело. Мир, который я нафантазировала, рассыпался на глазах. Все было обманом. То, что я принимала за любовь, что это было такое? Он хотел использовать меня против Вулара и его семьи? Была ли у него хоть крупица чувства ко мне?
Все, что я знала; все, что видела вокруг себя, предстало в ином свете, стоило обнаружить лишь кусочек его обмана. Поразительно, как реальность вокруг может поменяться в одночасье…
Теперь я увидела, что за дурочку он делал из меня все это время. То, что прежде выглядело благодеянием, оказалось паутиной, куда он меня затягивал как глупого мотылька. И даже не скрывал. Я просто не хотела видеть.
После ночи семгейна, когда он сделал меня женщиной, он прямо сознался, что принял меня в Академию, а затем взял на работу лишь с целью соблазнить. А я, ослепленная любовью, не увидела в том ничего зазорного. Даже была благодарна, что он свил такую сеть ради меня одной, потратил столько усилий и нарушил столько правил, чтобы приблизить меня к себе. Мне было лестно. Но что лестного может быть в таком отношении, когда с тобой не считаются, а лишь используют как безвольную, бесчувственную вещь?
Он приказал мне посещать свои лекции, чтобы я сидела на первой парте, смотрела, как другие делают то, чего мне никогда не суметь. Он не останавливал ни Морада де Ремиса, ни Пакоту в хамстве и унижении меня. А ведь ему Пакота никогда не хамила. И если к нему приходили важные гости – вроде "мятежников", – она даже не показывалась перед ними. И была ли истиной трагичная история Пакоты? Или очередная изобретательная легенда, призванная поймать меня в сети сострадания?
А его властные, командирские фразы, от которых я чувствовала себя загнанным зайцем – ни убежать, ни сопротивляться?.. И вроде бы нечему сопротивляться, потому что он заботился обо мне. Но его забота унижала и лишала воли. А я ничего не замечала, не могла разглядеть…
Мои ночные кошмары… Безумная паника, когда я узнала о заговоре против короля. Вот почему она настигала меня. Вот где подстерегала беда. Под крышей дома где я жила; в постели, где я спала; в голове чудовища, которое я любила… А он баюкал мои страхи, опаивал отваром.
Я вспомнила свое странное состояние от этой настойки. Я ведь читала ботанические брошюры о дурманящих растениях. Что он туда добавлял – гашиш, опиум?! Чем он меня травил? А я даже помыслить не могла, что странное, летящее состояние может быть вызвано наркотическим веществом.
Все, что раньше было покрыто пеленой газового флера, предстало передо мной убийственно ясным. В библиотеке Кэрдана мне попадалась книга мерканского философа по имени Ларкос Настакеда. Он писал о феномене человеческого сознания под названием "точка сборки".
Реальность, которую ты видишь вокруг себя, обусловлена твоими привычками и ожиданиями. Я верила, что Кэрдан добр, заботлив, полон благодеяний. Ждала от него доброты и милости. Все, что он творил, видела в свете его лживой благостности. Но обрывок разговора и два клочка разрисованной бумаги сместили мою точку сборки, обнажили его истинные намерения, разоблачили ложь.
Новые факты перевернули мое видение. Те же события виделись совсем иначе. Я будто бы обрела ясное, критичное мышление, которое он усердно затуманивал своими чарами: сладкими словами, притворно заботливыми поступками, мужской страстью ко мне.
Что мне делать отныне – как быть, как повести себя? Как распорядиться открывшимся знанием? Я приняла решение мгновенно. Ни секунды сомнений, ни толики колебаний – как в ночь, когда он сделал меня женщиной.
Я медленно переоделась в домашнее. Убрала выходную одежду в гардероб, вышла из комнаты, нарочито хлопнув дверью. Дверь его кабинета в конце коридора тут же распахнулась.
- Касавир? Давно вернулась?
- Только что, милорд.
- Почему рано?
- Лорд Барлан отпустил нас пораньше. Дал задание составить стихотворение, - вымученно улыбнулась я.
- О. Ты уже составила? О чем оно?
- Я ведь пришла пять минут назад. Могу написать о вас…
- Правда? Моя сладкая, талантливая девочка. Иди ко мне.
Я приблизилась. Он обнял меня за талию, втолкнул в кабинет. Я огляделась, словно увидела в первый раз. В общем-то, так оно и было – когда я заскочила сюда подсмотреть карты, не успела изучить интерьер. Скромно, рационально, функционально – как все вокруг Кэрдана. Ни украшений, ни излишеств. Большое удобное кресло, огромный стол, пара стульев, несколько полок, два окна на разных стенах. Толстый ковер на полу. Много свободного места – куда больше чем в библиотеке или его кабинете в Академии.
- Ты кого-нибудь встретила, когда заходила?
Я пожала плечами как можно небрежнее.
- Мне показалось, что кто-то выходил из калитки. Но я не разглядела лица. Какой-то мужчина. У вас были посетители?
- Да. А он тебя видел?
- Вряд ли… А может и видел. Это важно?
Он отошел от меня, обогнул стол, встал у окна.
- Важно. Есть гости, которым я не хочу тебя показывать. Для твоей безопасности. Повезло, что сегодня ты разминулась с ним. Но Барлан получит выговор. Я не приветствую сокращения времени урока. Он мог найти, чем заняться с вами, даже если дал задание по стихосложению.
- Простите, милорд, - пролепетала я.
- Ты ни в чем не виновата.
Я смотрела на его темный силуэт у окна. Каждое движение, каждый жест врез а лись в душу, оставляли неизгладимый отпечаток. Смогу ли я однажды забыть его походку, его посадку головы, мгновенный разворот, когда он только что стоял спиной в противоположном углу – и вот уже лицом ко мне, в двух шагах, хищный, стремительный, беспощадный…
На миг моя решительность пошатнулась. Я узнала о нем все. Увидела его бессовестную душу, поняла, что если ему будет нужно, он пожертвует мной без сожаления, переступит через мою любовь, как через трухлявую корягу на дороге. Я ничто и никто для него. Но… разве это хоть что-то значило? Я продолжала любить его вопреки всему. Сердцу, будь оно проклято, не прикажешь.
- Что с тобой, сладкая? Опять началось? Страшно?
Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
- Выпила отвар Пакоты?
- Н-не успела…
Меня бил озноб. В эту минуту я благословляла предыдущие приступы паники, потому что сейчас мое поведение не выглядело противоестественным, не типичным для меня. Он не мог разгадать, что со мной что-то неладно и залезть в мои мысли…
Он подошел, положил ладонь мне на лоб. Сухую, теплую, жесткую. Прикосновение, от которого меня еще вчера бросало в дрожь сладострастия. А сейчас просто трясло от безжалостного знания и неотвратимых последствий моего выбора.
- Может, не понадобится. Я сегодня дома. Со мной тебе не страшно, маленькая?
Я мотнула головой. Для убедительности схватила его ладонь, прижала к губам. Я часто так делала. Он привлек меня к себе второй рукой, начал гладить по спине.
- Пакота как раз приготовила ванну. Составишь мне компанию. Тепло и расслабляющий массаж – и тебе станет лучше.
- Спасибо, милорд, - прошептала я.
Сердце ухнуло в пятки. В ванной с ним. Массаж. Как я это выдержу?.. А в его глазах промелькнул знакомый огонь желания. Он сорвал с меня домашнее платьишко, подхватил на руки, усадил на край стола. Хрипло проговорил:
- Прости, Касавир, я не в силах дождаться ванны. Здесь мы еще не делали этого. Надо исправить упущение.
Он разделся и распластал меня на столе – прямо на тех злосчастных картах, которые я несколько минут назад разглядывала украдкой. Мои плечи и волосы елозили по плотной бумаге, пока он брал меня горячо и неистово, не подозревая, что для меня все изменилось.
Закончив, снова поднял на руки, ногой открыл дверь кабинета, вышел в коридор и понес меня по дому – нагишом, и сам обнаженный. В ванной комнате было горячо и влажно, от огромного чана исходили клубы пара. Он опустил меня в воду, залез сам. Посадил спиной к себе и начал массировать плечи, затылок, спину.
В первый раз я не могла насладиться его целительными прикосновениями. Мертвенное оцепенение накатывало при мысли о предстоящем. Сделав то, что собиралась, я или никогда его не увижу, или увижу по ту сторону баррикад, врагом не на жизнь, а на смерть. Я собиралась нанести удар по его предательскому замыслу. Он не простит.
- Как ты сегодня напряжена… Никогда твои мышцы не оставались твердыми так долго. Тем более после любви со мной. Случилось что-то особенное?
- Тяжелые уроки… - пробормотала я. – Стыдно так отставать в учебе. Если я бездарна, должна хотя бы учиться лучше…
Он поцеловал мою шею.
- Глупая бабочка. Ты ничего не должна. Учись так, как получается. Пусть для тебя это станет удовольствием, а не напряжением. Я позабочусь о тебе, Касавир. Тебе не придется выживать за счет знаний и навыков. Я обеспечу тебя всем. Маленький степной мотылек…. Хорошая… сладкая…
Поцелуи стали долгими и страстными. Его руки обхватили сзади мои груди, лаская бережно и настойчиво. Желание во мне нарастало одновременно с отчаянием. Он овладел мной, не разворачивая к себе лицом, и я была рада, что он не видит моих слез, моего рта, оскаленного в мученической гримасе.
Боль, которую он мне причинил магией, я приняла с благодарностью. Была готова принять больше. Сегодня я это заслужила. Слишком мягкое наказание за то, что я собиралась сделать.
Две части, две сущности во мне истязали друг друга. Одна кричала: останься! Не уходи, не предавай его. Не ломай свою жизнь, свое счастье. Вторая твердо знала, что не позволит погубить верного друга и его семью. На одной чаше весов – моя любовь и счастье. На другой – жизнь самого лучшего, честного и преданного человека из всех, с кем судьба меня сводила. Что бы я ни выбрала, сердце не простит.
Я кричала и билась в объятиях Кэрдана, как бабочка под стеклом. Расплескивала воду вокруг чана и смывала предательские слезы. Он как будто почувствовал мое потаенное желание усилить боль, быть наказанной, искупить вину задуманной измены. Магический поток хлынул в меня с неслыханной мощью. Я почувствовала, как изнутри по венам растекается огонь, терзает и обжигает меня. Одна рука Кэрдана крепко держала меня за талию, вторая сдавила шею, будто желая задушить. Я уже не трепыхалась и не плескалась, а судорожно хватала ртом воздух. Возбуждение и удушье слились в одно неразрывное ощущение. Я хотела чтобы он прекратил – и чтобы продолжал, даже если испущу дух в его стальной, медленно сжимающейся хватке…
Мышцы внутри сжались, все тело охватила дрожь. Экстаз нахлынул на меня волнами, стирая все прочие чувства – страх, вину, отчаяние, даже любовь. Кэрдан стиснул мое горло в последний раз и выпустил. Я прижалась к нему всем телом, не желая терять сладкие мгновения близости. Последние мгновения.
Наконец он повернул меня к себе, прошептал:
- Как ты?
Встревоженно, обеспокоенно. Неужели переживал, не переборщил ли со мной? Я кивнула, не в силах выдавить ни слова.
- Тебе было хорошо?
- Да… спасибо… милорд.
- Знаешь, давай завяжем с этим "милордом". Зови меня просто по имени.
Я сглотнула. Заглянула наконец ему в глаза. Они светились безумием, которого я никогда прежде в нем не замечала. Что-то в них было… такое непохожее на него. Смятение? Волнение? Тревога? За меня?..
- Девочка моя… Такая хрупкая, такая мягкая… Такая горячая. Самая лучшая…
Он принялся целовать мое мокрое лицо, жадно припал к губам. Сочетание властности, страсти и нежности разрывало мне сердце. Отчего именно сейчас? Почему чувства пробудились в нем в тот момент, когда я узнала о смертельной угрозе Вулару и его родным?! Почему он затеял эту жестокую игру, зачем поставил меня перед чудовищным выбором?! Почему не дал просто любить его?
Потом мы лежали расслабленно в чане, моя голова покоилась на груди Кэрдана. Еще через некоторое время натирали друг друга душистым мылом с крошкой абрикосовых косточек, снова валялись и гладили друг друга, уже без любовных ласк, наслаждаясь просто прикосновениями.
Я оттягивала свой замысел как могла, в надежде что свершится чудо. Но никакое чудо не спасет Вулара от гибели в интригах Кэрдана. Кое-как я собралась с духом и начала:
- Милорд… Кэрдан...
Имя далось мне с трудом, словно его звуки царапали глотку. Я закашлялась. Он придержал меня за плечи, и я почувствовала согревающий поток магии. Кашель прошел в один миг. В очередной раз я подивилась двойственности его таланта – исцелять и ранить. Мой возлюбленный, которого я собиралась предать, спросил заботливо:
- Захлебнулась, Касавир?
Я кивнула.
- Совсем забыла сказать вам… Сегодня именины сына Игни и Гэлэйн. Они давно позвали меня отпраздновать с ними, но я все упускала из виду… Можно я пойду к ним вечером?
Он сдвинул брови – наполовину шутливо, наполовину всерьез. Проговорил с нарочито угрожающими нотками в голосе:
- Хочешь меня бросить, Касавир?
- Только на вечер, - прошептала я. – Я вернусь.
- Конечно, вернешься. Только попробуй не вернуться.
- Значит, я могу пойти к ним?
- Иди, раз обещала. Возвращайся скорее. Я буду тебя ждать.
Он снова начал целовать меня, я даже подумала, что сейчас он снова возбудится и захочет меня. Но он, похоже, насытился. Решил подождать до ночи. Наконец мы вылезли из ванны, обтерлись толстыми махровыми полотенцами. Завернувшись в это полотенце, я пошла к себе в комнату.
Парадоксально, но любовь, случившаяся между нами в ванной, придала мне сил не отступить, исполнить задуманное. Как в тот день, когда я дала отпор Мораду де Ремису, крепкая и устойчивая в своей любви. Я знала, как правильно. Что должно быть сделано. По-другому быть не могло.
Я сбросила полотенце, оделась, сунула в карман шубы узелок с заработанным серебром, вышла из комнаты. Бросила взгляд на кабинет, где осели прахом мои надежды. Повинуясь внезапному импульсу, бросилась к двери, распахнула ее, влетела внутрь.
Топографические карты так и лежали на столе. Он даже не озаботился укрыть их от моих глаз или запечатать вход магическим барьером, как все эти месяцы. Расслабился? Перестал считать меня опасной? Напрасно.
Я схватила схемы обоих городов, свернула, сунула за пазуху. Вышла из кабинета, закрыла дверь, сбежала по лестнице и выскочила на улицу. Какое счастье, что Кэрдан не встретил меня в холле! Не знаю, как бы я перенесла его прощальный взгляд или поцелуй.
Я бежала по улицам в надежде встретить свободного извозчика. Когда наконец мне попался экипаж, я швырнула кучеру весь мешочек с серебром и велела мчаться в Распет-холл во весь опор. Молила Создателя, чтобы добраться раньше, чем Кэрдан обнаружит пропажу. Ему не понадобится много времени, чтобы сложить два и два.
Но деваться было некуда, пришлось рискнуть. Без доказательств Распеты не поверят мне. Впрочем, и с ними могут не поверить. Если Кэрдан оплел их чарами так же искусно, как меня, они боготворят его, как я до сего дня. Что им мое слово против его? Эти карты – хрупкий, но хоть какой-то шанс спасти жизнь Вулару и его родным.
***
С уходом Касавир Кэрдан приступил к регулярной магической практике. Он занимался ежедневно, оттачивая мастерство. Сегодня сосредоточиться оказалось сложнее обычного. Память переполняли образы Касавир, вовлекая все чувства: осязание, слух, обоняние, вкус, зрение.
Маг сам не понимал себя. Девчонка, которую он мыслил временной игрушкой, заняла слишком много места в его жизни. Почему-то она приобрела для него значимость, которой не обладал ни один другой человек за все тридцать восемь лет. Даже мать, которая умерла в прошлом году от мучительной болезни, отвергнув его целительскую помощь, не была настолько близка ему.
Он достаточно постиг себя, чтобы осознавать: эмоциональные привязанности, естественные для других, ему чужды. Он использовал людей, завлекая в свои игры обманом или посулами. Завоевывал симпатию притворством и обаянием. Но ни разу не испытал искреннего и глубокого чувства близости с другим человеком. Каким-то чудом Касавир стала исключением.
Что было в провинциальной простушке, что лишило его привычного бессердечия, вышибло почву из-под ног?.. Почему он стал зависим от ее карих глаз, бархатного голоса, маленькой ладной фигурки? Почему ее присутствие так важно для него? Почему сейчас, когда она ушла недалеко и ненадолго, в сердце поселился противный червячок?
Усилием воли Кэрдан подавил непрошеные воспоминания о Касавир, ее близости и прикосновениях. Сконцентрировался, заставил себя полностью переключиться на магические упражнения. К могуществу ведут не только интриги и обаяние, но еще железная дисциплина и регулярная практика.
Прошло несколько часов. Сгустились сумерки и тут же уступили место зимней северной ночи. Кэрдан велел Пакоте подавать ужин – не стал дожидаться Касавир. Нечего ее кормить после празднества в доме феи, хотя его бабочка не откажется и от повторного ужина, не побоится за фигуру.
Кэрдан не удержался, улыбнулся сам себе, вспомнив с умилением, как Касавир уплетала Пакотину стряпню с такой скоростью, которой трудно ожидать от такой маленькой стройной девушки… Бесы его возьми, да что такое с ним творится?! Она никак не идет у него из головы. С этим надо что-то делать.
Поужинав, маг понял, что тревога не проходит. Вечер поздний и темный. Хорошо, что он давно поставил на нее магическую защиту, которая активируется при нападении на нее. Бродяги и наглецы не смогут причинить ей вред. Но все равно Кэрдан был неспокоен.
Когда прошел час после ужина, а Касавир так и не вернулась, из-за высокого забора взмыла фигура хищной птицы. Гриф полетел в квартал красильщиков, снизился у дома ремесленника Игни и закружил под окнами. Острый птичий глаз различил в доме фигуры ребенка, мужчины и женщины. Одной. Лишь три человека в доме, и никаких гостей.
Кэрдан применил дальнослышание. Отец и сын дружно сколачивали тумбу под обувь, мать штопала сюртук мужа. Маг не отказал себе в удовольствии полюбоваться красотой феи, изяществом и гармонией ее движений. Как эти дивные существа избирают себе мужчин? Чем счастливчики отличаются от прочих смертных? Когда-нибудь он разгадает этот секрет.
Некоторое время он прислушивался к семейной беседе – теплой, неприхотливой. В его собственной семье подобных разговоров не велось. А может, он просто не прислушивался. Родители интересовали его не больше, чем другие люди. Точнее, интересовали только как источник благ или опасностей. Не сердечной теплоты.
Наконец он услышал то, ради чего подслушивал:
- Мама, Касавир совсем забросила нас? Я соскучился по ней.
- Я тоже, милый. Она придет, как только сможет. У нее сложная учеба и работа.
Гриф поднялся в темное небо и полетел на противоположную окраину столицы. Маленькое сердце хищной птицы распирали человеческие чувства. Она не появлялась в доме ремесленника. Солгала. Зачем?!
Измена? Другой мужчина, любовник? Кто мог дать ей больше, чем давал он?! Как могла ее искрящаяся страсть оказаться ложью? Даже сам Кэрдан уже не мыслил себя с другими женщинами. Встречи с Герадой он сократил до предела, сославшись на то, что ближе к старту мятежа им следует быть осторожными. Холодная развратница уже не просто не возбуждала в нем желания – возбуждала отвращение необходимостью удовлетворять ее. На прочих женщин он и не смотрел. Все, в чем нуждался, получал от Касавир.
Неужели у нее было наоборот? Он прохлопал соперника? Манипулятор и чаровник, подобных которому не было в целом королевстве, оказался брошен и предан? Ради кого? Неужели увалень Распет, жалкая жертва махинаций Кэрдана?
Гриф развернулся и полетел на запад. Пересек черту города, направился дальше, к мрачной крепости на склоне крутого холма. Угроза измены подстегивала его. Но на подлете к холму Распет изумление и шок вытеснили мысли об измене.
Замок кишел вооруженными воинами. Мост был поднят, амбразуры щерились кольями, вода заполняла ров до краев. На вершины угловых башен выкатывали пушки. Кажется, все боевые единицы, которые готовились для лже-мятежа, собрались в этом замке. Распет готовился к осаде.
Кэрдан прощупал ментальное поле внутри замка. Он без труда распознал легкую ауру Касавир, прежде щекочущую и возбуждающую своей негой, игривостью, теплотой. Сейчас ничего этого не было и в помине. Лишь предельное напряжение и отчаяние. Вряд ли она томилась в любовном экстазе с баронетом Распетом.
Гриф полетел прочь от замка, в том направлении, откуда прибыл. Он приземлился за каменной оградой своего дома, обернулся человеком. Рывком распахнул дверь, взбежал по лестнице и ворвался кабинет. Стол, на котором сегодня он предавался утехам с Касавир, был пуст. Карты столицы и Фрондара исчезли.
Кэрдан понял все за долю мгновения. Все действия и мотивы Касавир. В груди клокотала ледяная ярость. Нет ничего опаснее предателя, который сам оказался предан. Росток живого чувства, зародившегося в черством сердце властолюбца, увял в одно мгновение, отравленный злостью и обидой. В глазах померкли искры человечности и сопереживания. Это снова был холодный взгляд безжалостного игрока. В стократ более опасного, чем прежде. Ибо теперь его игрой двигал не только бездушный расчет. К жажде власти добавилась жажда мести. Кэрдан желал не просто победить. Его душа просила разрушений.
Гриф снова выпорхнул из дома и направил крылья к королевскому дворцу. Он готовился убивать.
