Книги
ГЛАВА 10.
СЕМГЕЙН
Семгейн праздновался на Ремидее с языческих времен, когда жители нашей земли поклонялись множеству богов – речных, горных, лесных духов. Монна Дарла, преподавательница истории в Магической Академии, рассказывала, что в те далекие времена в ночь семгейна боги являлись людям и разговаривали с ними. Когда тысячу лет назад церковь Создателя пришла на смену языческим верованиям, богов стали именовать бесами, истреблять память о них, а праздник духоявления заменили ритуалом изгнания бесов с нашей земли обратно в преисподнюю.
Об этом не упоминалось ни слова ни в одной из книг библиотеки Хвелтина. По словам монны Дарлы, церковь Создателя сокращала как могла знание о древних богах. Лишь маги-отшельники передавали память о них, да в закрытых книгохранилищах оставались редкие экземпляры старинных книг, написанных больше тысячи лет назад.
Теперь на семгейн благочестивые жители королевства надевали расписные маски со страшными гримасами, выплясывали причудливые коленца. Считалось, что если бесы попытаются прорваться из преисподней в мир людей, они увидят людей в масках, примут их за других бесов, которые уже заняли это пространство, напугаются и уйдут назад.
Шекина высмеивала ремидейский обычай, называла его нелепым и уродливым.
- Гостей из другого мира нужно привечать, а не отпугивать. Невежественные ремидейцы забыли, что несут с собой духи. Вас заставили забыть об этом. Но цыгантийцы помнят. Сегодня ты переменишь мнение о празднике семгейна, Касавир.
Чтобы переменить мнение, стоило переступить порог цыгантийского дома этим вечером. Я поняла, почему зал на первом этаже был отделан камнем. В полу было множество широких углублений, в которых разводились костры. Цыгантийцы сидели вокруг них или полулежали на шкурах и тряпичных подстилках, как их сородичи в других землях Ремидеи собирались вокруг костров под открытым небом.
Все девушки и молодые женщины нарядились в открытые соблазнительные костюмы. Мужчины расхаживали с обнаженными торсами, в широких цветных шароварах. Все ходили босиком: от разведенных костров пол нагрелся и ноги не мерзли. Шекина облачила меня в такой же соблазнительный костюм для танцев. Зеленый лиф, расшитый бисером, прикрывал грудь. Юбка с разрезом до верха бедра обнажала ноги при ходьбе и в танце. На бедрах звенел пояс с монистами, оставляя живот открытым.
Надев такой наряд, я почувствовала себя неловко. Но все вокруг улыбались мне и сами носили не менее откровенные одежды, так что вскоре я освоилась. Все костры в каменных очагах были зажжены, в гигантском холле было тепло, но чадно. Цыгантийцы, привычные к чаду, не обращали внимания, привыкла вскоре и я.
Мужчины, женщины, дети сидели вокруг костров, общались и галдели, грызли орехи, семечки и сушеные фрукты. Взрослые и старшие подростки распивали легкое вино. Я подсела к костру с Шекиной, которая собрала вокруг себя всех детей общины и рассказывала им легенду своей родной земли. Они слушали, затаив дыхание. Шекина постоянно развлекала их смешными играми и сказками, неведомыми на Ремидее. Дети платили ей любовью, которой не было место в завистливых сердцах взрослых.
- Сладкие мои, послушайте историю про царя Шуавне. Он правил Дакрийским царством в незапамятные времена, когда оно протянулось лишь на три города и несколько селений вдоль горной реки Кин-Дакри. Сейчас это огромная империя, что заняла целую четверть материка Южная Меркана. Все равно что королевство, в котором мы сейчас живем. И этой могучей империи могло бы не быть, если б не девица по имени Шрезад.
Девочки взбудораженно зашептались и захихикали. "Шрезад…" – повторяли они имя. Она сразу заинтересовала учениц Шекины. Каждой женщине нравится лелеять мысль, что судьба целой империи может зависеть от нее.
- Шуавне был грозным и требовательным вождем. Больше всего требований он предъявлял своей будущей жене и царице. Он хотел иметь рядом с собой достойную женщину. Но достойную чем? Красотой? Добродетелью? Высоким происхождением? Умом? Искусностью в любви? Всем вместе? Царь и сам плохо понимал, чего хочет от избранницы. Но негоже царю показывать, что он в чем-то не разбирается. Поэтому он не задавался таким вопросом вслух, а женился на той, кого предложил визирь – первый советник. Девица происходила из благородного рода, и ее отец дал немалую взятку визирю, чтобы тот посодействовал браку. Визирь взял деньги и выполнил сделку. Вот только после первой брачной ночи царь объявил, что невеста недостойна, и приказал ее казнить.
Девочки негодующе ахнули.
- Как так, Шекина?! Чем недостойна?! За что казнить?
- Царь не объяснил. Недостойна – и все. Другой высокородный отец понес деньги визирю, чтобы тот устроил брак царя с его дочерью. Уж она-то окажется достойной, не сомневался знатный дакриец. И ошибся. История повторилась – после первой брачной ночи Шуавне повелел казнить молодую супругу. И опять не сказал, чем она не оправдала ожидания. В третий раз никто не пошел к визирю со взяткой. Ему пришлось уговаривать одного из придворных отдать дочь, убеждать, что она подойдет царю. Тот согласился… и остался без дочери. Царь казнил ее так же, как предшественниц. Следующему отцу визирь сам предложил взятку. Больше, чем дали ему два первых отца. Неизвестно, горевал ли обогатившийся придворный по дочери, или деньги он любил больше – история не сохранила того. Известно лишь, что четвертую жену Шуавне наутро казнил.
- Гад! – с чувством выдохнула одна из девочек.
- Еще какой, - кивнула Шекина. – И на том царь не остановился. Он продолжал жениться и казнить жен. Ни одна не оказалась достойной. Уже никакие деньги не могли убедить отцов отдавать царю-женоубийце своих дочерей. Изворотливый визирь исхитрился пригласить правителю невест из других городов, куда еще не дошли вести о судьбе предшественниц. Чужеземок царь тоже казнил. Города оказались на грани бунта. Никто не хотел подчиняться кровожадному царю. Столица Дакрийского царства тоже медленно закипала. Назревал мятеж. Если бы царь продолжал жениться и казнить жен одну за другой, придворные попытались бы свергнуть его. Царь обратил бы войско против собственного народа, и Дакрия утонула бы в кровопролитной резне. А визирь отчаянно продолжал искать царю невесту. Причин его отчаянию было две. Первая – как женить царя так, чтобы не допустить мятежа после очередной казни. Вторая – как бы Шуавне не обратил внимание на родную дочь визиря, Шрезад. Советник души в ней не чаял. Шрезад позволялось многое, что было исключено для дакрийских женщин того времени. Она владела чтением, письмом, счетом, играла в сложную игру под названием шахматы. И обожала книги. Для нее визирь собрал огромную библиотеку, выписывая книги с разных концов света. Шрезад перечитала все. А три года назад она умоляла отца брать ее с собой на царский совет. Визирь не мог этого сделать – женщинам запрещалось присутствовать на советах. Но он так любил дочь, что нашел выход. В зале собраний имелось потайное окно. О нем знал каждый визирь каждого царя, и знание это передавалось умирающим советником своему преемнику. Туда визирь приводил Шрезад, и она тайком наблюдала за советами.
Девочки замерли, предчувствуя, что история подбирается к самому интересному.
- Когда замученный советник уже не знал, как ему быть, дочь сама пришла к нему. "Отец, отдай меня замуж за Шуавне". "Что?! Дитя мое, ты ведаешь о чем просишь?! Наш безумный государь убьет тебя. Я не хочу терять любимую дочь!" "Шуавне не убьет меня, батюшка. Кажется, я поняла, какой должна быть "достойная" женщина". Долго визирь спорил с дочерью. Но Шрезад, когда задумала что-то, была упряма и непреклонна. Отец сдался и пошел к царю с предложением. Царь тут же согласился – других вариантов все равно не было. Но сказал советнику: "Не думай, что я пощажу твою дочь, если она окажется недостойной". Дрогнуло отцовское сердце. Но визирь низко поклонился государю и отправился готовить свадьбу.
Затаив дыхание, дети и взрослые слушали Шекину. Вопросов уже не задавали, не перебивали историю.
- Когда царь объявил Шрезад женой и удалился с ней в опочивальню, визирь не находил себе места. В брачную ночь дочери отец не сомкнул глаз. Утро он встретил седым. В траурном одеянии визирь спустился в царскую трапезную, ожидая услышать приказ о казни дочери. Как же он удивился, увидев Шрезад за столом по правую руку царя!
Девочки разом облегченно выдохнули.
- Как здорово! Царь не убил Шрезад! Но почему, Шекина? Что она сделала?!
- О том же спросил ее отец, когда улучил момент. Дочь улыбнулась и ответила загадочно: "Возлюбленный Шуавне счел меня достойной". Минула еще одна ночь. И еще одна. Каждое утро Шрезад спускалась с царем из опочивальни, и он сажал ее по правую руку. Как ей удалось спастись? Как она держалась, чтобы Шуавне счел ее достойной?
- Как, Шекина?! Не томи, скажи!
Мерканка улыбнулась.
- А просто три года, что Шрезад тайно наблюдала за царем, не пропали зря. Она изучила и постигла его натуру. Поняла, что ему важно и ценно, чем можно его зацепить. Она знала всех девушек, что отец сосватал царю. Все они были скучными пустоголовыми девицами, болтающие о нарядах и мужчинах. Шрезад предположила, что в брачную ночь, после акта любви, царь захочет поговорить. И понимала, что ему не о чем говорить с теми девицами. Ему становилось скучно с ними. Достойной женщиной царь сочтет ту, что сумеет поддержать интересную беседу. Ту, с кем не станет скучно. Так и случилось. Овладев Шрезад, Шуавне завел с ней разговор. И увидел, что она разбирается в государственных делах, в истории и религии Дакрии. Они беседовали всю ночь, а наутро, в час, когда царь обычно повелевал отдать новобрачную палачу, он понял, что хочет снова поговорить с женой. Ему не было с ней скучно. Она сумела его удивить. Поэтому, девочки, чтобы удержать подле себя мужчин, учитесь удивлять их!
Распахнув рты, цыгантийские девочки ловили каждое слово Шекины. Резким диссонансом к их восторженному вниманию прозвучал громкий мужской смех. Я обернулась. Смеялся молодой цыгантиец по имени Феор.
- Глупая сказка, Шекина! Какой мужчина будет искать женщину, чтобы удивляла его! Разве что глупый мерканский царь-извращенец! Может, ему просто нравилось убивать женщин, вот и все? Нормальному мужчине от жены нужна лишь ласка да сноровка. Пусть будет страстной в постели да ловкой в хозяйстве – и упаси ее Создатель удивить! Жена должна быть надежной и предсказуемой, а не удивлять.
Я не удержалась и прыснула. То же самое, только другими словами, мне говорил друг детства Толошма. Пусть жена управляется с хозяйством. В Тарве от нее не ждали даже искусства любви – за этим можно было пойти к гулящим женщинам.
- Что смеешься, карезглазка? Не веришь? Больше слушай присказки Шекины!
Феор был единственным взрослым мужчиной в нашем кругу – смуглым, высоким и широкоплечим, с темными курчавыми волосами ниже плеч, черными глазами и густыми пушистыми ресницами, которым позавидует любая женщина. Я подозревала, что подсел он к нашему кругу из-за меня. С первого дня, как Гэлэйн привела меня в общину, он не давал мне проходу, поддразнивал, звал "кареглазкой" и говорил, что из меня выйдет отличная цыгантийка.
Шекина мягко улыбнулась.
- На самом деле Шуавне считал так же как ты, Феор. Всю жизнь он говорил визирю, что жена должна быть хороша собой и страстной в постели. Сноровки по хозяйству он не требовал – на то у царицы имелись слуги. Вот только одной красоты и страстности ему не хватило. Как и большинство мужчин, он сам не знал, чего хотел от женщины. Шрезад сумела разгадать то, чего не понимал он сам, и дать ему это. Вам, мужчинам, нужна женщина, которая понимает вас лучше чем вы сами.
- Разве только сумасшедшим мерканским царям! Забиваешь ты голову нашим девочкам своими байками! Пойдем спляшем, кареглазка! Все веселее, чем сказки Шекины!
Феор схватил меня под локоть и попытался поднять, но я вывернулась.
- Отстань, Феор! Мне интересно! Ты, между прочим, слушал не дыша, а теперь ругаешь Шекину!
- Так интересно же, что она наплетет!
- Вот видишь! – засмеялась я. – Тебе тоже было интересно, как царю Шуавне. Шекина, а ты говорила, что танцы важнее учебы! Если бы Шрезад не училась, царь казнил бы ее заодно с другими девицами.
На губах жены вождя заиграла коварная улыбка.
- Дело в том, что не будь Шрезад красивой и не умей она танцевать, царь тоже казнил бы ее. Несмотря на интересную беседу. Видишь ли, Касавир… Как раз перед Шрезад царь женился на одной девице – тоже умной и образованной, которая сумела достойно отвечать ему. Но она была такой некрасивой и неуклюжей, что царь не захотел больше проводить ночи с такой женщиной, какой бы умной она ни была. Поэтому он казнил и ее. Красота и грация всегда встанут поперек ума. Учись танцам, Касавир, если хочешь очаровать своего царя!
Я не собиралась никого очаровывать. Я хотела учиться магии и стать волшебницей, и никаких царей. И других мужчин, кому нужна ловкая в постели и в хозяйстве жена.
- Вот я что еще подумала, Шекина. Шрезад читала книги и подсматривала царские советы, потому что отец позволял ей. У него была возможность. Вряд ли остальные отцы выписывали книги со всего мира для своих дочерей, даже если бы те попросили. И уж подавно никто, кроме визиря, не знал о потайном окне в зал совещаний. Шуавне хотел то, чего не могло быть в его стране – умную и образованную женщину, тогда как в Дакрии того времени не было образования для женщин. Значит, те несчастные казненные девицы погибли ни за что. Они могли бы не быть такими глупыми, если б у них был шанс учиться.
Шекина улыбнулась печально и мудро.
- В сказках у каждой смерти есть свой смысл, Касавир. Это в жизни смерть внезапна, бессмысленна и абсурдна. А в сказках статисты погибают, чтобы подготовить бенефис главного героя.
Пару часов спустя детей отвели наверх и уложили спать, в холле остались лишь взрослые и старшие подростки. Стало так жарко, что часть окон открыли, впуская свежий воздух. В центре холла собралась большая группа музыкантов, которые импровизировали на множестве инструментов. Меня сразу повлекло к ним, вслушиваться и всматриваться. Цыгантийская музыка завораживала. До этого дня я уже видела много инструментов, которыми пользовались в общине, и подробно расспрашивала Шекину.
Большинство носило экзотические цыгантийские названия. Например, несколько странных разновидностей лютни с разной длинной грифа, из которых я запомнила только "удд" и "сетар". Флейта с широким раструбом под названием "зурна" звучала резко и высоко. Дюжина барабанов, различавшихся формой, пропорциями боков и ударной поверхности, а также чем надо по ним бить – руками или специальными палочками. Я запомнила, чем отличается "табла" от "тамбурина", но вот "дохол", "думбек", "дарбука" и еще полдюжины видов оставались мерканской грамотой.
Арфа цыгантийцев была горизонтальной. Называли ее "канун" и играли, положив на колени. Некоторые танцовщицы надевали на пальцы связки мелких металлических пластин - "сагаты", которые я прозвала "трещотками". Сагаты крупнее и звонче использовали музыканты-мужчины. Другой "трещоткой" был "систр" – металлический раздвоенный стержень с несколькими перекладинами, бренчащими при встряхивании.
Несколько человек играли на хорошо знакомых мне ремидейских инструментах – лютне, гитаре, аккордеоне, гобое и классической флейте. Звучания разных тембров и оттенков сливались в причудливый слуховой узор. То и дело кто-то из музыкантов завершал свою партию и отходил в сторону, либо оставался слушателем. А кто-то присоединялся к импровизации со своей, новой партией. Это создавало необычный каскад мелодий, которые жили каждая своей жизнью в затейливой гармонии с другими.
Вокруг музыкантов собрались танцоры, их приходы-уходы были так же спонтанно-хаотичны, образовывали такую же удивительную гармонию, как вольная музыкальная импровизация. Я сама не заметила, как влилась в общий ритм и начала приплясывать вместе со всеми. Чьи-то крепкие руки обхватили меня сзади за талию. Обернувшись, я увидела Феора.
- Ну теперь-то спляшем вместе, кареглазка?
В таком приподнятом, задорном настроении я не могла отказать ему, тем более с его чудесной открытой улыбкой. Я позволила ему повести меня в замысловатом парном танце, принятом среди цыгантийцев. На бальные танцы ремидейцев он походил так же, как разухабистая гулянка простонародья на чопорный светский раут. Мужчины и женщины в этом танце прижимались друг к другу грудью и животом, терлись друг о друга бедрами, спинами, боками; а то и опускались на четвереньки и проползали между ног партнера. Непристойно, но жутко весело.
Феор протянул мне начатую бутылку вина, и я не отказалась. Вкус был легким и сладким, я даже не заметила как осушила ее до дна. Видимо, жара, духота и быстрые движения все же сказались на мне; я почувствовала жажду и выпила вино как воду. Затем продолжила танцевать и не заметила, как пошатнулась и упала на руки Феору.
Очнулась я в маленькой комнатке, на коленях у Феора, прильнув головой к его смуглой груди. Мы сидели на узкой скамье у стены, две свечи на полу разгоняли ночной мрак, из-за плотно прикрытой двери доносились музыка и шум голосов. Феор гладил меня по обнаженным плечам, пальцы пробегали по моему запястью нежно и любовно, будто он перебирал струны сетара. Я прикрыла глаза, погружаясь в ощущение – тонкое и при том интенсивное. Вокруг меня сгустился острый запах мускуса, щеки коснулся шелк его длинных волос. Мускулистая рука легла на мой живот, губы обхватили мочку уха.
- Касавир… - обдал меня горячий шепот цыгантийца. – Сладкая…
Рука неумолимо перемещалась ниже, вот-вот закрадется под монистовый пояс… Я взяла ее и отвела в сторону.
- Стесняешься, сладкая? Не надо. Подари мне девственность, степной мотылек. Хватит ее хранить.
Подарить девственность… Слова вызвали у меня странное колебание. Девственность дарили мужу – у нас в Тарве, в Хвелтине, среди моих соседей и родственников. А я замуж не собиралась. Но цыгантийцы любили друг друга свободно, без обязательств. Проведя ночь с мужчиной, женщина не была обязана принадлежать ему всю оставшуюся жизнь. Наутро они могли улыбаться друг другу как друзья и в следующий вечер отдаться другим мужчине и женщине. Могли снова повторить друг с другом – и это все равно не связывало их пожизненно.
Вздумай я так поступить, в Тарве меня назвали бы шлюхой. Но Тарва далеко, я порвала с ней раз и навсегда. Так же далек и недосягаем был другой мужчина, о котором я смела грезить, но понимала, что не имею на то права. Горячий, пахнущий мускусом Феор совсем рядом. Одно слово, один жест… и я познаю мужчину, не оставшись ему должна. Без ненавистного домашнего хозяйства. Просто ночь любви и удовольствия…
Чувствуя мое колебание, Феор еще придвинулся.
- Сладкая Касавир… Нежная, как лепесток розы. Скромная, как нераскрывшийся бутон. Не бойся, медовая. Я буду ласков с тобой. Сделаю тебе приятно. Иди ко мне, степная красавица…
Цыгантиец приговаривал, завораживая меня. Одурманенная вином, лаской и мужской страстью, я была готова сдаться, позволить ему продолжать… раскрыть бутон.
