Книги
ГЛАВА III
Этим вечером принцесса ушла на кулачные бои, а Серену предоставила самой себе. Когда девочка впервые сопровождала госпожу на жестокие увеселения, ее вырвало. Гретана отколошматила ее до крови – победителю того боя было чему поучиться! – но таскать с собой перестала. Получив передышку от работы, Серена собралась повидать кое-кого из старых знакомцев – "друзей детства", как иронично выражался мастер Иштри. После смерти мэтра Алеаса – прежнего управляющего принцессы – старый повар единственный среди дворцовой прислуги знал, что Серена росла в общине нищих, шлюх и воров.
Она выбралась из дворца через одну из многочисленных задних дверей – служебных выходов. На разгрузочных площадках весь день толклись повозки несметных поставщиков двора: мясников, зеленщиков, рыбников, кондитеров, бакалейщиков. Еще гончаров и стекольщиков. На нескончаемых дворцовых пирушках билось множество посуды тончайшей работы. Столичные мастера не сидели без дела и без прибылей. Грузчики сновали туда-сюда с тяжелыми ящиками и мешками.
Серена скользила от повозки к повозке, озираясь, нет ли поблизости кого из принцевой своры. Мелкими, стремительными перебежками она добралась до дворцовой ограды, приветливо кивнула стражнику в воротах. Парень кивнул в ответ, сразу узнав ее. Серена не так часто покидала дворец через задний ход, но в дворцовую стражу вербовали людей с абсолютной зрительной памятью. Стражники с первого взгляда запоминали имя и лицо каждого из тысяч обитателей замка.
Попав за ограду дворца, Серена слилась с городской толпой. Рабочий день только что закончился. Мастеровые из цехов, писари, клерки, приходящая прислуга разбредались по домам. А вот пивовары вывозили свои бочонки на городские тротуары. У них как раз пошла настоящая прибыль! Рабочий люд возвращался домой после тяжких трудов – как им пройти мимо пивного бочонка, не хлебнуть кружечку, не побалагурить?
Вот из главного, четырехэтажного здания сукнодельного цеха высыпала толпа. На сегодня покончено с прядением, валянием, тканьем, крашением. Пивовар на козлах бочонка ободрился, приосанился, зашумел громче, нахваливая пиво – пенистое, холодное, сладкое, густое да крепкое. Как тут не остановиться, не зачерпнуть кружечку? Суконщики окружили пиваря, загалдели. Мимо прошли гурьбой их извечные конкуренты – кожевенники. Завязалась неизбежная перепалка.
- Э, глянь, сукнари! Помои посасываете, сукнари?
- А то! – поддакнул второй кожевенник, – где этим бабьим тряпочникам брать настоящее мужское пиво! Небось, и не знают мест, где приличное пивцо разливают. А коли знают – за версту обходят! Куда им, с бабьими желудками! С полпинты на лопатки улягутся!
Сукноделы в долгу не остались:
- Проходи, не замай! Все равно вам сегодня путного пива не достанется! Сами все выпьем, а вы идите, шляйтесь по своим "местам"! Знаем, что за "мужское" пиво непутям в глотки заливают! Осадки со дна – ни хмеля, ни крепости, горечь одна! А вы лакаете последыши, коими путные люди брезгуют, да гордитесь, что окромя вас никто сию гадость не пьет!
Кожевенник-заводила ткнул в бок товарища:
- Глянь на баб! И речи-то бабьи! Бабам служат, бабьих разговоров поднахватались!
- Это кто еще здесь бабам служит? Да нашим сукном и мэтру бургомистру шьют, и с Магической Академии, и с дворца заказы ам"! 0000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000на тысячи приходят! А вы только купцам на кошели шьете! Кому нынче ваша кожа нужна, когда есть наше плотное, добротное сукно? В летнюю жару тело дышит, в зимние холода тепло хранит. А в вашей коже летом задница потеет, а зимой – тоже потеет, да промерзает!
Грянул хохот сукноделов. Оскорбленные кожевенники дружно, как один, сжали кулаки и двинулись на обидчиков.
- Ох, пропотеют сейчас чьи-то задницы…
Суконщики отставили пивные кружки, шагнули навстречу. Не миновать потасовки. Встревоженный пивовар поспешно сворачивал свою перевозную лавчонку – а ну как в пылу перепадет и ему от мастерового люда? Синяки заживут, а где взять новый бочонок? Да и кружки, хоть и гроша медного стоят, да только ведь и грош, родименький, не в огороде растет – кровным трудом добывается. Так что покатил пивник от греха подальше, досадуя на закоренелую цеховую вражду. Какая торговля сорвалась!
Цеховики тем временем надвигались друг на друга. От кожевенников вышел вперед дюжий амбал. Сукноделы выставили в противобой своего мастера. Хоть и не такая груда мышц, как у врага, но кулак – что вороненая сталь. Треснет – кость расколет. Противники начали сходиться. И вдруг азарт в глазах разгоряченных мужиков сменился испугом. Разудалые бойцы враз отступили друг от друга, хотя минуту назад казалось – самому Создателю не под силу разнять противников. Цеховики прянули к обочине, вжались в заборы, будто желали срастись с каменными стенами. А Серена промешкала, зазевавшись на чужую драку. Ее хлестнуло незримой волной, швырнуло на обочину, больно стукнуло о каменную мостовую.
- Посторонись! – запоздало выкрикнул кто-то от забора.
Мимо пронеслась черная карета, запряженная тройкой вороных. Карета с пустыми козлами без возницы. Сверкнуло огненное пятно на дверце – герб владельца, голова с зияющим провалом вместо лица. Снизу вверх, от подбородка ко лбу, огненный меч пересекал жуткое зияние. От колдовских чар он пылал самым настоящим пламенем, сияя в сумерках ярче любого сигнального фонаря. То был личный герб Придворного Мага Кэрдана.
Сам временщик никогда не разъезжал в каретах. Поговаривали, он вырастал во дворце из-под земли в клубах серного дыма из преисподней. А жуткие повозки были в служебном ведении Магической Канцелярии. Они курсировали между дворцом, зданием Магической Академии в черте столицы и замком Распет – загородной резиденцией Академии. В Распете творились лютые зверства. Невинных людей там заживо пытали черным колдучеством в угоду Придворному Магу и его приспешникам. Так поговаривали слуги на кухне, лихорадочным шепотом, когда точно знали, что Кэрдана нет во дворце. Вот этих приспешников, преподавателей Академии да чиновников Магической Канцелярии, и катали черные кареты с огненнолицым гербом
Серене почудилось, что сквозь затемненное стекло ее пронизывает неподвижный ледяной взгляд. Взгляд Черного Человека из кошмарных снов – того, что имел хищное лицо Придворного Мага. Она окаменела, не в силах пошевелиться. Карета промчалась мимо, огненное пятно растворилось в сумерках. Пара мастеровых подбежала к Серене.
- Ушиблась, девонька? Куды ж ты, неторопная, лезла, разве ж не видела повозку магиков?
Серена поспешила нагнуться и скрыть лицо. Если суконщики не впустую бахвалятся, что берут заказы из дворца, кому-то из них, возможно, доводилось раскладывать свой товар в апартаментах миледи – и заодно разглядывать принцессину прислугу. Она закрылась рукавом и выдавила невнятное мычание.
- Э, да это дуреха! Таких господа магики частенько сшибают на обочину. Бедолажкам мозгов не хватает самим убраться с дороги. Ну иди, дурешка. Не боись, не обидим! На, держи!
Сердобольный мужик кинул ей под ноги пару медяков. Она подобрала их и метнулась прочь, пока мастеровые не передумали и не затеяли какую-нибудь позабаву с "дурехой".
***
"Милая моя Лаэ! – выводило перо Эдеры. – Пишу я тебе из единственной каюты на грузовом барке, забитом морской снедью: рыбой, солью и водорослями. Всю эту вонючую вкуснотищу наш славный кораблик везет из Ларгуса в Атрейн. Другого транспорта вверх по Атру вчера не нашлось, а мой опекун не пожелал дожидаться пассажирского судна. Зафрахтовал это прелестное корытце. Пришлось шкипу уступить свою каюту леди – то бишь мне! – а самому вместе с моим опекуном ютиться с матросами, в носовом отсеке трюма! Я скорее откусила бы себе пятки, чем пропустила сие зрелище! Вчера вечером я измыслила предлог потупее: якобы не могу отыскать любимый чертежный угольник – не закатился ли он в багаж милорда по ошибке? И сунула нос в трюм. Ох, Лаэ, как жалко, что я не могу пересказать тебе во всей красе, что я там узрела!!! Низенькая темная каморка. В сей теснотище, почти бок о бок - дюжина гамаков. На гамаках – дюжина здоровенных бородатых мужиков. Весь пол завален пустыми бутылками из-под рома. На табуретке раскинуты засаленные карты. Шестеро морячков режутся в подкидного, а мой опекун борется на руках с дюжим боцманом. В одном из гамаков сидят две пухлые размалеванные девки. Те самые падшие женщины, которых мы с тобой углядели весной, на Дне Святого Вантуза! Помнишь, нас тогда водили в Ларгус сестры Валента и Орма? Остальные матросы во главе с нашим шкипером к ним ластились! Как они меня увидели, так смутились, давай от девок отодвигаться – ну смеху-то! Я ляпнула про свой угольник, а они все заржали, начиная с моего опекуна. Его соперник улучил момент - резко двинул ладонью. Думал подловить лорда Ардена. Да не тут-то было! Опекун того и ждал. Сам вмазал морячку – и готово! Завалил, под гогот товарищей. Шкип всучил милорду баклажку рома. А матросы давай скандировать: "Пей до дна, пей до дна, пей до дна!" Он и допил. Но не до дна. Оставил на два пальца. Протянул мне баклажку и велит: "Пей!" Тихо так, без нажима велит. Но мне и в голову не пришло ослушаться. Такой он, мой опекун. Приложилась я к баклажке и выглохтала, чего мне милорд соизволил оставить. Матросы мне захлопали, и такое веселье пошло! Юнга заиграл на губной гармошке, девки пустились в пляс, и у меня ноженьки разгулялись! Я вскочила и ну отжигать – прямо заправская цыгантийка! Боцман, с кем опекун мерялся силой, подхватил меня и давай отплясывать рядышком! Еще двое пришвартовались к девкам, и мы вшестером зажгли от души! Представь себе этакий канун семгейна в трюме речного барка с селедкой! Те две парочки быстро выдохлись. Сели, на нас смотрят. Мой здоровячок тоже притомился: а попробуй-ка отплясывать джеригу, когда в тебе весу под полтора центнера! Я скачу себе в свое удовольствие, а он меня снизу за подол тянет: мол, передохни уже! Скучно ему. Я села и говорю ему: давай тоже на ладошках поборемся. Товарищи его ржут – судьба тебе, Имси, быть сегодня битым дважды кряду! Имси подставляет локоть, я гляжу – он не то что вполсилы, в одну пятую не давит! Я поднажала, чтобы он понял, что не с кисейной барышней связался. Он тут чуть локоть не уронил, но удержался, поднатужился. Я понемногу давлю, он тоже жмет, сильнее и сильнее. И дивится, и обидно ему – девчонке на локтях продуть! Но ничего не поделаешь! Взаправду у него судьба такая – дважды кряду в один день битым быть! Морячки и меня наградили баклажкой. Я ее всухую выхлестала!"
- Вот эту деталь я бы посоветовал вымарать, - сказал лорд Арден у нее за спиной. Эдера аж подскочила на табуретке, чуть не стукнувшись макушкой о низенький потолок. Как она не услышала его шагов – с ее звериным слухом?!
- До сего момента твои приключения выглядят более-менее правдоподобно. Но даже твои подружки, готовые прожевать любые чудеса из твоей жизни, вряд ли поверят в твою способность "выхлестать всухую" бутылку рома. И не стоит называть "моряками" обслуживающий персонал речного грузового барка. Кстати, они действительно такие крупные и бородатые? Что-то я не увидел среди них никого подходящего под твое описание. Хотя – одно из немногих верных наблюдений! – ночевал с ними в общем трюме. Я рад, что ты сумела занять себя до того, как мы пристанем в порту Белеира. Там тебе лучше отправить свои художественные вымыслы по адресу.
С пожеланиями успехов на литературном поприще лорд Арден вышел. Эдера высунула ему вслед язык. "Моряки" и впрямь все брились начисто, и среди них не водилось ни одного бугая весом больше центнера. Хотя парни были как на подбор крепкие, жилистые. Другие на такой работе не прокормятся. Многие из них – сыновья фермеров и ремесленников-кустарей из деревень в монастырских окрестностях. Эдера даже встретила старого знакомца. Пару лет назад он ушел с отцовской фермы в город, в поисках веселой жизни. Эдера поболтала с ним, рассказала о его семье, передала последние сплетни. И о его "веселой" жизни послушала.
Она и впрямь прошлым вечером потащилась в трюм под первым попавшимся предлогом, поглазеть на высокородного опекуна в компании ларгусского пролетариата. Картина, открывшаяся ее глазам, сильно уступала в красках и динамике тому, что она живописала подругам. Засаленные карты и впрямь валялись на полу, а самый молодой паренек тихонько напевал на губной гармошке заунывный мотив. Второй матрос вполголоса выводил под его аккомпанемент печальные куплеты о покинутом доме, о матушке, что плачет каждую ночь по блудному сыну, о невесте, что недельку погрустила-погрустила, да и пошла под венец с лучшим другом моряка. Не было ни порожних бутылок, ни зажигательных танцев, ни состязаний по армрестлингу. Рабочие барка сидели в своих гамаках. Капитан поведал, что с началом войны все больше народу желает перебираться по югу королевства водным путем. Даже в таких незавидных условиях, как на его барке. Дороги в южном направлении перегружены, да и опасны: беженцы из Зандуса, мародеры и прочие охотники за легкой наживой... Матросы принялись наперебой рассказывать истории, лорд Арден внимал каждому рассказчику, сам не вмешивался в разговоры. Никто не заметил, как вошла Эдера, и она замерла под трапом, прислушиваясь.
"Атрейские тракты еще считаются безопасными, милорд! Воюют-то с Восточным Зандусом, за Гевазийским хребтом. До нас пока не добрались. И глядишь, не доберутся, милуй Создатель. Придворному Магу, поговаривают, незачем гонобить Зандус. Ему вроде нужен то ли выход к морю, то ли к Элезеуму. Коли к Элезеуму, так армия затем повалит через Восточные Столбы, и война до нас не дойдет. Коли к морю – так и подавно обстрянет. Встанут наши орлы по берегу Православья, у отвоеванных фронтов, да будут охранять наши шхуны и барки от зандусов. Похвальное то дело – выход к морю. Куда это годится, что из Патрефа наши корабли плывут вдоль всей береговой линии Ремидеи, чтобы сторговаться с Весталеей?!"
"Твоими бы устами да мед пить, кэп, - подал голос один из матросов - самый дюжий, единственный, у кого росла густая борода. С него-то Эдера и списала своего "боцмана". - Придворный Маг – что бездонный колодец. Ненасытна его утроба. Он и к морю пробьется, и Кситланию подгребет под себя, и Элезеум, и остатки Занду. – Парень употребил исконное название южных соседей на их родном языке, давно забытом на Ремидее. – Вот увидите, доберется война и до Гевазийских равнин. Тогда и хлынут беженцы. Сколько наших осело в Зандусе – теперь не счесть. У меня вон кузен женился на зандуске, да и остался у ее семьи. Гостеприимный народ эти южане, ничего не попишешь. Хотя бабам у них до наших далеко", - он покосился на Эдеру, которую давно заприметил – но помалкивал. Может, думал, так и должно быть, что она притулилась в уголке и незаметно слушала их речи.
"Уж не понимаю, пошто кузен сунулся там жену искать, чем свои бабы плохи были. Теперь вот драпает наверно со всем скарбом, что успел на горбу сволочить, своем да женином. Свалится на шею братьям, с женой и дитями. На дитёв-то коситься наш люд будет, на полукровок. Война ж таки. Да все не так коситься, как там. Все ж не они наши поля топчут да дома громят, а мы их. Нам на них глядеть полегче, чем им на нас".
Сам матрос так и косился на Эдеру. Тут и остальные заметили ее. Лорд Арден глянул так, что у нее вылетел из головы грешный угольник, который она якобы ищет.
"Кажется, леди соскучилась в одиночестве и пришла послушать ваши байки, капитан. Пожалуй, вы можете вернуться на ночлег в свою каюту, а леди останется здесь, раз ей с нами кажется веселее. Не так ли?"
Гакнул дружный смех: матросы оценили непристойную иронию аристократа. Эдера пулей выскочила на палубу, помчалась в каюту капитана и заперлась на засов. Словно и правда боялась, что ее выставят ночевать в трюме.
Здесь она не присочинила – капитан уступил ей свою каюту. Не ахти какую роскошь, три на четыре метра. Но здесь была и койка – монастырские все-таки жестче! – и умывальник, и письменный стол с капитанскими принадлежностями. Эдера досконально осмотрела и ощупала их в первые же минуты на судне, не успела "Красуля" отдать швартовы. Хотя клятвенно обещала капитану не прикасаться к его вещам.
Следующее письмо предназначалось Розали. Эдера не хотела повторяться: каждой из подруг писала о разном, уверенная, что они будут зачитывать друг другу ее послания. Поэтому она не скупилась на красочные детали, неважно – подлинные или вымышленные. Розали она собралась описать Ларгус и главное потрясение жизни – городской торжок.
"Хвала Создателю, прежде чем забиться в чрево речного чуда-юда, удалось мне попасть на городской торжок. Эх, Рози! Каждый год сестры водят нас на экскурсию в Ларгус, да показывают всякую чепуху: дворец князя-наместника, храмы Создателя, центральную площадь. А рынок за версту обходят. Теперь понимаю, почему так. Насмотрись мы на такое изобилие тряпок – месяц будет не до сна и учебы! А сестрам – и того пуще. Мы-то школу окончим и наберем себе полные шкафы тряпок. А им до смерти в серых балахонах ходить, и в гроб в тех же балахонах ложиться!"
Язычок Эдеры был остер и беспощаден что на словах, что в письме. Рынок и вправду потряс ее. Ларгус был портовым городом и богатым торговым центром. На огромном рынке держали прилавки как местные купцы, так и чужеземные гости. Дорога в порт пролегала прямо через шумные, многоцветные торговые ряды. Эдера не знала, куда повернуть голову. То ли к прилавку справа – там сверкало платье из золотой парчи. Коренастый весталеец зазывно ворковал, расхваливая пышное, с открытым лифом платье на стройном манекене. А слева сочились ароматы пряностей далекого материка Меркана. Целое семейство стояло за прилавком: хозяйка, муж и два сына. Мерканцы были мельче других людей: ниже ростом, изящнее, тоньше чертами лиц. Они варили чудесные лакомства на глазах покупателей и едва успевали снимать с жаровни. Очередь возле пахучего прилавка не рассасывалась, будто весь Ларгус разом изголодался по сладенькому.
Эдера взмолилась: "Можно мне что-нибудь купить, милорд?!.." Лорд Арден холодно бросил: "Пожалуйста – если у тебя есть деньги". Он явно рассчитывал унизить Эдеру очередным уроком Большого Мира: взрослые мужчины не тратят время и деньги на удовольствия глупых девчонок. Он не ожидал, что Эдера воскликнет: "О, вы так добры, милорд!" - и вприпрыжку умчится с глаз долой, не успеет он глазом моргнуть. Зловредный опекун не подозревал, что Эдера натаскивала сокурсниц к экзаменам, решала им задачки и за все брала мзду. А поскольку на богатой и плодородной ларгийской земле было совсем немного обедневших фермеров, не весь заработок Эдеры осел в карманах ростовщиков и лендлордов, часть денег дожила до ее отъезда.
Парчовое платье зазывно золотилось в солнечных лучах, ярких, но мягких, какие озаряют лишь западные берега Ремидеи в конце лета. Эдера полюбовалась платьем на манекене и отошла. В таком громоздком одеянии она выглядела бы нелепо. Его шили на высокую даму пышных статей, а не на тоненькую девчушку.
Эдера бродила по рядам, изумлялась многообразию диковинок, придирчиво выбирала себе обнову. Победил самый пестрый наряд на всем торжке. Цветастая юбка покроя "солнышко", с крупными яркими узорами, застегивалась на бедрах и доходила до колен. Такие носили цыгантийки, демонстрируя пупок с полудюжиной вдетых колец и загорелые колени. Конечно, грубые цыгантийские ткани не шли в сравнение с тончайшим весталейским шелком Эдериной юбки. Лифом служила красная шаль, перевязанная крест-накрест на груди. В таком наряде шея, декольте, талия, живот, руки и ноги оставались открытыми на цыгантийский манер. А чтобы окончательно сразить ларгусских обывателей, к экзотическому одеянию прилагался оранжевый тюрбан.
Весталейский купец запросил за сие диво восемнадцать серебряных. Эдера представила, сколько стоило бы парчовое платье… Помыслить страшно. Впрочем, она хорошо помнила правило, усвоенное на ненавистной домашней экономии и подкрепленное беседой с крестьянами: треть цены на рынке сбить просто необходимо. Эдера предложила торговцу десять монет. Проторговавшись полчаса, она отвалила дюжину крон – сбила ровно треть! Осточтимой Церберше волей-неволей пришлось бы похвалить нелюбимую ученицу за безукоризненное применение полученных уроков на практике.
Она переоделась в обнову прямо за прилавком, отгородившись ширмой. После покупки за ней увязались рыночные карманники. Двоих Эдера поймала за руку и навешала тумаков. Больше воришки к ней не цеплялись – не иначе, сочли колдуньей. Эдера побродила по рынку в новом наряде, поглазела на товары и на живописную базарную толчею. Очень ей не хотелось надевать обратно серое дорожное платье. Она не сомневалась, что опекун заставит ее переодеться, едва увидит в таком непотребном виде.
Она ошиблась. Лорд Арден не сказал ни слова, когда девушка вернулась на пристань. Оно и понятно: ни один мужчина, поглядев на Эдеру в ее весталейском наряде, не захочет переодевать ее в длинное платье с закрытым воротником. Он лишь смерил ее с головы до ног невозмутимым, холодным взглядом, а затем предложил руку, чтобы подняться на утлый трап речного барка, груженого рыбой.
Едва они сошли с трапа на борт, как он выпустил ее руку. И все то время, пока опекун вел переговоры с капитаном барка, Эдера стояла позади него под взглядами матросов, далеко не такими невозмутимыми, как взгляд милорда. Лишь провожая девушку в каюту капитана, опекун шепотом посоветовал ей немедленно переодеться и больше не выходить на палубу в обновке, пожалеть экипаж судна, да и себя. Потому что если она еще раз покажется среди матросов в таком виде, капитан высадит их на берег в ближайшем порту, а он, лорд Арден, отправит ее до Кедари пешком.
Так началось речное путешествие Эдеры вверх по Ларгу. На третий день плавания "Красуля" свернула в устье реки Атр, что впадала в русло Ларга. А еще через день пассажиры высадились в Белеире, чтобы доехать по суше до Кедари – родового поместья Эдеры.
***
Удрав от компании суконщиков, Серена побежала по городским улочкам. В одной из подворотен она едва не напоролась на шумную хмельную ватагу. Буяны горланили песню с припевом: «Широкоморд и твердолоб, Кулак Гроба загонит в гроб!» Серена догадалась, что сегодняшних бойцов зовут Гроб и Кулак, и ставки на Кулака явно выше. Кровопролитные бои пользовались популярностью и у принцев, и у простолюдин.
Пробежав несколько кварталов, она юркнула в нужный проулок. С виду улица ничем не отличалась от других, разве что подворотен многовато. Из каждой выглядывала девка, размалеванная, голоногая, с выбеленными волосами. У продажных женщин столицы издавна сложилась традиция обесцвечивать волосы. Этакий цеховой обряд. Другие женщины в королевстве никогда не меняли цвета волос, чтобы соседи не подумали, будто они ступили на ту же стезю. Серена скоренько пробегала мимо девок, выглядывая свою знакомую. Шлюхи тоже вперивались в нее взглядом: а вдруг незваная конкурентка?
- Луша! – наконец окликнула она одну из девок.
Та обернулась, рефлекторно втянув голову в плечи. Настороженно присмотрелась и расплылась в улыбке, признав Серену.
- Серенчик! Коими ветрами занесло, малыш?
- Привет, Луша! Вот, хозяева ушли на бои, я и улучила минутку, с тобой повидаться.
- Бои – это здо-о-рово, - протянула проститутка. – Кулак – вот парень так парень! Он этого Гроба с полпинка сделает. Знать бы, что он меня помнит, пошла бы, примазалась на халяву, чем торчать тут. Все равно сейчас никого не будет. Карасики, что позажиточнее, давно на боях. А я тут, с этими, - она презрительно дернула плечом. В подворотню напротив завалился задрипаного вида мужичишка. По физиономии Лушиной коллеги было ясно, что "карасик" пытается торговаться. – На мели я, понимаешь. Мне сейчас и такой лучше никакого. Вернусь, и пожрать не на что. Горт давеча просадил мою заначку на тараканьих бегах. Я ему фонарь под зенкой поставила, а толку-то. Приду вот сейчас без монет, он мне в обратку пару лохмарей выдерет.
Серена разжала кулак. Она не потеряла пару медяков, что бросил ей болельщик.
- Вот, возьми! Не ахти сколько, но все же…
- А ты сама?
- Зачем мне? Я на хозяйских харчах.
- Гребень какой, ленту там, - поломалась для порядка Луша, но пальцы ее уже сами собой подгребли влажные медяки с потной ладошки Серены. – На бои с этим не пустят, но пшена можно купить с полмеры. На крайняк, лапу сосать сегодня не будем. Ну да после боев дело должно веселее пойти. Так уж водится, люди как на кровушку насмотрятся, так у них в одном месте зачешется. У мужиков особливо, да и у некоторых баб тоже.
Серена с готовностью закивала, вспомнив свою "хозяюшку".
- Сама-то как?
- По-старому. Хозяйка бивает, но кормит хорошо.
Серена не рассказывала, что служит во дворце, самой принцессе. Луша считала, что она работает за харчи в зажиточной семье.
- Бивает – это ничего, шняга. Не самое дерьмо. Меня вон Горту тоже случается таскать за волосы. Коли мало на хату принесу. Сегодня, если после боев не повалит, тоже приложит, обнеси Создатель. Не надумала еще по нашему промыслу пойти? Деньжата ведь легкие. С тебя не убывает, инструмент не снашивается, - шлюха хихикнула. – А то скажу Горту, чтобы взял в дело. Одинокой девице в нашем деле никак нельзя. А он не злыдня. Что потреплет иногда – так без того нельзя с нашей сестрой, иначе совсем уж внаглую крысятничать станет. А он если и бьет, то не больно, так, для острастки. До крови меня ни разу не прикладывал. Ну, что по мордасам не хлобыщет, это понятно – кому надо товарный вид портить? Ты вон милашка выросла, у тебя отбою от карасиков не будет. Еще и выбирать сможешь. С богатеньким – пойти, забулдыжку синюшного – отшить. Потом, глядишь, под крышу пристроилась бы, в бордель поприличнее… Там житуха послаще нашего. Я вот не почесалась вовремя, а теперь уж годы не те. – Луша тоскливо вздохнула, задумавшись над своим житьем-бытьем. – Башкой мотаешь? Маленькая еще, честь девичью бережешь? Эх, Серенчик, честь девичья недорого стоит. Это только фей, сказывают, их колдучество бережет. Сказывают, к ним мужик не подступится, пока сама не даст. С нашей сестрой проще: один к земле прижал, второй юбку задрал, третий ноженьки раздвинул – и нет ее, чести девичьей. И ничего ты с нее не поимела, никому больше не нужна. Так что если уж ценишь свою честь, хоть продай подороже, чтоб не зря просерить…
Серену покоробило. Она знала печальную Лушину историю. Та родилась в захолустной морехской деревне, строгих нравов и традиций. Ее изнасиловали разбойники. По суровым обычаям обесчещенную девушку изгоняли, даже если она не была виновна. Лушу отвели в лес, там и оставили. На нее наткнулись все те же разбойники. Тешились с ней, пока не надоело. А потом продали столичному сутенеру Горту. Луша знала, о чем говорила, - недорого стоит девичья честь.
От ее рассуждений у Серены мурашки по коже бегали. Девочка выросла на дне, среди городских отбросов: воров, шлюх и побирушек. С раннего детства она зарабатывала на пропитание пением и попрошайничеством. У Серены был чудный голос, и это избавляло ее от других видов "заработка". Община не заставляла ее воровать или продавать свое тело. Как только она стала что-то понимать, мысль о воровстве не так пугала ее, как мысль, чтобы отдаться кому-то против воли. Серена твердо знала, что для нее это равносильно смерти. Если принцы или другие озорники изловят ее, если ее постигнет Лушина участь, она умрет. Не покончит с собой, а умрет, тихо, неприметно, неотвратимо. Она печально смотрела на Лушу, не находя слов, чтобы объяснить проститутке, почему сей промысел закрыт для нее. Луша сама переменила тему, вспомнив важную новость.
- А Марг-то вышел из тюрьмы! Спрашивал про тебя. Я смолчала, что вижу тебя изредка. Думается мне, ты не больно жаждешь обняться с ним?
- Луша, милая, не говори ему про меня, умоляю!!! Будто ты меня вообще не помнишь, ладно? Будто я сгинула напрочь!
- Все-таки завязала? Ну, воля твоя, коли угодно на чужих спину гнуть. По мне, ежели не судьба свой дом заиметь, так я лучше здесь постою, чем в чужом дому прислуживать. Ладно, я тебя не запродам, лишь бы кто из девчонок тебя не признал. Ты теперь осторожнее, ладно? Лучше вообще сторонись меня.
Серена понуро кивнула, и побрела от Луши, помахав на прощание. Шлюха была какой-никакой, а родной душонкой. Теперь придется совсем с ней не видеться, чтобы не подставлять под гнев общины… Серена осталась совсем одна.
