Книги
Идти с котом на руках было неудобно и тяжело. Развязала узел на рубашке, засунула Мура под нее, перевязала веревкой.
Мой кенгурёнок безмятежно спал.
Стало легче.
Мысли текли, сменяясь одна другой. Что там Велиар говорил? В этом мире есть магия, которая делится на светлую и темную. «Всех обвиненных в темной магии сжигают на костре». Темной, как я поняла, обладают ведьмы. А светлой? Неизвестно.
Дальше. В этом мире есть чума. И вряд ли они уже изобрели стрептомицин. У нас догадались только в середине двадцатого века. Хотя, может у них все по-другому, и болезни они лечат магией. Велиар сказал «свирепствует чума». Я вздрогнула.
«Идут войны». Вот это хуже чумы. Война — это страшно.
В войне герои на поле боя, где враги, не щадя живота своего сражают врагов. В то время как в тылу, в городах и селах, где не ведутся боевые действия, люди трудятся в три смены, напевая патриотичные песни, изготовляя патроны для своих героев.
Как бы не так. В войне нет романтики. И в школе учителя быстро развенчивают сей ореол.
Во всяком случае в нашей гимназии. Во всяком случае наша учительница истории Татьяна Петровна, поправляя очки на переносице, тыкала указкой на картинку, и говорила нам, семиклассникам.
— Это война.
На картинке изображение толстой женщины за прилавком. Торговала она мясом. Разных размеров куски лежали, были развешены на стеночках.
— Как вы думаете, дети, чье это мясо?
Шок.
Без комментариев.
В университете седовласый импозантный Иван Сергеевич указкой не тыкал. Он показывал слайды.
— Представьте, что вы смотрите новости, — вещал он нам, второкурсникам, — Вот вам говорят — убит пожилой мужчина. Какие эмоции вызвало у вас это сообщение? Далее. Убита пожилая женщина.
Были перечислены: мужчина, женщина, беременная девушка, ребенок.
— Чувствуете, как по мере перечисления меняются ваши чувства? Кого жальче?
На войне жалости нет, узнали мы. Вспомнили даже пирамиду Маслоу. Что важнее всего для человека? Правильно, безопасность. В те моменты, когда твоя жизнь висит на волоске, ты не задумываешься ни о самореализации, ни о комфорте, ни о пропитании. Надо выжить.
Люди — это просто высокоразвитые животные. Что делает общество во время войны, когда речь идет об истреблении?
Сначала за борт жизни идут старики. Они бесполезны, думает многоголовое животное, именуемое обществом. Хотя, кто знает. Может и не думает, но так есть.
Затем туда же идут дети. Почему они? Да потому что люди, достигшие половой зрелости и до достижения седых волос, могут воспроизводиться. Потому что они потом еще нарожают. И потому что они в силах дать отпор врагу. Не допустить геноцид.
Встанет грудью солдат на защиту младенцев и детей, которых не успели вывезти в безопасное место. И падет. И те, кого он защищал, не выживут. Он поступит умнее. Уйдет, оставит их, чтобы потом на поле боя упоенно вырезать врагов. Не потому, что он так решил, а потому что так диктуют инстинкты. Инстинкты того многоголового монстра.
Я жалею, что слышала это, я жалею, что знаю это. Я не хочу этого знать.
Мы, поколение, выросшее на Рэмбо и Терминаторе, Крепком орешке, не только мальчики, но и девочки увлекались подобными фильмами, воспринимаем оторванные головы и горы трупов на экране нормально. Экшн. Нет. Просто нормально. Зато главные герои — няшки.
Мы, студенты исторического факультета, погрязшие в фактах и статистиках, просто подсчитывали — ага, здесь сто тысяч погибших, а здесь триста. Пытались вызубрить битвы каждой из войн, сдавая на зачетах, и сразу забывая.
Пока не открылись глаза и не пришло понимание, что за каждым боем смерти людей. За каждым солдатом — жизнь.
Война — это страшно.
Один из моих однокурсников воевал в Дагестане. Боевые действия велись вяло. Убитых среди наших был один.
— Ты убивал людей? — спрашивала я у парня немногим старше себя. И не дождавшись ответа, — Не каждый бы смог.
— Каждый, — услышала в ответ.
Компанейский парень. Убивал людей. По-настоящему. И жил дальше.
Легко рассуждать мне, видевшую войну только на экранах телевизора, читавшей о ней только в учебниках. У меня до сих пор война — это поле боя, две армии друг против друга. Это солдаты, это воины. Мы гордимся ими. Но потом приходит образ учительницы, показывающей картинку, и война — это весь народ, втянутый в бессмысленную и беспощадную резню, это потерянное поколение, это голодающие люди и беспризорные дети.
Под невеселые мысли я вышла из леса. Он просто закончился. Ровная граница между зеленой растительностью и землей. Кладбищенской.
Унылым взглядом осматривала ровные ряды могилок. Они казались бесконечными. Хорошо, что не ночь.
Солнце слепило глаза, и я не сразу заметила две фигурки, движущиеся по направлению ко мне.
— Здесь копай, — послышался грубый мужской голос.
Я спряталась за большим деревом, молясь, чтобы они меня не заметили.
Хорошие люди могилы не раскапывают. Наверное, мародеры.
Аккуратно достала кота, положила под кустик. Села. Бежать некуда. Назад в лес смысла нет. Мой путь лежал прямо через кладбище. Но и знакомиться с местными могилокопателями желания не было.
Просидела я достаточно долго, солнце начало клониться к закату. Из редкого переругивания между собой мародеров, узнала, что одного зовут Дик, второго Ков. Что они ищут, осталось для меня неизвестным.
Минут десять не слышно было грубых голосов, я решила выглянуть из-за дерева. Чтобы встретиться взглядом с одним из них.
— А кто это у нас здесь? — раздался рядом со мной голос. Второй мужчина оказался возле меня. Как они меня нашли?
— Дик, подожди, не начинай без меня! — крикнул его напарник и быстрым шагом направился к нам.
Мой пушистый защитник спал беспробудно. Хорошо, что его не заметили.
— Я иду в Колтон, — очень старалась, чтобы голос не дрожал. — Не подскажете, далеко до него?
Мужчины рассмеялись.
Один наклонился к моему лицу, обдавая амбре из стойкого перегара и нечищеных зубов.
— Зачем тебе в Колтон, красотка? Будь с нами, повеселимся.
Второй гнусаво вторил.
— Подвезло нам, Дик.
Веселиться с ними настроения не было. Пнув первого коленом в пах, я побежала изо всех сил.
Догнали меня быстро.
— Куда же ты, красотка. Невежливо.
— Я ведьма! — громко известила мародеров. — Коснетесь меня, евнухами сделаю, — грозно пригрозила им.
Если в этом мире ведьм сжигали, значит их и боялись, логично предположила я.
Но то ли они не знали, кто такие евнухи. То ли не восприняли мою угрозу всерьез.
— Ведьма, значит, — протянул один, хватая меня за руку. — Значит развлечемся и здесь же тебя прикопаем.
Второй мерзко захихикал.
Один пытался развязать веревку на штанах, второй держал руки за спиной. Из глаз полились слезы.
— Отпустите, уроды, — кричала я в голос. Страшно было до ужаса.
— Кричи громче, мне так нравится, — грубо ответили мне.
Слезы застилали глаза, горло сдавило спазмом, я молилась умереть прямо в эту секунду.
Как вдруг раздался насмешливый голос.
— Развлекаешься, ведьма?
Инквизитор, тот, которого я оставила связанным в избушке. Высокие черные сапоги, кипенно-белый плащ, ехидная усмешка на губах.
— Пшли вон, — бросил он мародерам.
Те молча двинулись на него. Я села на землю, обняла себя дрожащими руками.
Перед глазами разворачивался бой. Нет, это громко сказано. Драка.
Видела будто в замедленной съемке. Фрагментами.
Вот первый разбойник размахнулся, пытался попасть по лицу инквизитору. Не успел. Взметнулся белый плащ, сильные руки схватили голову нападавшего, послышался хруст позвонков. Противник упал.
Второй разбойник осторожно подходил сзади. Откуда у инквизитора нож в руке?
Нож уже в груди нападавшего.
Тишина.
Я аккуратно встала, подошла к мародерам. Лежат рядом, будто уснули. Он их убил!
Наклонилась. Пыталась нащупать пульс. Показалось, что чувствую слабые удары.
— Ты что делаешь, ведьма? — послышался удивленный голос.
— Ты их убил! — голос дрожал.
— А ты сама хотела?
Я достала нож из груди разбойника, пыталась заткнуть рану его рубашкой.
Он. Убил. Людей. Отнял жизнь. Просто, как дорогу спросить.
Никогда я не видела насильственную смерть так близко. И не важно, что они были моральными уродами. Важно, что они жили. Дышали, двигались, о чем-то думали.
Их можно было исправить, посадить в тюрьму. Возможно, они бы одумались. А так — убиты. Без права голоса в свою защиту. Без возможности изменить свою судьбу. Без возможности пройти путь покаяния. Ведь не зря лучшие проповедники — бывшие преступники. Это факт.
— Нельзя убивать людей, — монотонно говорила себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь. — Нельзя.
Я была словно в трансе. То пыталась нащупать пульс, то услышать биение сердца, уловить дыхание.
Опустилась ночь.
Инквизитор шагах в пяти от меня сидел на корточках и внимательно за мной наблюдал.
— Мяу, — громкий грозный вопль раздался в тишине и пушистый шар подкатился к ногам.
Инквизитор вскочил на ноги.
Мур!
Волк. Как же я могла забыть! Умирающий зверь, которому я, по выражению Мура, отдала тепло.
Возможно, это же можно проделать с разбойниками. Дать им второй шанс.
Я села между разбойниками, положила ладони на их животы. Тела начали слабо светиться.
Я закрыла глаза. Движение, дыхание, жизнь. Резкий толчок под ладонями.
Черный дым окутывал мои руки. Пыталась сбросить его, но не могла. Тела заволокло черным туманом.
— Ты что творишь, ведьма, — инквизитор тряс меня за плечи.
— Мряу, — боевой вопль кота, и Мур кинулся в лицо инквизитору.
Я обернулась. Передо мной стояли разбойники. Глаза светились ярким зеленым светом.
— Приказывай, Госпожа, — дуэт замогильных голосов.
Перебой в сердце. Мне кажется, оно пыталось остановиться. Вдох-выдох. Новый вопль кота.
— Мур, бежим.
— А вы, — обратилась я к разбойникам, — взять инквизитора!
Двигаясь как роботы, мародеры схватили инквизитора. Завели руки ему за спину, поставили на колени. Тот пытался сопротивляться, но видимо, сейчас, расклад сил был не в его пользу.
— Ты что натворила, ведьма?! — орал инквизитор. — Ты зачем подняла зомби?!
— Не отпускать до следующего захода солнца, — дала я приказ разбойникам.
И побежала.
Вслед летели проклятья воина Света.
