Книги
Глава 24. Королевская охота
1542 год
Теперь я сижу взаперти в своих комнатах. Элис больше нет в замке, ко мне приставили молчаливую суровую старуху из деревни. Принимать ванну мне запрещено. Бесси – так зовут служанку – через день приносит ведро воды и полотенце, чтобы я могла обтереть тело. Изредка удается уговорить ее вымыть мне волосы. Я хожу в одном и том же платье, а рубашку разрешают менять один раз в неделю. Запах грязного тела и грязной одежды преследует с утра до ночи.
Сэр Грегори сдержал свое слово. Он объяснил отцу, что, к великому сожалению, не может жениться на мне, поскольку испытывает сложности со здоровьем и мужской силой. Подписав официальную бумагу о расторжении помолвки, он уехал, а отец, не поверив ни единому слову, пришел ко мне.
Выслушав, надавал пощечин, оттаскал за волосы, объяснил, насколько грязной и отвратительной шлюхой я являюсь – причем в крайне крепких выражениях, большую часть которых я услышала впервые. Затем он запер на ключ, заявив, что выйду я из комнат только после родов. Что отправил бы меня в монастырь, но их, увы, все позакрывали. К тому же, черт подери, я – леди-хранительница, а значит, он все равно выдаст меня замуж. Хоть за конюшего – но только не за того мерзавца, который обрюхатил.
Слугам сказали, что я тяжело больна, а Бесси будет держать язык за зубами – уж не знаю, чем ее припугнули или купили. Ребенка, если родится живым, отдадут на воспитание. И после этого отец до замужества не спустит с меня глаз, если надо – посадит на цепь в подвале.
Три недели я живу только надеждами на то, что Мартин все же вернется и я как-нибудь смогу убежать с ним. Куда угодно. Я готова жить в лесной хижине, питаясь кроликами и ягодами.
Вечереет, я сижу у окна и смотрю на мокрые деревья, когда приходит Роджер.
- Одевайся! – он бросает мне плащ. – Выведу тебя в сад, пока не разучилась ходить.
Мы спускаемся по лестнице в башне, переходим мост через ров и углубляемся в сад.
- Постой, Мардж, я хочу тебе кое-что сказать, - в его голосе я слышу злорадную насмешку.
Я останавливаюсь, смотрю на него. Внутри холодеет от ужасного предчувствия. Нет, только не Мартин…
- Твой художничек… Можешь больше о нем не мечтать.
- Что?.. Что с ним?
У меня подгибаются колени, Роджер подхватывает, держит за плечи.
- Он был в Стэмфорде. Ввязался в пьяную драку в таверне. Его убили. Извини, не могу сказать, что мне жаль. И при нем было письмо. К тебе.
- Оно у тебя? Отдай его мне! – кричу я.
- Потише! Письмо у отца. Хочешь попросить? Попробуй, - Роджер гнусно смеется. – Но я могу тебе пересказать. Он пишет, что ты можешь его не ждать, поскольку он женится на той, с кем был помолвлен. Ну, то есть уже, конечно, не женится, сама понимаешь. Ни на ком не женится.
Роджер зажимает мне рот рукой, чтобы никто не услышал мой звериный крик. Я кусаю его ладонь, он бьет меня по лицу наотмашь. Дальше я ничего не помню, пока не оказываюсь в своей комнате, лежащей на кровати.
Всю ночь я хожу из угла в угол. У меня не осталось надежды. Не осталось ничего – кроме маленького существа, которое уже начало шевелиться в моем чреве. Но и оно будет со мной так недолго. Я не смогу отстоять его, не смогу оставить у себя. Я бессильна против них.
Дни тянутся бесконечно. У меня нет ни книг, ни рукоделия. Я могу только сидеть у окна, глядя в сад, или лежать на кровати. Наверно, даже у Екатерины в заточении было больше удобств. Впрочем, думаю, она согласилась бы со мной поменяться. Хотя бы уже потому, что я жива, а она – нет. Их с Джейн казнили в середине февраля. Дерема и Калпепера – еще раньше.
Об этом мне рассказывает Роджер. Уже третий раз он выводит меня на прогулку в дальний угол сада. В сумерки, когда кругом никого нет. Как заключенную. Неужели они с отцом думают, что я убегу? Хотя нет, скорее, боятся, что кому-то о чем-нибудь расскажу или кто-то увидит мой уже заметный живот.
С каждым днем я ненавижу Роджера все сильнее. Ведь если он не обманул меня насчет письма, как оно могло попасть к нему? Только если он сам был в Стэмфорде и участвовал в той драке. В убийстве! Но зачем Мартину понадобилось ехать сюда самому, если он не собирался возвращаться ко мне? А если все же приехал, зачем было писать письмо?
Я уже никогда не узнаю правды. Кроме той, что Мартин мертв. А ведь мне даже не известно его настоящее имя, чтобы молиться об упокоении души. Что ж, бог знает…
Я разговариваю с маленьким человечком, который толкается изнутри. Иногда под туго натянутой кожей живота прорисовывается небольшая выпуклость. Мне нравится думать, что это крохотная ручка или ножка. Я прижимаю ее – и чувствую ответный толчок. И тогда молюсь, чтобы мой малыш попал к добрым людям, которые будут любить его так же, как я люблю уже сейчас, еще ни разу не увидев.
В последнюю ночь мая я просыпаюсь от резкой боли и зову Бесси, которая спит в соседней комнате. Она зажигает свечу, быстро меняет подо мной мокрую простыню и исчезает. Боль словно раздирает на лоскуты, и я изо всех стараюсь сдержать крик, время от времени проваливаясь в ямы беспамятства.
Бесси приводит пожилую повитуху и о чем-то шепчется с ней, затем уходит и возвращается с каким-то свертком. В камине на поленьях греется котел с водой. Повитуха ощупывает мой живот, запускает руку между ног, как будто собирается вытащить из меня ребенка.
Светает. Новая волна боли – захлестывает с головой, я захлебываюсь, тону в черной воде. Выныриваю из последних сил, хватаю воздух пересохшим горлом и слышу:
- Хорошо, миледи, еще немного, выталкивайте его!
Я тужусь, и перед глазами вспыхивают огненные круги. Что-то скользкое, большое стремительно вырывается из меня. Громкий крик ребенка, и вот он на руках у повитухи – крупный красивый мальчик! Я судорожно вздыхаю и окончательно проваливаюсь в темноту.
Когда я открываю глаза, в окно заглядывает усталое вечернее солнце, рисуя багровые пятна на стенах.
- Где он? – шепчу я.
- Миледи, - ко мне подходит Бесси со стаканом воды, - выпейте это.
Я делаю несколько глотков и снова спрашиваю:
- Где мой ребенок?
- Мне очень жаль, миледи, - вздыхает Бесси, - но у вас родилась мертвая девочка.
- Какая девочка? – хочу крикнуть я, но голос звучит тихо, хрипло. – Я видела, это был мальчик, живой, он кричал.
- Вам показалось, миледи. Это была девочка, и она не дышала.
- Где она? Покажите мне ее!
- Миледи… - Бесси качает головой и не смотрит мне в глаза. – Милорд приказал вынести ее еще рано утром, пока никто не узнал. Вы были без сознания.
Я знаю – они врут. Они все врут. Тот сверток, который принесла Бесси - это был ребенок. Какая-то женщина родила мертвую дочь, и ее обменяли на моего живого сына. Знает ли она об этой подмене, или ее обманывают так же, как и меня? Я молю Бога только об одном – чтобы она воспитала моего ребенка в любви и заботе.
Все сорок очистительных дней я лежу в постели. Мне очень плохо, и я надеюсь, что родильная горячка заберет туда, где я встречусь со всеми, кого любила и кто любил меня. Но болезнь медленно отступает. Приходит старенький священник, читает положенные материнские молитвы, спрашивает, не хочу ли я исповедаться. Я перечисляю все содеянное – но каюсь ли? Только бог знает.
***
Я начинаю выходить в сад, обедать и ужинать со всеми, и слуги приветствуют меня, поздравляя с тем, что моя длительная болезнь наконец отступила. Мне кажется, будто все происходящее – дурной сон, что вот-вот я проснусь – может, в своей комнате в королевском дворце, а может, в замке у бабушки. Главное – не думать. Ни о Мартине, ни о малыше. Только так можно перебираться из одного мучительного дня в другой.
В конце июля Миртл, о существовании которой я вспоминаю, лишь когда вижу в общем зале за едой, вдруг врывается в мою комнату рано утром – босая, в одной рубашке, с перепачканной простыней в руках.
- Маргарет! – кричит она. – Смотри!
- Поздравляю, Миртл, - отвечаю с усмешкой. – Ты снова стала женщиной. Давно пора. Расскажи Роджеру. А лучше нарисуй карту, как найти в замке твою спальню.
Боже мой милостивый, молю я, сделай так, чтобы она забеременела и родила сына, и тогда мне не придется выходить замуж.
Бог слышит мои молитвы, и уже в сентябре Роджер важно сообщает всем, что Миртл ждет ребенка. Но отец не оставляет своего намерения найти мне мужа. Он объявляет, что в конце октября мы все приглашены на королевскую охоту в Лестершир, и, возможно, там он познакомит меня с предполагаемым женихом.
Мне хочется плакать и смеяться одновременно. Лестершир! Там, где мы должны были после свадьбы жить с Джоном… Как долго еще судьба будет потешаться надо мной? Наверно, всю оставшуюся жизнь, сколько бы она ни продлилась.
Конец октября, сыро, грязно, холодно. Все вокруг кажется изношенным, как старый костюм, готовым расползтись в клочья. Мы подъезжаем к месту сбора у деревни Рэтби. Генрих – еще безобразнее и толще, одежды еще шире. И как его только поднимает лошадь? Знакомые придворные дамы, кавалеры – все в роскошных охотничьих нарядах. Псари с трудом сдерживают собак, которые от возбуждения взлаивают дурными голосами. Загонщики уже выследили оленя и ждут только знака – начинать.
Сигнал – мужчины бросаются вперед, дамы неторопливо едут следом.
- Обратите внимание на леди Латимер*, - тихо говорит мне старая знакомая Грейс Тилни. – На что угодно могу спорить, это следующая королева.
- Но она же замужем, - удивляюсь я. – Ее муж мой дальний родственник.
- Лорд Латимер безнадежно болен. Вот увидите, как только он умрет, король сразу женится на ней.
Грейс расспрашивает меня о жизни в Скайхилле, интересуется, не собираюсь ли я вернуться ко двору, рассказывает последние новости и сплетни. За разговором мы не замечаем, что отстали от остальных и давно уже не слышим ни рожков, ни собачьего лая.
Внезапно откуда-то вылетает птица, лошадь Грейс пугается и несется через чащу, не разбирая дороги. Я хочу догнать, еду за ней, но вдруг слышу за кустарником знакомые голоса. Отец, Роджер и еще кто-то третий. Разговор идет на повышенных тонах. Я осторожно слезаю с лошади, подкрадываюсь ближе, выглядываю из-за веток.
Высокий мужчина в костюме придворного кажется мне знакомым. Определенно – он живет недалеко от нас, по другую сторону от Стэмфорда, и прошлым летом приезжал с визитом, по-соседски. Спрашивал, не согласится ли Мартин написать портрет его жены. Мартин… Нет, не думать об этом!
О боже! Сосед обвиняет моего брата в изнасиловании! Утверждает, что пока он был при дворе, Роджер приезжал в его дом и силой овладел женой. И теперь она беременна. Рассказала мужу, и слуги подтвердили. Роджер, разумеется, все отрицает, но я вполне могу поверить. Он такой же трусливый мерзавец, каким был покойный Калпепер. Вот только жена придворного – не какая-то лесничиха, это так с рук не сойдет. А может, у Роджера с этой леди была любовная связь, и теперь она просто выгораживает себя? Хотя мне трудно представить ту дуру, которая захотела бы стать его любовницей.
Похоже, Роджер понимает, что отвертеться не удастся, пытается уладить дело миром. Отец предлагает деньги, но сэр Генри Грайтон – наконец-то вспомнила, как его зовут – с возмущением отказывается. Он собирается обратиться в суд и к королю, а это значит, что Роджеру, если его признают виновным, грозит смертная казнь. Насилие над знатной женщиной – никак не мисдиминор**, тем более, слуги выступят свидетелями.
Между Грайтоном и Роджером начинается потасовка, отец безуспешно пытается их разнять. Я вижу, как Роджер отталкивает Грайтона, тот падает головой на камень… Сладкий, душный запах крови – его чувствую не только я, но и моя лошадь. Полли испуганно всхрапывает, бьет копытом.
- Там кто-то есть! – кричит Роджер.
Я вскакиваю в седло и мчусь прочь.
- Это Мардж! – слышу я голос отца.
Лошадь выбирается на широкую тропу, которая выводит нас из леса. Только тут я перехожу на шаг, задумавшись, что же делать дальше. Ведь они знают, что я все слышала и видела.
Бежать? Но куда? У меня нет денег, нет ничего, кроме Полли и той одежды, которая на мне. Вернуться, первой обратиться к королю, пойти против отца и брата? Я бы с радостью сделала это – после всего, что они сотворили со мной. Сэр Генри наверняка мертв. Но поверят ли мне? Их двое, я одна, тем более, женщина. Они выставят все так, будто он случайно упал с лошади. А леди Грайтон – подтвердит ли она мои слова о насилии, если ее мужа больше нет? Осмелится ли в одиночку выступить против Роджера? Сомневаюсь.
Я останавливаюсь, смотрю по сторонам. Куда ведет эта тропа? Впереди поле, за ним – холм и покосившаяся хижина у подножья. Наверно, стоит узнать у ее обитателей, далеко ли до ближайшего города. Я могу добраться туда, продать лошадь, украшения, найти укрытие и подумать, если ли в мире хоть один человек, к которому можно обратиться за помощью. Сэр Грегори? Но где его искать?
Накрапывает мелкий дождь, меховая оторочка плаща намокла. Холодный ветер пробирает до костей. Ощущение даже не сна, а лихорадочного бреда становится все сильнее. Я подъезжаю к хижине, навстречу мне выходит старуха в странном черном одеянии, похожем на рыцарскую мантию с белым остроконечным крестом. Я точно видела его в книге о крестовых походах! Это же знак иоаннитов – госпитальеров***!
Я расспрашиваю ее о дороге в город и узнаю, что другого пути, кроме как через Рэтби, нет. Тропа, по которой я ехала, выведет меня туда, но не слишком ли я рискую?
- Вы продрогли, леди, - говорит старуха, - зайдите, согрейтесь у очага, выпейте горячего вина.
Я привязываю лошадь у крыльца, снимаю перчатки и вдруг слышу за спиной удивленный вздох. Оборачиваюсь и вижу на левой руке старухи такое же кольцо с сине-лиловым звездчатым сапфиром.
***
Мы сидим в убогом домишке и пьем горячее вино из оловянных кружек. Мой промокший плащ сушится у очага. Меня сильно знобит, и я не знаю – оттого ли, что замерзла, или от рассказа сестры Констанс.
- Это женские кольца, милая, - говорит она, задумчиво глядя в огонь. – Всего их три. Они намного древнее, чем кажется.
- Я думала, ему лет двести-триста.
- Ну что ты! – она смеется скрипучим старческим смехом. – Тысяча лет, а может, и больше. Ты знаешь что-нибудь о крестовых походах, о Палестине? Девятьсот лет назад, при халифе Муавийи в Акко переселились персы, которые жили в Сирии. И принесли эти кольца с собой. Когда-то они принадлежали жрицам матери богов Анахиты****. Они дают женщине либо безрадостную, долгую и одинокую жизнь, либо короткую, но с большим счастьем в любви и рождением ребенка. И женщина, которая носит это кольцо, сама может выбрать свою судьбу.
- Я выбрала любовь, - вздыхаю я. – Мы были вместе всего три месяца. Мой возлюбленный погиб, а ребенка у меня отняли, и я не знаю о нем ничего. А что выбрали вы?
- Мне девяносто два года. Как ты думаешь, что я выбрала? Жалела ли об этом? Да, и очень часто. Но уже ничего не исправишь. И ты тоже не можешь ничего изменить.
- Значит, я скоро умру? – странно, но эта мысль не вызывает у меня ужаса, только холодное чувство определенности.
- Да, милая. Не знаю, как скоро, но ты умрешь молодой.
Я молчу, грею руки об кружку, делаю большой глоток, озноб бьет меня все сильнее.
- Как мое кольцо оказалось в Англии – не знаю, - говорю я. – Наверно, кто-то из предков прежних графов Скайвортов привез его из Святой земли. Когда их род прервался, оно попало в королевскую сокровищницу. Король Генрих пожаловал его моему отцу вместе с грамотой пэра. А тот отдал мне. А как вы получили ваше кольцо?
Сестра Констанс подходит к очагу, наливает себе еще вина из котелка.
- Ты видишь на мне эту мантию? Я принадлежу к Странноприимному ордену рыцарей-иоаннитов.
- Я и не знала, что женщины могут быть рыцарями, - удивляюсь я.
- Не совсем рыцарями, конечно. Они называли нас consœurs hospitalières – даже не сестры, а что-то вроде сестер. Вообще орден основали еще до крестовых походов. Сначала это была просто христианская община выходцев из Амальфи, которые организовали в Иерусалиме госпиталь для пилигримов. Разумеется, там были и женщины. Они ухаживали за больными, готовили еду, стирали белье. Но после первого крестового похода госпитальеры стали военным орденом, со своим религиозным уставом. При этом все равно у них были больницы, странноприимные дома, где никак не обойтись без женщин. А поскольку орден был военным, им приходилось учиться ратному делу наравне с мужчинами. Акко стал столицей Иерусалимского королевства крестоносцев, но там всегда было неспокойно. Рыцари разных орденов враждовали между собой. Не раз генуэзские и венецианские торговцы втягивали их в свои стычки. Однажды все закончилось настоящей резней, и женщинам тоже приходилось сражаться.
- Но ведь госпитальеры – монахи, - удивляюсь я. – Как же им разрешалось жить с женщинами?
- Сначала все действительно жили рядом, - улыбается сестра Констанс. – К тому же в орден принимали женатых, вместе с женами. Но, конечно, такое общее проживание создавало определенные проблемы, понимаешь какие. И поэтому через некоторое время орден оставил для женщин только отдельные монастыри. В Англии - всего два, я была аббатисой того, что в Баклэнде, в Девоншире. Наше аббатство закрыли, как и все остальные. Одна из сестер была родом из Рэтби, и мы с ней поселились здесь. Но в прошлом году она умерла, а я – даже и не знаю, сколько еще проживу. Сестра Агнес была на двадцать лет моложе меня.
- А кольцо? – напоминаю я.
- Кольца были у двух аббатис – в Англии и во Франции. Умирая, старая аббатиса передавала свое новой. По преданию, если женщину похоронить с этим кольцом, ей не обрести упокоения, пока оно не будет уничтожено. Никто не знает точно, так ли это, ведь ни с кем никогда такого не случалось. А еще считается, что мужчина, хотя бы раз надевший это кольцо на палец, будет проклят. Если он бездетен – у него не будет сыновей. Если сыновья уже есть, его род все равно угаснет через несколько поколений. Но и это проклятье можно снять, уничтожив кольцо. Оправу нужно расплавить, а камень раздробить. Правда, сама женщина, которая его носит, не сможет этого сделать: ей дозволено лишь передать его кому-то перед смертью. Другой женщине.
Я рассказываю обо всем, что со мной произошло, - до сегодняшнего дня. Наверно, она могла бы дать совет, но вряд ли он мне нужен. Что бы я ни сделала, моя жизнь подходит к концу – я вдруг чувствую это с невероятной ледяной ясностью. Снова вспоминаю ночное видение – понимала ли я тогда, что вместе с коротким мгновением счастья выбираю такую же короткую жизнь? Вряд ли. А если б понимала – выбрала бы?
- Что ты будешь делать, милая?
- Вернусь в Рэтби, потом домой. Если уж мне суждено скоро умереть, пусть лучше это случится там, чем в незнакомом месте, среди чужих людей, сестра Констанс – или вас нужно называть «мать аббатиса»?
- Какая разница? – грустно улыбается она. - Аббатства уже нет. Твой плащ высох, пойдем, я покажу кое-что. Ты и так знаешь уже столько тайн – одной больше, одной меньше, неважно.
Мы выходим из дома, и сестра Констанс ведет меня к склону холма, где за кустами прячется вход в небольшую пещеру. В ее руке горящий факел. Отодвинув ветки, она освещает то, что находится внутри, - два больших голубых яйца, лежащих на подстилке из соломы.
- Это яйца дракона, - отвечает сестра Констанс на мой немой вопрос. – Через четыреста с небольшим лет из них должны вылупиться самец и самка. Они станут взрослыми и спарятся, самка снесет два новых яйца, после чего оба дракона умрут. Когда турки захватили Акко, сестры-госпитальерки увезли два яйца в Англию. Не эти – другие. Драконы, которые вылупились, жили в нашем аббатстве в Баклэнде. Небольшие, но очень красивые. С ярко-синим гребнем вдоль спины и радужными крыльями. Самка снесла вот эти два, когда я была еще совсем молодой и только пришла в монастырь. Мы с сестрой Агнес привезли их сюда. Кто будет хранить их после моей смерти? Мир идет к концу, моя дорогая…
Я выезжаю на тропу, ведущую в Рэтби, и оборачиваюсь, чтобы помахать сестре Констанс на прощание, но с изумлением вижу, что хижина исчезла. Там, где она была, осталась лишь пожухлая трава. Налетает порыв ветра, и на гриву Полли падает ярко-красный лист клена. Нигде поблизости кленов нет - откуда его принесло? Я беру лист в руки. Прожилки складываются в причудливый узор, напоминающий крест святого Иоанна…
Начинает смеркаться, когда я возвращаюсь в Рэтби. Слуг уже отправили в лес на мои поиски. Среди охотников царит уныние: сэр Генри Грайтон, один из старших герольдов Гербовой коллегии, упал с лошади и разбился насмерть. Роджер подходит ко мне, крепко, до боли, стискивает руку и злобно шипит: «Ты ничего не видела и не слышала, поняла? Не дай бог тебе открыть рот!» Я молча киваю, глотая слезы.
Весь вечер он не отходит от меня ни на шаг, сидит рядом за ужином, наблюдая за каждым моим движениям, прислушиваясь к каждому слову. Они многозначительно переглядываются с отцом. На мгновение я жалею, что вернулась, не попыталась убежать, спастись, но тут же понимаю: все напрасно. Даже если сестра Констанс была лишь еще одним видением, моя судьба предрешена.
На следующий день мы возвращаемся в Скайхилл. Я снова пленница, запертая в своих комнатах. Наверно, слугам сказали, что моя болезнь вернулась. Меня не выпускают даже в сад, все та же старая Бесси приносит еду.
Я пытаюсь снять с пальца кольцо, но оно словно приросло. Его можно только отдать другой женщине перед смертью, сказала аббатиса. Но кому? Миртл? Она уже его отвергла когда-то. Бесси?
Сколько прошло времени? Не знаю. Я теряю счет дням и даже начинаю думать, что отец и Роджер ничего со мной не сделают – только будут держать взаперти. Но что-то подсказывает: надежды нет. Просто слуги видели меня вполне здоровой, и если я снова «больна», должно пройти какое-то время, чтобы моя смерть выглядела более правдоподобной: ведь ни потницы, ни чумы, убивающих за сутки, сейчас нет.
Однажды вечером я подхожу к окну. Уже стемнело, только на западе, за деревьями видны последние отблески багрового зарева. Меня мучает нестерпимая тоска, словно ледяная рука сдавила сердце. Завтрашний день – его уже не будет, я не сомневаюсь. Как это произойдет? Увижусь ли я снова с теми, кого любила – с мамой, бабушкой, Джоном… с Мартином?
За спиной открывается дверь – служанка принесла ужин: мясо косули с пряными травами.
- Бесси! – кричу я, пытаясь сдернуть с пальца кольцо, но она уже вышла и запирает замок.
В конце концов, они найдут способ, как снять его. Роджер скорее отрубит мне палец, но не похоронит с чем-то, за что можно выручить деньги.
Я беру с блюда кусок мяса, источающего острый аромат. Розмарин, базилик, мята – и слабый, но отчетливый запах горечи. Так вот как пахнет моя смерть! Бесси, а не твой ли сын на кухне помогает повару?
Я могу не есть. Могу открыть окно и выбросить мясо в ров. Но тогда завтра будет что-то другое. Просто еще один день томительного ожидания. Стоит ли ждать?
Мясо пахнет так соблазнительно. Я впиваюсь в него зубами, сок течет на платье – какая мне, собственно, разница? Съедаю второй кусок, третий, подбираю соус с блюда куском хлеба. Сажусь у окна и жду, глядя в темное, беззвездное и безлунное небо.
Острая боль заставляет согнуться. Я молю бога простить все мои грехи и закончить эту пытку как можно быстрее. Слезы градом льются на руки, пламя свечи отражается в капле, упавшей на камень кольца. Звезда ослепительно вспыхивает, и я погружаюсь в темноту…
_________________
*Екатерина Парр, во втором браке Екатерина Невилл, леди Латимер, - шестая жена Генриха VIII
**В английском средневековом праве мисдиминор (misdimeanour) – нетяжкое преступление, не влекущее в качестве наказания смертную казнь, в отличие от измены (treason) и фелонии (felony) – тяжкого преступления против личности и имущества
***Госпитальеры (иоанниты) - христианская организация, основанная в 1080 г. в Иерусалиме для заботы о неимущих, больных или раненых пилигримах. После захвата Иерусалима в 1099 г. в ходе Первого крестового похода организация превратилась в религиозно-военный орден
**** Ардвисура Анахита - богиня воды и плодородия в иранской мифологии
