Книги
Глава 21. Разбитые мечты
1536 год
Когда бабушка Невилл говорила, что дальше в Англии все будет идти только хуже, она не ошибалась. Здесь, в замке, мы в безопасности, но новости, которые доходят до нас, по-настоящему пугают.
Объявив себя главой англиканской церкви, Генрих VIII стал закрывать монастыри – сначала небольшие, потом дошла очередь и до крупных. Мощи святых выбрасывают на свалки, статуи разбивают. На дорогах толпы бродяг – бывших монахов. Имущество монастырей получают те, кто больше всего усердствуют в их разорении.
В прошлом году король казнил епископа Джона Фишера и бывшего лорда-канцлера Томаса Мора, отказавшихся принять Акт о верховенстве*. Затем решил избавиться от надоевшей Анны Болейн, которая после двух неудачных беременностей так и не смогла родить наследника престола.
Королеву обвинили в супружеской неверности сразу с пятью мужчинами, в том числе и с родным братом. Даже бабушка, которая терпеть ее не могла, сказала, что это уж слишком. Сразу же после казни Генрих женился на фрейлине Анны – Джейн Сеймур, которой оказывал внимание еще во время последней беременности королевы.
До нашей с Джоном свадьбы остается всего несколько месяцев – и я никак не могу дождаться. Но может выйти так, что ее придется отложить. Бабушка уже не встает с постели, и лекари говорят, что жить ей осталось совсем недолго. Не хочу даже думать об этом, но зачастую случается именно то, чего больше всего боишься.
Джон как раз гостит в замке, когда это происходит. Я никак не могу поверить – моя шумная, грубоватая, острая на язык, такая живая бабушка неподвижно лежит на кровати в белой рубашке, голова обвязана платком, глаза закрыты. Джон утешает меня, но слезы катятся сами.
Похороны. На них съезжаются родственники, которых я даже никогда не видела. Мои дяди – грузные, седые, в богато расшитых дублетах – обсуждают, что делать с нами, девушками, живущими в замке. Тем, кому некуда ехать, пока разрешают остаться. Отец соглашается на предложение барона Эллерби: месяцы до свадьбы я проведу в его поместье.
Элис помогает мне собрать вещи, и спустя три дня после похорон я прощаюсь с подругами, чтобы в сопровождении Джона и нескольких слуг отправиться в свой новый дом. Мы едем верхом, а сзади тащится воз с моими пожитками в сундуках. Путь недолгий – уже к вечеру мы на месте.
Жилище Брэкстонов не замок, а просто большой дом, построенный совсем недавно, светлый и уютный. Особенно нравятся мне эркеры в башнях - с высокими окнами, мягкими скамьями и столиками, за которыми так удобно сидеть с книгой или рукоделием. Окна моей комнаты выходят в сад, где цветут розы. Я знакомлюсь с двумя младшими сестрами Джона. Все рады мне, и я даже немного жалею, что не останусь здесь надолго – после свадьбы мы уедем в Лестершир, где находятся земли, выделенные отцом Джону.
Наше венчание должно состояться сразу после двенадцати рождественских дней, и в декабре уже начнется церковное оглашение. Сундуки с моим приданым: бельем, тканями, утварью – ждут своего часа в кладовых. Скоро мне начнут шить свадебное платье. Джон все еще при дворе, но сразу после венчания он оставит службу. Я скучаю по нему так сильно, что по ночам с трудом могу уснуть.
Тем временем в стране неспокойно. Монастыри продолжают разорять, и многие этим недовольны. Поговаривают, что на севере, куда король направил специальные комиссии, собираются закрывать и приходские церкви.
В начале октября становится известно, что в деревне Лоут, где было закрыто аббатство, священник Томас Кенделл призвал народ к волнению. Через несколько дней тысячи крестьян захватывают Линкольн. Они обращаются к королю с петицией, требуя восстановить монастыри и изгнать из Тайного совета врагов церкви.
Я получаю письмо от Джона. Король отправляет герцога Саффолка и моего отца с войском для усмирения бунтовщиков. Джон тоже вынужден поехать на север. Я не нахожу себе места от тревоги и ужасных предчувствий.
Саффолк от имени короля обещает мятежникам исполнить их требования и приказывает разойтись по домам. Большинство поддаются на уговоры, остальных усмиряют силой, зачинщиков подвергают мучительной казни. Однако уже через две недели восстание вспыхивает в Йоркшире, затем в Камберленде и Вестморленде.
Отец, легко раненный в руку, возвращается в Лондон сразу же после казни Кенделла. Джон остается в войсках. В начале ноября мы получаем письмо с известием о его гибели.
Спустя несколько дней тело Джона привозят в Эллерби. Я даже не могу с ним попрощаться, потому что лежу без сознания в лихорадке. Никто не сомневается в моей скорой смерти, но через три недели я начинаю медленно поправляться.
Мне никак не поверить в то, что Джона больше нет. Каждое утро я просыпаюсь с надеждой, что он вот-вот приедет, и совсем уже скоро мы с ним поженимся. Но потом вспоминаю – и горько жалею о том, что не умерла. Возможно, мы были бы уже вместе – там, по ту сторону земной жизни.
Лорд Эллерби сдержанно предлагает мне остаться в его доме до тех пор, пока я окончательно не поправлюсь. Отец не дает о себе знать – он словно забыл о моем существовании. Неожиданно приезжает Роджер.
- К вам виконт Флиткорт, миледи, - объявляет растерянная Элис.
Миледи? Виконт Флиткорт? Я не могу ничего понять, пока брат не входит в гостиную.
Я не видела его с похорон бабушки. Ему всего двадцать два, но он выглядит немолодым, обрюзгшим, еще больше похожим на отца. На нем новая одежда – дорогая, яркая, безвкусно расшитая, на груди тяжелая цепь. Он рассказывает, что отец получил титул графа Скайворта, земли в Линкольншире и большое количество монастырского имущества. Сейчас он занят постройкой замка на месте, где стоял дом прежних владельцев титула.
- А что будет со мной? – спрашиваю я.
- С тобой? – насмешливо выпячивает губу Роджер. – Лично я выгнал бы тебя на улицу, но кто же мне позволит. Поэтому, как только поправишься, переедешь в дом моей невесты, леди Миртл Уолден. Будешь жить с ней, пока строится замок. Если, конечно, еще какой-нибудь дурак не захочет на тебе жениться. Хотя я сомневаюсь – после того как уже второй твой жених умер перед самой свадьбой.
- А мне жаль ту дурочку, которая согласилась выйти за тебя, - отвечаю я. – Хотя, может, вы из одного теста.
Пощечина обжигает мою щеку.
- Запомни! – шипит Роджер, брызги слюны летят мне в лицо, - теперь у тебя больше нет защитников. Твоя единственная ценность в том, что ты можешь сохранить титул, если вдруг у меня не будет сыновей. Король дал вечное разрешение на его передачу по женской линии. Но я надеюсь, этого не понадобится.
Он встает и идет к двери, но вдруг возвращается.
- Совсем забыл, - он достает что-то из кармана и кидает на стол передо мной. Навстречу мне катится тяжелое кольцо с большим сине-лиловым камнем, на поверхности которого лучится белая звезда. – Отец просил передать тебе. Подарок к несостоявшейся свадьбе.
Я рассматриваю кольцо. В нем есть что-то необыкновенно притягательное и вместе с тем отталкивающее, грубое. Это старинная работа, оно наверняка сделано несколько столетий назад. Почему отец отдал его мне?
- Он получил от короля вместе с грамотой и короной пэра, - отвечает Роджер на мой незаданный вопрос. - Кажется, оно принадлежало предыдущим Скайвортам. Но ему не понравилось. Сказал, что оно женское. Мне тоже. Поэтому – забирай.
- Почему ты не отдал его своей невесте? – спрашиваю я, надевая кольцо на палец.
- Потому что ей тоже не понравилось, - презрительно отвечает Роджер.
1539 год
Я давно уже совершеннолетняя, но распоряжаться собой и своим имуществом мне не дозволяется. Будь я вдовой или сиротой, меня бы внесли в особый список** персон, которые обязаны появляться при дворе и могут выйти замуж лишь с одобрения короля. Или же я могла бы заплатить за право не выходить замуж вообще – хотя, говорят, это очень дорого стоит. Но у меня есть отец, который имеет власть и над моими доходами, и над моей судьбой.
Замок Скайхилл все еще не достроен, и я по-прежнему живу в доме брата и его жены леди Миртл. Дом этот – часть ее приданого. Она как раз та самая богатая сирота из списка, причем баронесса по своему праву* («in her own right» (англ.) – титул, который женщина получила самостоятельно, а не как жена пэра). При этом чудовищно глупа и необразованна, едва умеет читать и писать. Зато отличная рукодельница. Миртл недавно исполнилось девятнадцать, она довольно милая и незлая. А точнее – никакая. Целыми днями молча сидит в уголке и вышивает. За все то время, которое я живу в ее доме, мы не перекинулись и десятком слов – если, конечно, не считать обычного набора учтивостей.
Они с Роджером женаты уже скоро три года, ровно через девять месяцев после свадьбы Миртл родила сына Эдварда, хилого и болезненного, с непомерно большой головой и кривыми тоненькими ножками, на которые он до сих пор даже не пытается встать. Нет никакой уверенности, что он проживет долго. Роды были тяжелыми, и повитуха, принимавшая ребенка, сказала, что вряд ли Миртл сможет забеременеть еще раз. С тех пор прошло больше двух лет, а женское у нее так и не возобновилось. Наверно, Роджер надеется, что Миртл умрет и он сможет жениться снова, но, за исключением дамских недугов, она просто неприлично здорова.
Отец забирает себе большую часть моего дохода, но вынужден делиться с Роджером, поскольку я живу у него. Своих денег у меня нет, и на каждую мелочь приходится униженно выпрашивать. Роджер невероятно скуп и жаден, к тому же у него нет ничего своего, кроме придворного жалованья, весьма невеликого, и доходов от приданого жены. К счастью, он редко приезжает домой.
Отцу, конечно, не хотелось бы терять мои деньги, но он все же надеется выдать меня замуж. Ведь если Эдвард умрет и у Роджера не появится других наследников, графский титул должен будет перейти к моему сыну. Однако Роджер был прав: желающие стать моим мужем вовсе не выстраиваются в очередь у нашего дома. Хотя я, по всеобщему мнению, хороша собой, и за мной можно получить недурное приданое.
Пока кандидатов было всего двое, и мне – пусть и с большим трудом - удалось от них отказаться. Первый - такой же страшный вонючий старик, как лорд Уилтхэм, причем дважды вдовец с целой стаей взрослых детей. Второй – напротив, семнадцатилетний мальчишка с наглыми повадками и прыщавым лицом, единственное достоинство которого заключается в том, что он из Сеймуров.
Я по-прежнему тоскую по Джону. Наверно, нет ни одного дня, когда бы я не вспоминала его. Наши прогулки, разговоры, танцы, ласки и поцелуи. Но иногда лицо как будто ускользает из памяти. Я вижу перед собой светлые волосы, темные глаза, слегка вздернутый нос, резко очерченные губы, тяжеловатый подбородок – но все это никак не складывается в общую картину. И тогда я с грустью понимаю, что еще несколько лет – и его образ утратит для меня свой телесный облик, станет лишь тенью, тусклым отблеском счастливых дней.
Бывает, я просыпаюсь ночью в слезах и никак не могу вспомнить свой сон, но точно знаю, что во сне ко мне приходил Джон. Тогда я начинаю мечтать увидеть его наяву – хотя бы призраком. Ведь призраки часто навещают тех, кого любили при жизни, почему бы и Джону не навестить меня? И тут же понимаю, что это была бы еще большая пытка – видеть, но не иметь возможности прикоснуться, обнять, поговорить…
Мне так одиноко в доме Роджера и Миртл, что я бы даже согласилась на придворную должность – если бы кто-то предложил. Но что мне делать при дворе, если там нет королевы? Генрих еще грустит по Джейн Сеймур – и тут я могу понять, ведь он тоже потерял любимого человека. Но это не значит, будто мне жаль его.
Я никому не признаюсь, что именно короля виню в смерти Джона. Ведь если бы он смирился со своей долей и жил бы дальше с королевой Екатериной, если бы признал наследницей леди Марию или даже – вопреки обычаю - своего незаконного сына Генри Фицроя, то, может, не возжелал бы Анну Болейн, не рассорился бы с папой римским, не пошел бы против монахов. Но с таким же успехом я могу винить и самого папу – за то, что не согласился признать брак Генриха и королевы незаконным и вынудил его к безумным шагам.
В последние годы я редко хожу на мессы. Это совсем не та церковь, которая была в моем детстве. Я знаю, леди Мария – верная католичка, но вряд ли когда-нибудь она станет королевой, ведь у Генриха теперь есть наследник – сын Джейн Сеймур. А может, появится и еще один.
Говорят, королю подыскивают новую жену. Видимо, это будет политический брак, ведь Генриху нужны союзники в его вечном соперничестве с французским королем. А поскольку с католическими правителями он не в лучших отношениях, наверняка его новая супруга будет из протестантов. Но боюсь, найти ее непросто - по всей Европе о Генрихе разлетелась дурная слава как о короле, с легкостью избавляющемся от своих жен.
***
В начале ноября неожиданно приезжает отец, которого я не видела уже три года. Не так давно он что-то не поделил с Томасом Кромвелем, главным советником короля, и вынужден был оставить двор. Теперь все свое время и силы он отдает строительству замка, которое вот-вот будет закончено. Роджер говорит, что это второй Хэмптон-корт, только чуть поменьше.
Отец передает мне распоряжение короля, полученное через герцога Саффолка. Я должна немедленно явиться ко двору, чтобы присоединиться к придворным, которые отправятся в Дувр встречать невесту Генриха – принцессу Анну Клевскую.
Мы задерживаемся в Дувре надолго: шторм не позволяет кораблям выйти из Кале, где принцесса в сопровождении своей свиты и встречающих уже две недели ждет подходящей погоды. Я знакомлюсь с Кэтрин Уиллоуби, молодой женой Саффолка, о которой когда-то рассказывал Джон. Кэтрин умна, решительна, но не слишком дружелюбна. Однако гораздо более неприятна Джейн Болейн, виконтесса Рочфорд, такая же, как и я, будущая фрейлина Анны Клевской. Все знают, какую роль сыграла она в обвинении Анны Болейн и собственного мужа, а сейчас Джейн пытается изображать святую мученицу. Наверняка будет за всеми шпионить для герцога Норфолка.
Трудно описать мое удивление, когда я наконец вижу принцессу. О ней говорили как о редкой красавице, в которую король заочно влюбился, всего лишь раз взглянув на портрет работы Ганса Гольбейна. Это уже потом мы узнаем, что Гольбейн рисовал Анну не с натуры, а по другому портрету, поскольку позировать ей не разрешил брат, князь Вильгельм.
Когда принцесса сходит на берег, я вижу высокую, плотного сложения девушку, бледную, измученную долгим путешествием и плаванием по бурному морю. Она укутана в странные бесформенные одежды, которые изуродовали бы даже самую красивую женщину. Анна почти не говорит по-английски и не знакома с придворными манерами. И все же она кажется мне очень милой.
Как ни устала принцесса и ее сопровождающие, решено без промедления отправляться в Кентербери, а оттуда в Рочестер. Мы и так слишком задержались. Погода сырая, ветреная, но Анна не жалуется, не капризничает, и мне это нравится.
Наконец мы в Рочестере, во дворце архиепископа. У Анны невообразимое количество служанок, поэтому нам с Джейн не приходится ей помогать, мы просто находимся рядом. Я вслушиваюсь в немецкую речь, пытаясь понять хотя бы те слова, которые похожи на латынь.
Под странной верхней одеждой на принцессе не менее уродливое платье, напоминающее сверток грубых тканей, и закрытый чепец, делающий ее лицо одутловатым, как сырое тесто. Кроме того, Анну лихорадит, и это тоже не добавляет ей прелести.
Во дворе для развлечения принцессы затеяли медвежью травлю, все с интересом наблюдают из окон, и никто не замечает, что происходит нечто странное. Какой-то шум в коридорах, дверь распахивается, в покои вваливаются несколько одетых по-простонародному мужчин. Один из них, довольно пожилой, очень грузный, прихрамывая, направляется прямо к Анне, обнимает ее и целует в щеку. Принцесса вырывается, что-то кричит по-немецки. Надвинутая на глаза шляпа падает с головы старика – всеобщий вздох, «Ваше величество…»
Как мы могли забыть о неистребимой страсти короля к розыгрышам, маскарадам, неожиданным появлениям! Он всегда любил переодеваться, полагая, что его никто не узнает. Рассказывают, когда-то он покорил сердце Екатерины Арагонской, изображая пылкого рыцаря, готового пойти за своей дамой на край света. Наверно, и сейчас решил продемонстрировать то же самое – не дожидаться невесту в Лондоне, а выехать ей навстречу. Только он забыл, что ему уже не восемнадцать, а почти пятьдесят.
Анна с ужасом смотрит на короля, а король с не меньшим ужасом - на Анну. Не сказав ни слова, он выходит. Все – кроме самой принцессы и, может быть, ее немецкой свиты – понимают, в чем дело. Невеста разочаровала его. А уж как он разочаровал Анну! Однако это вряд ли кого-то интересует.
Я вспоминаю, как ужаснул меня его вид девять лет назад, но сейчас король выглядит просто чудовищно. Роджер рассказывал Миртл, что давняя рана, полученная Генрихом во время падения с лошади на турнире, в последние годы постоянно открывается и причиняет страшные мучения. Король очень мало двигается, а иногда даже не может встать с постели. Зато ест все больше и больше, и его платье постоянно приходится перешивать.
Вездесущая Джейн Болейн приносит новости: король уехал в Гринвич, где должна состояться его официальная встреча с Анной Клевской. Он устроил выволочку всем, кто видел принцессу, но не сообщил ему, что она настоящая уродина, обозвал невесту фламандской кобылой и грозился повесить Гольбейна. Кажется, Генрих будет искать какой-нибудь повод, чтобы отказаться от свадьбы.
И все же он женится на Анне. Наверняка изворотливый Кромвель, на чьей совести этот брак, убедил Генриха, что отказ повлечет за собой политические осложнения. После официальной встречи, во время которой король и его приближенные делали вид, что ничего не произошло и все идет как предполагалось, происходит венчание, а затем рыцарский турнир и пышные празднества.
Я чувствую некое сродство с королевой – ведь мы обе чужие при этом дворе, и нам обеим предстоит привыкать к новой жизни…
________________
*Акт о Супрематии (англ. Acts of Supremacy) - парламентский акт (1534), закрепивший разрыв англиканской церкви с католической в ходе Реформации и передавший монарху верховные церковные полномочия)
**Register of Rich Widows and Orphaned Heiresses (англ.) – реестр богатых вдов и наследниц-сирот)
