Книги
Глава 15. Morghi kosha и все остальное
Чай я попросила подать на веранду. Солнце за день сильно прогрело воздух, было довольно душно. Но расположенная с северной стороны, да еще полускрытая зарослями сирени веранда с распахнутыми настежь окнами казалась по-волшебному прохладной. А ведь всего-то двое суток прошло с тех пор, как я сидела здесь, закутавшись в плед по самые ноздри.
Позвонил Тони и сказал, что будет ждать меня в девять.
- Постарайся не столкнуться в дверях с Джонсоном. И вот что, на всякий случай обойди гараж сзади. Если вдруг Бобан будет там крутиться, он тебя не увидит. Хотя обычно в это время он еще обедает, слугам подают в половине девятого.
Я представила, как буду возвращаться обратно, и тут мне в голову пришла отличная мысль.
- Тони, я могу выйти через веранду. Здесь нет замка, только щеколда. Сейчас все открыто – окна-двери. Горничные закрывают перед ужином. Я выйду чуть пораньше, где-то без десяти девять. И потом смогу так же вернуться. Если наткнусь на кого-нибудь, скажу, что не спалось, ходила в жральню за едой.
- Куда?.. А, да, foodroom. Отлично!
Время между чаем и обедом прошло в какой-то лихорадке. Я бродила по цветнику, потом вернулась в свою комнату, пыталась смотреть телевизор, перебирала одежду и белье, сожалея, что не взяла с собой самое красивое. Время тянулось, как изжеванный комок жвачки – липко и бесконечно. Меня знобило. В конце концов я набрала ванну с пеной и больше часа пролежала в ней, как бегемот, - погрузившись по самые ноздри.
На обед я пошла почти при полном параде, хотя все в том же летнем платье, оставив «приличное» лежать на кровати, - чтобы можно было быстро переодеться. Проблему, как не обожраться и не обидеть повара, с блеском решили корги. Они с готовностью расправились с двумя кусками филе, а салат, пасту и яблочный пудинг пришлось завернуть в салфетку, чтобы у себя спустить в унитаз. Я страшно не любила выбрасывать еду – видимо, это в крови у всех, чьи предки пережили блокаду. Но другого выхода не было, есть пудинг собаки категорически не желали.
Без пятнадцати девять я вышла из своей комнаты, закрыв дверь так плотно, чтобы и комар клюва не просунул. Днем в библиотеке эти лисицы уже продемонстрировали мне, как именно просачиваются сквозь закрытые двери. Сначала подцепить когтями и поддеть, расширяя щель. Потом просунуть морду – и вуаля. Нет уж, этой ночью, девочки, вам придется искать другое место для ночлега.
На площадке лестницы я остановилась, прислушиваясь. Откуда-то снизу доносились приглушенные голоса – слуги сидели за обедом. Я подошла к портрету Маргарет.
- Ну же, отзовись, - шептала я, глядя ей в глаза. – Мне сейчас так нужна твоя поддержка.
Но искусно нарисованная женщина, кусочек жизни которой я смогла прожить, не отвечала. Только холст, только краски…
Я осторожно спустилась вниз и пошла по коридору, ступая на цыпочки. Поверх платья на мне был надет халат – якобы вернулась к себе после ужина, разделась, а потом вспомнила, что забыла прихватить йогурт на ночной дожор!
Когда я проходила мимо лестницы, ведущей в подвал к кухне, оттуда уже раздавался звон собираемой посуды – не мешало бы поторопиться. Свет на веранде был потушен, окна и дверь закрыты. Интересно, что будет, если Джонсон, заперев парадный вход, решит проверить веранду? Да ничего не будет. Вернусь к Тони.
Вернусь… Сначала туда надо еще дойти!
Я выскользнула в цветник и пошла вдоль северного фасада. Солнце уже село, но было пока довольно светло, и меня могли увидеть из окон. И хотя я не делала ничего преступного-запретного, эта вот конспиративность настолько будоражила, что подгибались колени. Я вспомнила, как ночью мы шли через сад вдвоем, и по спине пробежала холодная волна, сменившаяся лихорадочным жаром.
Как-то очень некстати (а может, наоборот – очень даже кстати) в голову пришло, что у меня уже тысячу лет не было необходимости думать о предохранении. А если Тони, как и многие другие мужчины, свято верит в то, что это женская забота? Таким, к примеру, был Альберто – наверно, он счел бы себя крайне униженным и оскорбленным, если бы ему пришлось купить пачку презервативов.
А что, если забеременею?
Мысль обожгла холодом, но тут же опустилось какое-то космическое спокойствие: если так, значит, в этом и есть смысл нашей встречи. Мне уже тридцать два… Нет, я никогда не считала, что женщина, которая не вышла замуж до определенного возраста, должна родить «для себя». Эта причина вообще казалась мне крайне эгоистичной – ребенок не вещь, которую приобретают, чтобы себя побаловать. Но что плохого, если на свет придет еще один человечек – радоваться жизни, любить и быть любимым? И уж конечно, я не стала бы врать ребенку, что его отец – героически погибший летчик.
В окнах над гаражом горел свет. Я прошмыгнула за угол и оказалась на парковочной площадке, где поместилось бы десятка два машин. Озираясь, как шпион в плохом фильме, поднялась по лестнице и постучала в дверь.
- Заходи, - отозвался Тони.
В первой комнате горел свет, но она была пуста. Самый обыкновенный маленький офис – письменный стол с компьютером, стеллажи с папками и справочниками, кожаный диванчик. На стенах фотографии в рамках и акварельные пейзажи. На подоконнике кактус и еще какой-то невнятный цветок в горшке.
Я открыла вторую дверь и зашла в квартиру – большую комнату-студию с тремя окнами. Почему-то мне казалось, что помещение над гаражом должно быть какой-то убогой каморкой, но там было просторно и вместе с тем уютно. И, я бы сказала, стильно. Комната была поделена на гостиную и спальную зоны. Кухонный уголок от гостиной отделяла барная стойка, а за дверью, надо думать, притаился крошечный санузел.
Тони накрывал на стол. На нем были джинсы и ярко-синяя шелковая рубашка, цвет которой заставил меня вздрогнуть. Увидев мой халат, он удивленно приподнял брови, но я сняла его с таким видом, словно это была соболиная шуба. Он рассмеялся, зажег две белые свечи в высоких подсвечниках, погасил свет и подошел ко мне.
Мы стояли, обнявшись. Я уткнулась носом в ямочку у него над ключицами, вдыхала совершенно невероятный запах чистого мужского тела, смешанный с одеколоном и лосьоном после бритья, и слушала стук сердца – то ли его, то ли моего.
- Сначала я хотел сварить королевских креветок с укропом, - сказал Тони. – Но потом представил, как мы потрошим этих тварей, во все стороны летит чешуя – или что там у них? Руки пахнут рыбой… В общем, никакой романтики. И приготовил карри по-бенгальски. Они называют его morghi kosha. Любишь карри? – я кивнула. – Вина? Немного – чтобы потом не сомневаться?
- Я не буду сомневаться.
Тони отпустил меня, отошел к столу и налил белое вино в два бокала. Сделав пару глотков, я поставила бокал и медленно подошла к кровати, застеленной зеленым атласным покрывалом.
- А что, если мы поужинаем… попозже? Холодное карри - это тоже очень вкусно…
Тони посмотрел на меня долгим взглядом, поставил свой бокал… Не знаю, чего я ждала – что он одним движением смахнет все со стола и разложит меня на нем? Или сгребет борцовским захватом и разорвет платье в лоскуты? Но Тони осторожно задул свечи. Я напряглась – вот, сейчас… И тут вспыхнул свет. От неожиданности и от недоумения я заморгала, как застигнутая врасплох сова.
- Так будет лучше, - стоя у двери, Тони улыбнулся фирменной улыбкой голливудского маньяка.
«О, мсье знает толк в извращениях», - хотела сказать я, но подумала, что вряд ли он поймает смысл анекдота, а объяснять не было никакого желания. Желание было совсем другое.
Он медленно – невыносимо медленно! – подошел ко мне и так же медленно расстегнул молнию на платье. Я потянулась было к пуговицам его рубашки, но Тони остановил мою руку.
- Не торопись, - прошептал он, прикусив мочку уха.
Он снял с меня платье, нежно касаясь груди, живота, бедер, и от каждого его прикосновения по телу разбегались жгучие волны. Сбросив туфли, я села на кровать. Тони, наклонившись, целовал мои колени и пальцы ног. Все так же медленно он избавил меня от остатков одежды, мимолетно лаская каждый уголок моего тела, которое, казалось, вопило от нетерпения, а потом резким рывком выдернул из-под меня скользкое покрывало. Не удержавшись, я упала на спину, прохладная ткань на мгновение остудила мою горящую кожу, но при этом раздразнила еще сильнее. Я стиснула зубы и впилась ногтями в ладони, попав на ссадины, оставшиеся с прошлой ночи. Но и боль не смогла унять возбуждения.
Тони стоял передо мной и по-прежнему неторопливо снимал с себя одежду, позволяя видеть каждое его движение. Он смотрел мне прямо в глаза, не отрываясь. Казалось, что я тону. Эта пытка была такой сладкой, такой мучительной…
Наконец на нем не осталось ничего. Далеко не каждый мужчина в раздетом виде выглядит лучше, чем в одетом. На Тони я, наверно, смогла бы смотреть бесконечно, если бы… В конце концов, как долго может голодный рассматривать роскошный стол, роняя слюни на скатерть?
Я отодвинулась от края, дав Тони место рядом с собой, и он закинул мои руки на спинку кровати. Долгое дразнящее движение начиналось от кончиков пальцев, по тыльной стороне предплечий, с легкими касаниями подмышек и груди. Путешествие продолжалось по животу и внутренним сторонам бедер, с короткими, будто случайными ласками самых потайных мест, а заканчивалось на кончиках пальцев ног. Потом этот маршрут повторяли его губы и язык – и все снова. Только с каждый разом прикосновения, такие легкие, невесомые, становились все тяжелее, они давили, словно его пальцы и губы проникали вглубь моего тела через кожу.
Я тысячу раз поблагодарила его мысленно за включенный свет, потому что хотелось видеть все, и вдруг поняла тех, кто вешает в спальне зеркала. Кусая губы, с трудом сдерживая стон, я тянулась ему навстречу, не в силах больше терпеть. Когда Тони наконец резким внезапным толчком вошел в меня, вселенная вдруг оказалась не снаружи, а внутри. Она взорвалась ослепительной вспышкой, разрывая тело на молекулы и атомы…
К восторгу примешалась тонкая струйка досады: мне хотелось разделить этот ядерный взрыв с ним. Но Тони продолжал двигаться, все ускоряя темп, и я поняла, что это было только начало, первая ступень, а впереди ждал новый неведомый уровень, куда я еще не поднималась.
Когда мы одновременно достигли последней вершины, наслаждение оказалось таким острым, что молнией промелькнула странная мысль: прекраснее может быть только смерть…
Все случившееся позже я помнила какими-то обрывочными кадрами. Кое-как отдышавшись, мы долго исследовали друг друга, проверяя, что кому нравится, а что нет. Ленивые, пресыщенные ласки сменялись жадными и разнузданными. Потом мы ели холодное карри, в постели, прямо из кастрюли, руками – потому что Тони забыл взять вилки, а я его не отпустила. Мы выковыривали из риса кусочки курицы и кормили друг друга. Потом пили вино, по очереди отхлебывая из горлышка.
Кажется, я сказала, что устала и хочу спать. Тони на руках понес меня в душ. Он намыливал мою кожу лимонным гелем, я снимала пену с себя и переносила на него, и это было таким возбуждающим, что, разумеется, все закончилось еще одним сеансом очень даже рискованного секса. Впрочем, об опасности я уже не думала, доверившись ему полностью.
Потом мы все-таки уснули, тесно прижавшись друг к другу. В пять часов Тони разбудил меня. Едва рассвело, в окно заглядывало серенькое туманное утро.
- Пора, моя хорошая.
- Какого черта? – проворчала я по-русски и пояснила по-английски: - Мы никому ничем не обязаны. Мы взрослые люди. Зачем нам прятаться? Почему я не могу остаться здесь?
- Нам придется соблюдать элементарные приличия. То есть притворяться, что в стенах этого дома между нами сугубо платонические отношения. Что у нас и мест-то таких нет, которыми можно сделать что-то неприличное.
Я рассмеялась и начала одеваться.
- Позвони мне днем, - шепнул Тони, целуя меня на прощанье.
