Книги
Глава 7. Леди Маргарет
Последний раз я видела Питера на их с Люськой свадьбе почти два года назад. С тех пор он не то чтобы постарел, но несколько погрузнел, а залысины, вроде бы едва наметившиеся, успели прогрызть в его шевелюре основательные борозды. Теперь он был похож то ли на более взрослую версию принца Уильяма, то ли на известного английского актера, вечно играющего в сериалах рефлексирующих недотеп. Он сдержанно расцеловал меня в обе щеки и так же флегматично порадовался «Столичной», пообещав наделать из нее «отверток» со льдом.
Мы сидели за длинным столом, Питер в торце, мы с Люськой рядом, друг напротив друга. Белая скатерть закрывала только наш кусочек стола, непокрытое темное дерево уходило куда-то в бесконечный полумрак: из двух люстр горела лишь одна, над нами.
Я развернула салфетку, с сомнением посмотрела на множество загадочных ножей, вилок, ножичков и вилочек. Люська подмигнула: мол, не дрейфь, смотри на меня. Но я боялась вовсе не перепутать порядок и назначение приборов, поскольку перед отъездом старательно проштудировала книгу по этикету. Смущало другое: а вдруг мишленовский мистер Саммер изобрел нечто настолько загадочное, что я, хоть и возьму правильную вилку, не буду знать, как именно это есть. Однажды в парижском ресторане я уже пыталась намазать на хлеб запеченный камамбер...
Мистер Джонсон, надевший по случаю обеда белые перчатки, наблюдал за процессом. Все тот же молодой человек, тоже во фраке и перчатках, предлагал нам всевозможные яства, накладывал на тарелки и подливал вино. Еще один мужчина, постарше, надо понимать, помощник повара, приносил блюда с кухни и уносил обратно грязную посуду. Все было потрясающе вкусно, хотя иногда я не могла понять, что именно ем, а спросить стеснялась.
Когда лакей в очередной раз предложил мне нечто жареное, я представила, как эта троица будет стоять у меня над душой три раза в день… нет, два, потому что завтрак без слуг. Видимо, эмоции так явно отразились у меня на лице, что Люська сказала, привередливо ковыряя филе палтуса:
- Когда я здесь одна, обычно ем без слуг. Они все приносят и оставляют на буфете, а я накладываю и уношу в жральню, к телевизору. Слуги знают, но делают вид, что не знают. А я знаю, что они знают, но тоже делаю вид, что не знаю.
- I like eating in zhralnya too*, - шепотом поведал страшную тайну Питер, который хоть и не говорил еще по-русски, но понимал многое.
Мы переглянулись, как трое заговорщиков.
- А мне можно? – спросила я.
Питер со значением обернулся к дворецкому, тот подошел и почтительно наклонился. Выслушав его, мистер Джонсон посмотрел на меня и кивнул. Люська тоже повернулась к нему, и дворецкий передвинулся, чтобы выслушать ее шепот. Потом снова посмотрел на меня и снова кивнул. Я чувствовала себя лошадью на базаре – всегда неприятно, если знаешь: о тебе говорят, но не слышишь, что именно.
После обеда Питер в библиотеку не пошел. Сигары он не курил – и вообще не курил, а бренди пить мог и в нашем обществе. Слуги собрали посуду, подали кофе и десерт. Впрочем, для десерта у меня места уже не осталось, поэтому я ограничилась рюмкой Grand Marnier.
Мы долго еще болтали, Люська переводила, когда я путалась в английских словах или не понимала Питера. Они наперебой уверяли меня, что месяц пройдет быстро, я получу большое удовольствие, заодно подтяну язык, а потом они вернутся и устроят мне массу всевозможных развлечений.
Огромные напольные часы в углу пробили половину одиннадцатого, и я поняла, что сейчас усну прямо за столом.
- Пора ложиться, - сказал Питер. – Завтра вставать в пять утра.
- Свет, мы не будем тебя будить. Позвоню из Парижа. А сейчас да, пора, - поддержала Люська.
Кто бы спорил! У меня так слипались глаза, что я еле соображала, куда иду. Да и выпила очень даже немало, а уж крепкий ликер с кофе и вовсе меня добил. Я из тех, кого кофе вечером не возбуждает, а наоборот усыпляет.
На площадке Люська обняла меня, Питер снова расцеловал в обе щеки, мы пожелали друг другу спокойной ночи, я им – удачной поездки, и за ними захлопнулась дверь спальни. Я пошла в свою сторону – и…
И снова, уже в третий раз, почувствовала все тот же пристальный взгляд. В этом не было ничего страшного, скорее, странное. Или я уже спала на ходу?
Перегоревшую лампочку поменяли. Коридор был пуст. Ступая на цыпочки, я пошла обратно. С крайнего портрета, висевшего напротив двери Люськиного будуара, прямо мне в глаза смотрела молодая темноволосая женщина в синем переливчатом платье.
Днем я разглядела за оконным стеклом только смутный силуэт, но не сомневалась – это она. Сон мгновенно улетучился. Хмель тоже.
Света, а ты знаешь, что это такое свойство портретов анфас – кажется, будто они смотрят прямо на тебя и следят за тобой?
Света, а ты знаешь, что раньше в коридоре было темно, и ты даже не подозревала, что там есть этот портрет?
И, кстати, Света, что за несуществующий портрет ты видела в несуществующем окне, а?
Когда-то давно я серьезно увлекалась историей костюма и даже подумывала о том, не стать ли дизайнером одежды, но с шитьем у меня не слишком ладилось, так что не срослось. И все равно мне хватало беглого взгляда, чтобы приблизительно определить по одежде если не страну, то хотя бы время. На этом портрете явно была дама все той же тюдоровской эпохи. Точнее – примерно середины XVI века.
Избегая смотреть таинственной незнакомке в глаза, я изучала детали ее наряда. Расширяющиеся книзу съемные рукава, узкий лиф с коротким мысом и прямоугольным вырезом, под которым прятался жесткий корсет, лютый враг женской груди. Маленький бюст он стискивал до полного визуального исчезновения, и только у пышногрудых дам что-то соблазнительно круглилось и выглядывало из-под выреза. Зато лиф без единой морщинки. Из-под верхнего узорчатого платья-гауна выглядывала матово-синяя юбка нижнего платья-котта.
Такие наряды носили знатные дамы при Генрихе VIII, точнее, при его шести женах – тон при дворе задавала именно королева. Нет, последнюю, Екатерину Парр, можно было исключить, при ней уже начали входить в моду двойные рукава с широченными буфами, закрытые лифы с длинным мысом и всевозможные причудливые воротники, которые при королевах Марии и Елизавете стали просто чудовищными.
Хотя первую, Екатерину Арагонскую, тоже можно отбросить. Она предпочитала строгие чепцы-турэ, домиком закрывающие волосы, и вместе с ней, разумеется, их носили все ее придворные дамы. А у женщины на портрете был френчхуд - похожий на кокошник французский чепец-полумесяц с сетчатой вуалью, да еще сильно сдвинутый на затылок. Такую моду ввела вторая жена Генриха, Анна Болейн, которая много времени провела во Франции. Конечно, при дворе английское платье причудливо соседствовало с модным французским, венецианским и даже немецким, но, позируя для портрета, дамы обычно старались одеться во что-то более традиционное.
Ага, а если учесть, что в последний раз титул графа Скайворта пожаловали за подавление крестьянских бунтов… А когда в Англии были крестьянские бунты? После того как Генрих решил жениться на Анне, объявил себя главой церкви и начал разгром монастырей. А было это, было это… Если мне не изменяла память, было это в середине тридцатых годов, как раз при Анне и потом, при Джейн Сеймур. Значит, женщина на портрете могла быть женой или дочерью первого графа Скайворта четвертого созыва... то есть разлива… то есть…
Я наклонилась и прочитала мелкую гравировку на металлической табличке: «Lady Margaret Dunner». Значит, не жена, а незамужняя дочь, иначе было бы написано «Margaret, the Countess of Skyworth»**.
Наконец я отважилась взглянуть леди Маргарет в глаза – ярко-синие, как ее переливчатое платье. Она смотрела на меня напряженно, но доброжелательно, словно хотела что-то сказать. А если правда?..
Света, уймись, ты бредишь. Ты пьяная, и тебе давно пора спать.
Я пообещала себе, что завтра же поищу информацию о леди Маргарет в интернете, мысленно пожелала портрету спокойной ночи и пошла в свою комнату.
__________________________
* (англ.) Я тоже люблю есть в жральне.
** (англ.) «Маргарет, графиня Скайворт»
