Книги
Верная своему слову, Мари не разговаривала ни с Куртом, ни с дедушкой всю оставшуюся неделю. У нее так хорошо получилось их игнорировать, что она впечатлила даже сама себя.
Бабушка наблюдала за всем этим с сочувствием, но в итоге не выдержала.
— Молчание придает сил, — сказала она, — но приносит мало пользы.
— Разговор принесет пользы еще меньше, — фыркнула Мари. — Если я открою рот, это будут не слова, а крики.
Так что она продолжила молчать и ждать.
Драк больше не было, но не было и покоя. Курт пытался найти утешение в компании Йохана, и больше не приходил ни для тренировок, ни для работы в поле. Лишь в самые поздние часы он возвращался в дом, чтобы улечься на сене в сарае.
Совместные ужины превратились в пытку. Еда не доставляла удовольствия никому. Курт сердито смотрел в свою тарелку, подавая голос лишь в том случае, когда к нему напрямую обращалась Ильзе. Ленз вел себя так же.
Единственный, кому, казалось, не вредила неловкая тишина, был Йохан. Он держал язык за зубами по собственной воле.
С удивлением Мари обнаружила, что угрюмое молчание Курта раздражает ее даже больше, чем его ссора с дедушкой. Она ждала, что он будет искать способы поговорить с ней, попросит прощения, но вместо этого он вел себя так, будто это он обиделся, а не она.
Во время очередной молчаливой трапезы, Мари решила, что заставит его заговорить первым, даже если для этого придется спровоцировать его злость.
Чувство вины пыталось укусить ее, когда она открыла рот, чтобы произнести слова, крутящиеся на языке. Но она проигнорировала голос совести и спросила у бабушки нарочито будничным тоном:
— А кто в деревне считается самым завидным холостяком?
Мари физически ощутила, как Курт замер над своей тарелкой. Удовлетворенная такой реакцией, она выжидающе посмотрела на бабушку.
Ильзе либо было всё равно, либо она не поняла, в чем подвох, потому что ее ответ был таким же ровным, как и всегда.
— Вроде как Мэнни Ридлер и Гензель сейчас пользуются спросом у девушек.
— А Гензель кого-нибудь выделяет? — небрежно продолжила Мари.
Ильзе приподняла одну бровь.
— Вроде нет. А что?
— О, да так, — пожала плечам Мари, — на свадьбе Адлера нужно же будет с кем-то танцевать.
Еще раз украдкой взглянув на Курта, она убедилась, что он разъярен до предела. Его пальцы побелели от того, с какой силой он сжал ложку.
Мари осталась довольна произведенным эффектом и старалась изо всех сил унять рыдания своей совести. О танце больше не было сказано ни слова, но когда Мари, извинившись, встала, чтобы пройти в уборную, Курт сразу же выскочил следом за ней, игнорируя суровый взгляд Ленза.
Он быстро настиг ее в темноте, схватил за руку и прижал к стене дома. Судя по его хватке, дурачится он не собирался, и Мари на мгновение стало страшно.
Курт тяжело дышал, но всё же взял себя в руки.
— Мари, что ты делаешь? — спросил он низким и напряженным голосом.
— Я ничего не сделала.
— Ой, правда? Ты не разговаривала со мной несколько дней, а теперь что? Поиздеваться решила?
Мари выдернула руку и посмотрела на Курта сквозь темноту свирепым взглядом. Она была уверена, что он видит ее гораздо лучше, чем она его.
Она молчала.
— Мари, чего ты хочешь от меня, а? — Курт вдруг начал звучать раздраженно. — Я просто уже не знаю, что ты хочешь, чтобы я сделал!
Вопрос застал ее врасплох. Она хотела, чтобы он сделал что? Ей понадобилось время, чтобы вновь обрести голос, и когда она это сделала, он, к ее ужасу, был близок к тому, чтобы сорваться.
— Я бы хотела, чтобы ты хотя бы попытался разрушить чары. Чтобы ты прекратил вести себя как ребенок рядом с моим дедушкой. Я хочу, чтобы ты боролся за меня, за моё счастье.
Мари пришлось остановиться, чтобы вместе со словами не выпустить всхлип.
Курт ничего не говорил, а когда обратился к ней снова, то звучал тихо и печально. И даже… разочарованно?
— А чем я, по-твоему, занимаюсь с того самого дня, как мы встретились?
В ту ночь Мари почти не спала. Жар бросился ей в лицо, и, лежа в постели, она сгорала от смущения и стыда, снова и снова прокручивая его слова. Что, ради Создателя, заставило ее быть такой слепой?
Да, его молчание всё еще ее раздражало, но глупо было думать, что Курт оставит попытки разрушить чары только из-за ссоры с Лензом. И, возможно, Мари ошибалась, когда думала, что большую часть последних дней Курт провел в волчьем обличии, как Йохан.
Еще больше вины навалилось на нее, когда она поняла, что непреднамеренно назвала Курта трусом прямо в лицо.
Мари сердито рыдала в своей постели, борясь с собой. Нет, в последнее время поведение Курта определенно не было идеальным, но это не сделало его жестоким. Жестока была она.
На следующий день в Майсене были танцы — на свадьбу Адлера собирались все. Ильзе ходила по дому и выкрикивала приказы.
— Делайте что хотите, — пригрозила она Курту и Лензу, — но я не допущу, чтобы люди подумали, будто я тут позволила вам одичать.
Курту впервые в жизни сделали нормальную стрижку и подобрали комплект одежды без дыр. Мари чуть не нарушила молчание, когда увидела его в темной рубашке и штанах, которые идеально сидели по его фигуре и, казалось, делали его еще выше.
Ей потребовалась вся сила воли, чтобы не пялиться на него во все глаза. Ильзе усмехнулась, когда подтолкнула Мари в ее комнату, чтобы помочь со сборами и ей.
— Отлично, — сказала она. — Это первая твоя улыбка за последние дни, не зря я старалась.
Еще шире Мари улыбнулась, когда надела платье, которое для нее сшила бабушка. Оно было прекрасным! Темно-зеленые бархатные юбки выглядели невероятно дорогими и тускло сияли в вечерних бликах. Рукава и воротник были белыми, а лиф выполнен из той же ткани, что и юбки. На фоне платья красный плащ Мари казался еще ярче, а ее волосы — еще светлее.
Но, несмотря на красивый наряд, в глубине души Мари чувствовала себя несчастной. Разговор с Куртом тяжело ложился на ее плечи. Каждый раз, когда она пыталась поймать его взгляд, он отворачивался.
Какой бы глупостью это не казалось, но Мари так хотела услышать, что он думает о ее новом платье. Лишь его глаза, которые на миг расширились, когда она вышла, принесли ей хоть какое-то облегчение. Но ее вид был неспособен стереть острую обиду, так что Курт опять отвернулся и пробормотал что-то про лошадей.
Путь к свадьбе был долгим и молчаливым. Мари попыталась взбодриться, ведь она собиралась навестить старых друзей. Она покажет себя людям, а потом будут танцы, вкусная еда и вино.
Если кто-нибудь спросит, где она пропадала последние пять лет, нужно будет отвечать, что она училась в доме целителя в Тагеле. И это даже отчасти будет правдой, которую заклинание позволит произнести.
В этот вечер в церкви было еще больше народу, чем в Святые дни. Служба принесла Мари мало счастья, несмотря на то, что она старалась радоваться созданию новой семьи. Невеста вышагивала в окружении семьей и друзьями. Ее мать плакала, а отец выглядел напряженным и часто кашлял. Жених, Адлер Бронс, казалось, вот-вот потеряет сознание. Но, когда он увидел свою невесту, то прекратил ёрзать и уставился на нее во все глаза. Его лицо озарилось светом и счастьем.
Мари почувствовала укол зависти. Она хотела всего этого и для себя, и от этого несбыточного желания ей стало невыносимо больно.
Курт всю церемонию смотрел в пол. Дедушка сердито уставился в потолок. Ильзе была единственным членом семьи, которому удавалось выглядеть убедительно счастливой. Но когда они все выходили из церкви, она позволила этой маске ненадолго слететь с ее лица.
Она собрала вокруг себя Мари, Курта и Ленза.
— Все вы, — строго прошептала она и указала на каждого пальцем, — если не хотите услышать вопросы, на которые мы не сможем ответить, ведите себя прилично!
Вскоре начались танцы. Небольшую городскую площадь выложили досками, чтобы создать ровную поверхность. Десятки людей смеялись и кружились рука об руку, а Мари тут же вспомнила их с Куртом первый и единственный танец, и это воспоминание чуть не заставило ее заплакать. Он тогда был таким красивым… Он и сейчас красивый, конечно, но тогда, несмотря на его явный страх, его юные глаза светились еще и надеждой.
Тогда она впервые ощутила на себе его магию. И проклятие тут было не причем.
Внезапно ей захотелось ощутить всё это снова и, хоть они всё еще не разговаривали, в ней вдруг проснулось глупое желание… Может, он всё-таки пригласит ее потанцевать? Или, может, она сама будет достаточно смелой, чтобы переступить через гордость, и позовет его танцевать?
Но когда она повернулась к нему, все мысли о танцах тут же улетучились. Она с ужасом узнала тот самый пустой взгляд на его лице.
— Твой жених еще не пригласил тебя на танец?
Мари подпрыгнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела рядом Гензеля. Его рыжие волосы был зачесаны назад, а чистая белая рубашка и синие брюки ему очень шли.
— Это же он? — Гензель кивнул на Курта.
— Д-да-а… — протянула Мари. — Ему... просто нехорошо.
— Может, потанцуешь со мной, пока он приходит в себя?
Мари оглянулась на Курта и увидела, как он уходит прочь. Все ее надежды на примирение смыло новой волной раздражения. Серьезно? Он просто уходит? Что ж, раз ему всё равно…
— Прекрасная идея, — улыбнулась она Гензелю.
Они взялись за руки и отправились в центр площади.
— Если бы ты была моей невестой, — усмехнулся Гензель, — я бы не выпускал тебя из виду даже на смертном одре.
Мари рассмеялась, довольная комплиментом. Музыканты завели новую быструю мелодию, и Гензель ее закружил. Вокруг нее были улыбки и смех, так что она позволила себе раствориться в моменте и просто получать удовольствие.
Старые друзья были в восторге, когда в танцующей с Гензелем девушке узнавали Мари. Музыка давала мало времени для болтовни, но ее это устраивало. Признания и восторга в их глаз было достаточно.
Когда они с Гензелем устали и отошли к столу, чтобы перевести дух и попить, Мари задалась вопрос, какой сейчас была бы ее жизнь, если бы она не уезжала? Если бы Варин не повелся на речи Айзека?
Ей бы дали шанс стать настоящей Летней девой. С ней бы говорили, шутили, смеялись. Может, она уже была бы замужем. И, может, даже за Гензелем. Как бы он сделал ей предложение? Мари вообразила себе что-то очень милое и романтичное — например, знойным утром у виноградников или на крыльце ее дома ясным звездным вечером.
Что-то более душевное, чем сделка между ней и Куртом.
Его всё еще не было видно.
Чувство вины и разочарование боролись внутри нее. Уже не только Гензель, но и Мэнни Ридлер и парочка других парней просили у нее танец, а Курт… Он даже не попытался вмешаться.
— Прогуляемся? — предложил Гензель. — Тут становится душно, мне нужно немного воздуха.
Мари кивнула, и они отошли от столов, подходя поближе к деревьям. Ночь была теплой и свежей.
Мари старалась держаться от друга на почтительном расстоянии, чтобы по Майсену не поползли лишние слухи. Около минуты они шли молча, что не могло не радовать Мари сейчас. Когда же Гензель заговорил, его слова звучали тепло и одновременно печально.
— После твоего отъезда всё было по-другому, Мари. Некоторые говорили, что твой отец ушел искать волшебницу для твоей мамы. Другие говорили, что она умерла, а он потерял рассудок. И мне… Я думал, что это несправедливо, что они забрали тебя.
Мари молчала, помня о настоящей причине их отъезда.
Они остановились на краю дороги. Даже в темноте и отблеске факелов Мари смогла разглядеть румянец, который покрыл щеки Гензеля.
— Я… — нервно начал он. — Я всегда знал, что будешь красивой, но чтобы настолько…
Мари почувствовала, что и сама краснеет.
— Спасибо, — пробормотала она.
Их глаза встретились.
— Ты счастлива, Мари? — спросил Гензель. — Я имею в виду… с ним?
Она замялась.
— Курт хороший человек. Он заботится о своей семье и много работает, чтобы защитить их…
— Но ты…
Гензель не успел продолжить свою мысль, потому что из тени деревьев к ним вышла высокая фигура.
— Это не твое дело, — прорычал Курт.
Он подошел к ним вплотную, стараясь отгородить Мари от ее друга.
В ней смешалось столько эмоций, что она уже не могла разобрать, какая из них сильнее. Вина, стыд, гнев, раздражение — всё это грозило убить ее на месте.
— Курт… — начала она.
— На твоем месте я бы убрался отсюда сейчас же, — сказал он Гензелю.
Тот выглядел на удивление спокойным. Самым спокойным из них троих. Несколько секунд он смотрел Курту прямо в лицо, а потом перевел взгляд на Мари.
— Спасибо за танец, — сдержанно сказал он. — Если тебе будет нужно, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
С этими словами он развернулся и отправился обратно в толпу.
Несколько мучительных секунд Курт и Мари стояли в тишине. Он не поворачивался, а когда повернулся, ей показалось, что о ту боль, которая горела в его глазах, можно обжечься.
— Нам пора возвращаться в лес, — сказал он.
Глаза Мари расширились.
— Сейчас?
— Можем поехать завтра на рассвете.
Мари показалось, что она начала задыхаться. Ее пульс стал учащаться слишком быстро, а мир больше не выглядел ровным. В глазах всё поплыло.
— Нет… Нет, я не готова уйти! Я не могу!
Ее слова звучали истерично, а голос стал на несколько тонов выше.
— Я не готова жить без солнца!
Какая глупость. Сколько еще она могла притворяться, что они с Куртом пробудут в Майсене вечность? Жизнь, которую она представила себе во время танцев, снова пронеслась у нее перед глазами. Та, которой у нее никогда не будет.
Вместо нее, вместо улыбок и смеха будут серость и обреченность. Со временем волк сожрет всё больше и больше сознания Курта, а магия убьет Мари до того, как она поседеет. А любые дети, которым они дадут жизнь, будут повторять их судьбу снова и снова, причем семикратно. Стая продолжит расти, требуя больше порядка и человечности.
— У нас всего три дня, — сказал Курт. — Я надеялся…
Его голос оборвался, когда он увидел, как Мари опустилась на землю и обхватила руками голову. Ей казалось, что она разваливается на куски.
Мари сидела в оцепенении, пока слезы текли по ее щекам и падали вниз. Голос в голове шептал, что такая реакция причиняет Курту больше боли, чем он может вынести, но она была не в силах его слушать.
*
Они уехали за несколько часов до рассвета, прокрадываясь к лошадям, словно воры, чтобы Ленз не мог их услышать и остановить. Они долго скакали, не переставая. Йохан подхватил темп и неизменно бежал рядом. Всю дорогу Мари чувствовала на себе обеспокоенные взгляды Курта, но не могла на них ответить. Не могла смотреть ему в глаза.
Она не могла поверить, что они проиграли. Только теперь она поняла, насколько сильно она цеплялась за надежду, пока они были вдали от леса.
Спустя несколько часов пути Мари поняла, что голодна. Но ей было до ужаса всё равно. Она вспомнила, что хочет пить, только когда Курт сказал ей пойти к ручью.
Когда они остановились в лесу на ночлег, Мари всё еще не сказала ни слова. Курт развел костер, и она села рядом с огнем, уставившись на языки пламени, облизывающие темноту.
Она знала, что Курт сидит напротив, но не смотрела на него. Ее не заботила тишина, потому что ее не заботило ничего. Но Курт, очевидно, тяготился ее состоянием.
— Мари, я… Я не хочу причинять тебе боль. Я просто не знаю, что делать, — его голос надломился. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, но не могу позволить своим людям умереть.
Она ничего не ответила и даже не видела, как он схватился руками за голову.
— Мы пытались, Мари. Мы сделали всё…
С этими словами он умолк, а потом резко встал и отправился в темноту.
— Я… я за дровами. Я вернусь.
Когда Курт ушел, Йохан принял человеческий облик и сел на его место.
— Не путай его чувство долга с безразличием, — сказал он Мари как можно мягче. — Он правда страдает из-за того, что страдаешь ты.
Мари продолжала смотреть на пламя, как будто оно могло дать ей ответы, которые она искала. Но огонь молчал так же, как она сама.
Когда Йохан попытался сказать что-то еще, Мари демонстративно легла и закрыла глаза. За этот месяц слов было сказано достаточно, и ни одно из них не помогло. Этим вечером она уснула с намерением произнести следующее своё слово только у алтаря.
