Когда дверь со скрипом открылась, Мари не сразу поняла, что это не сон. Отец проснулся? Уже утро? Она планировала поспать подольше и позволить Варину нагружать телегу без нее. Всё равно большинство из мешков для нее неподъемные.
Но, открыв глаза, Мари поняла, что до утра еще далеко. Кругом кромешная тьма. Только слабый свет освещает дом из приоткрытой двери. Зачем отец поднялся настолько рано?
Она собралась провалиться обратно в сон, но он ускользал от нее с каждой секундой. Что-то не так. Когда Мари услышала странный хрип и глухое рычание, исходившее от кровати Варина, она чуть не потеряла сознание от ужаса.
Стараясь притвориться тенью, она медленно повернула голову, чтобы увидеть источник звуков. Огромный волк стоял над телом ее отца и смотрел на нее в упор. С его морды капала кровь. Лицо Варина было пепельно-белом, и он не дышал.
Темные глаза этого волка были до ужаса человечными. Хуже того, они показались Мари знакомыми, хотя она понятия не имела, где могла видеть их раньше. Но это не имело значения. Абсолютно никакого.
Вместо парализующего страха, который сковал ее тело в первый раз, Мари почувствовала прилив ярости. Жгучий гнев бежал по ее венам и заставлял сердце биться чаще.
Мари почти прокричала волку, чтобы попробовал подойти и к ней, но он уже повернулся и бесшумно скользнул за дверь. Не помня себя от злости, Мари вскочила и подобрала отцовский арбалет, который тот держал у изголовья кровати.
Из-за постоянного холода Мари привыкла спать в ботинках и сейчас была болезненно благодарна за эту привычку. Это помогло ей быстрее выбежать из дома и погрузиться в темноту леса. Глупость своих намерений совершенно ее не смущала.
Охотиться ночью на огромного волка — верный способ умереть, но Мари только этого желала. Перед смертью она прострелит эти жуткие человеческие глаза, и не важно, что она едва умеет обращаться с арбалетом. Пары уроков дедушки оказалось достаточно, чтобы зарядить болт.
Дружба с Куртом тоже не прошла даром и помогла ей лучше обходить пни и заросли, об которые можно споткнуться. Она бежала вперед, гонимая только яростью и жаждой мести. И все же вскоре была вынуждена остановиться.
Она не слышит его. Зверь убежал. Никаких следов волчьего присутствия. Она бессильно уронила руки, и арбалет больно ударил ее правую икру.
— Боишься? Ты боишься, да? — прокричала Мари в ночь. — Слишком труслив, чтобы вернуться и закончить начатое?
Из ее груди вырвались рыдания. Сдавленный крик унесся в темноту, а безжизненное лицо отца всплыло перед глазами. Мари дернулась вперед, наплевав на то, что у нее нет никакого плана. Она просто будет бежать, пока не найдет этого волка или не свернет себе шею.
Пара сильных рук поймала ее и крепко сжала.
— Я должна его найти! — прорычала она.
Она билась и вырывалась, но тот, кто ее держал, оказался в разы сильнее.
— Я должна его убить! Я должна убить волка!
— Нет, Мари, — голос Курта звучал печально, но твердо. — Ты просто сделаешь себе больно.
— Он убил моего отца!
— Я знаю, — прошептал он ей в волосы. — Я знаю.
У Мари резко закончились силы. Их не хватало на то, чтобы бежать, стоять и даже удивляться, откуда Курт всё знает. Она просто обмякла в его руках, как тряпичная кукла, и позволила ему держать себя.
Если отец был мертв в прямом смысле, то она умерла внутри. Каким бы Варин не был никудышным отцом, она любила его, а он любил ее. И его смерть не имела смысла. Создатель не мог позволить такой несправедливости случиться, но он именно это и сделал, и теперь Мари хотелось ненавидеть и его тоже.
Курт был прав — в этом лесу нет места доброй магии. Ничего, кроме зла и смерти, не случилось с семьей Мари с тех пор, как они сюда приехали.
Она вцепилась в рубашку Курта, пока он пытался ее успокоить. Ей было всё равно, что она уже сползла вниз и сидит в грязи. Руки Курта и его печальный шепот — вот всё, что удерживает ее от того, чтобы разлететься на части. Она ничего не могла сделать, кроме как держаться за него и плакать. Бесконечно долго плакать.
*
Мари не помнила, как заснула и даже как вернулась в дом, но утром она проснулась в своей постели. Кровь ее отца всё еще виднелась на полу, но его тело уже унесли.
Почти сразу, как она встала, прибыл Отто, чтобы выразить ей соболезнования.
Ей, может быть, и нужно было его спросить, как он всё так быстро узнал и куда делось тело Варина, но она была слишком разбита. Она бы не смогла подобрать слова и заставить бургомистра отвечать ее вопросы.
Всё, чего ей хотелось, это лечь обратно в постель, закрыть глаза и исчезнуть.
— Мисс Ханерс, вы меня слышите?
Мари медленно повернула голову к бургомистру.
— Я спросил, не хотите ли вы переехать? Несколько семей готовы принять вас после такой трагедии. Вам не придется жить в одиночестве.
Ее лицо исказилось гримасой презрения. Этот толстяк изливает на нее потоки ничего не значащих слов, когда ей просто хочется тишины.
— Нет.
— Что, простите?
— Я сказала нет! — рявкнула Мари. — Я буду жить сама по себе!
Как будто до смерти Варина было иначе.
— И я всё равно не останусь здесь надолго, — отрезала она.
Отто встрепенулся, словно ее последняя фраза заботила его больше, чем страшная смерть кузнеца.
— А куда вы собрались, позвольте узнать?
Он изобразил подобие улыбки, но получилось плохо. Отто так разнервничался, что принялся обильно потеть.
— Запрыгну в телегу к первому торговцу, который доставить меня к бабушке и дедушке.
— Я бы не советовал… — начал Отто, но она его прервала.
— Мне плевать, что вы посоветуете, — прошипела Мари. — Вы и ваш жалкий городишка не дали мне ничего, кроме горя! Я уеду, и вы мне не запретите!
Поняв, что переубеждать ее бессмысленно, Отто встал и вышел. Как только дверь за ним закрылась, Мари заметалась по хижине, выискивая деньги. Наверняка у них припрятана пара-тройка монет.
Только добравшись до окровавленной кровати, Мари поняла, что Варин, должно быть, держал деньги при себе. Он всегда так делал, когда они куда-то ездили. И сейчас Мари понятия не имела, где его тело и кто его забрал.
Разозлившись, но не испугавшись, она вылетела из дома, оглушительно хлопнув дверью. Она быстрым шагом подошла к первой крытой телеге с зерном.
— Сколько стоит доехать в Майсен?
Мужчина, загружавший тюки в свою повозку, посмотрел на нее и ухмыльнулся.
— Поселение у горы? Для тебя — двести франков, дорогая.
Мари чуть не набросилась на него с кулаками. Двести франков — это больше, чем ее отец успел бы скопить за год. Он мог бы, конечно. Если бы не пил. Но это уже не важно.
Мари прикрыла глаза. Надо сделать глубокий вдох и попробовать еще раз.
— А если не в сам Майсен, а до опушки леса с той стороны?
— Двести франков.
— Но это гораздо ближе!
Торговец закатил глаза и наклонился, чтобы прошептать ей на ухо:
— Послушай, дорогая, ничего личного. Просто утром пришел бургомистр и предупредил таких как я, что сегодня девушка будет пытаться выехать из города. Он угрожал, что тот, кто ее повезет, может забыть о торговле в Валде.
— Угрожал? — прорычала Мари.
Мужчина пожал плечами.
— Говорю, как есть. Прости, я не хочу рисковать своим правом торговать в городе.
Мари фыркнула и направилась к другому торговцу. Потом к третьему. Потом к четвертому. К пятому, десятому — никто не соглашался везти ее меньше, чем за двести франков. А некоторые называли сумму и того больше.
В итоге, сама не понимая, как именно, Мари снова оказалась дома. Тут всё по-прежнему в беспорядке — узелки и мешки разбросаны после ее тщетных попыток найти монеты. Она несколько минут стояла в дверях, уставившись на всё, что у нее осталось. Часть ее хотела броситься в лес и найти Курта, а другая молила о том, чтобы упасть на кровать и никогда больше с нее не вставать.
Но потом холодная решимость затопила ее сердце. Она получит двести франков, даже если это убьет ее. Она не может уехать прямо сейчас, но это не имеет значения. Она сбежит отсюда любой ценой, и ни Отто, ни воющий вдалеке волк не смогут ее оставить.