Книги
13
С того самого дня, как меня перевели из реанимации в обычную палату, я только и думала о том, как бы увидеть свое лицо. Хотела и боялась. На ощупь выходило какое-то страшилище. В туалете зеркала не было. Соседки по палате странно ежились и врали, что у них тоже нет. В глубине грязного оконного стекла отражалось что-то смутное и неясное.
Я прекрасно понимала, что ничего хорошего это зрелище не сулит. Себя все равно не вспомню, а доподлинно знать, что превратилась в безобразное чудовище, - приятного мало. Синяки и кровоподтеки на ногах и животе побледнели и цвели желтым, под бинтами на бритой голове пробилась щеточка колючих волос. Мне уже разрешили вставать и ходить. И только лицо... И все-таки я решилась. Что толку прятать голову в песок. Рано или поздно все равно себя увижу. Так лучше сразу.
Но оказалось, что заполучить зеркало не так-то просто. Медсестры говорили «да-да» и тут же забывали о моей просьбе. Или делали вид. Лечащий врач буркнул что-то себе в усы и тоже проигнорировал. Я разозлилась не на шутку.
Они что, боятся, как бы я тут же это зеркало не разбила и с отчаяния не перерезала себе вены?
Пришлось идти на шантаж.
Во время очередного обхода я набралась наглости и заявила врачу, что не буду принимать никакие лекарства и уколы не дам себе делать, пока не принесут зеркало. Врач нахмурился. Мне показалось, сейчас скажет что-то вроде «ну и фиг с тобой, не принимай», но он, подумав немного, повернулся к моей молоденькой соседке с сотрясением мозга:
- Ирочка, дайте, пожалуйста, зеркало, - и добавил, обращаясь к медсестре: - А ты, Катя, сбегай за валерьяночкой. Пригодится.
Ирина, пряча глаза, достала из тумбочки пудреницу и протянула мне.
Где-то в глубине души пряталась робкая надежда, что, может, все не так страшно, как кажется. Но действительность оказалась намного хуже, чем самые мрачные предположения.
Из маленького зеркальца на меня смотрела страшная рожа. Если б увидела такое в темном переулке, тупо подумала я, прежде чем залиться слезами, то умерла бы со страху.
Косые шрамы пересекали лицо и шею, стягивая и уродуя их. Надломленные края кости на лбу выровнять не удалось, они так и срослись – где впадиной, где бугром. Скулы, левая глазница, нижняя челюсть – все это было сломано и тоже срослось кое-как. Левый глаз словно выглядывал из какой-то косой щели. Сломанный нос провалился вовнутрь, как у сифилитика. Порванная и криво сросшаяся нижняя губа свисала уродливым валиком. Вдобавок от доброй половины зубов остались одни пеньки.
Медсестра Катя принесла стаканчик с валерьянкой. Я выпила залпом, продолжая таращиться в зеркальце. Рожа словно гипнотизировала меня, притягивала к себе. Слезы катились по щекам, капали на казенную бурую пижаму, я и не думала их вытирать. Врач погладил меня по плечу:
- Пойдем в ординаторскую, поговорим. Там сейчас нет никого.
Шлепая огромными казенными тапками неопределенного цвета, я вышла за ним в коридор.
- Мариночка! – подбежала ко мне с поста медсестра Лариса. – Там опять этот звонил. Ну, тот самый. Спрашивал, нельзя ли тебя навестить. Сказал, что еще позвонит.
К великому разочарованию – моему, а также врачей и следователя, выяснилось, что мужчина, интересовавшийся моим самочувствием, – всего-навсего тот, кто нашел меня на дороге и привез в больницу. Смутно прорывалось сквозь темноту: кто-то берет на руки и несет… Мне очень интересно было, какой он. Представлялся, разумеется, прекрасный принц. Молодой, высокий, красивый. И, конечно, сильный. Хотя меня, с моим ростом и весом, вполне мог унести и плюгавый коротышка. Однако подобный вариант казался мне оскорбительным.
Разумеется, мне очень хотелось увидеть моего спасителя, и я вполне допускала, что раз он звонит и справляется обо мне, то, может, и навестить захочет. Чего там греха таить, и лицо-то мое в первую очередь интересовало в первую очередь на подобное развитие ситуации. А то ведь придет, посмотрит и… И убежит с криками ужаса. Или посидит, мужественно сражаясь с тошнотой, минут пять, после чего и звонить перестанет.
Кроме моего таинственного спасителя никто меня не искал и никто обо мне не спрашивал. Приходил молодой рыжий милиционер в штатском, старательно и безуспешно пытался что-то у меня выведать. По его словам выходило, что в Сочи отправили по факсу два моих снимка, но, как и следовало ожидать, никто меня по ним не узнал: ни бывший муж, ни бывшие сослуживцы. Поэтому вопрос идентификации моей личности оставался открытым.
И надо ж такому случиться, что в тот момент, когда я наконец обнаружила, во что превратилась, мой прекрасный принц захотел увидеть меня воочию. Лариса стояла и смотрела выжидательно, а я от отчаяния не нашла слов. Только рукой махнула безнадежно, нисколько не задумываясь, как именно этот жест поймет Лариса.
Врач привел меня в ординаторскую, закрыл дверь, усадил в кресло, сам подошел к стенному шкафчику. Достал бутылку с прозрачной жидкостью, плеснул в мензурку, разбавил водой из графина, протянул мне.
- Спирт? – поморщилась я, почуяв привычный запах, напомнивший о бесконечных инъекциях.
- Пей давай.
- А разве мне можно?
- Раз выжила, теперь можно. В небольших количествах. Только ничего паленого. И не курить. Куришь?
- Не знаю, - пожала плечами я. Курить не хотелось, да и сигарету в своей руке я совершенно не представляла. Вздохнув поглубже, я одним глотком выпила содержимое мензурки. Закашлялась, скривилась, от чего лицо сразу напомнило о себе тянущей болью.
- Не тянет – значит, не куришь. Слушай меня внимательно.
Врачу-травматологу, которого звали Виктор, Виктор Алексеевич, неделю назад исполнилось тридцать два. Молодой еще, но, судя по всему, повидал немало. Взгляд суровый, хотя и видно, что жалеет меня. Интересно, было ли в его практике что-нибудь подобное? Человек, потерявший разом все – и внешность, и память. А вместе с этим и всю свою жизнь. Я еще довольно смутно сознавала тогда, что в один момент оказалась заброшенной на самое дно. Ему предстояло объяснить мне это - правдиво и жестко, если не жестоко. Другого выхода не было.
- Марина, я скажу тебе откровенно. Твое лицо – да, это ужас. Но другого выхода не было. Его собирали по кусочкам, на живую нитку. Торопились. Что вышло, то вышло. Пластиков рядом не имелось. Да и не до них тогда было. Самое страшное, Марина, не это. Лицо... Ты с этим свыкнешься. Другие... Другие тоже привыкнут. Скажи, что ты будешь делать, когда выйдешь из больницы? Тебя не смогут здесь держать долго. Максимум еще неделю. Личность твою до сих пор официально не установили. У тебя нет документов, ты ничего не помнишь, тебя никто не ищет.
- Но... – робко пробормотала я, задохнувшись от ужаса, который навалился на меня – тяжело и безысходно.
- Тебе уже говорили, наверно, из милиции отправили твою фотографии в Сочи, - перебил меня Виктор. – На тот случай, если ты действительно Марина Сергеевна Слободина, как на билете написано. Только никто тебя по ним не узнал. А это значит...
- Это значит, мне одна дорога – на улицу, - прошептала я, судорожно сжимая в ладони пустую мензурку. – Даже если я все вспомню – все равно. Мне рассказывали, бывает, людей случайно посчитают умершими, а потом они никак не могут добиться, чтобы обратно признали живыми. Нормальные люди, здоровые, с памятью и с документами. Ну, допустим, вспомню, что я – это та самая Марина Слободина. Или еще кто-нибудь, неважно. Но как я это докажу? Как трупы опознают? По травмам и зубам? Не смешите. У меня и зубов-то почти не осталось. По анализу ДНК?
- Неплохая идея, - вздохнул Виктор. – Только вот...
- Только вот кто его будет делать! И с чем сравнивать? Так что, Виктор Алексеевич, надеяться мне не на что.
- Ну, надеяться всегда есть на что. Если память к тебе вернется, то хоть и небольшой, но все же шанс есть. Например, ты вспомнишь что-то такое, чего никто, кроме тебя знать не может, стопроцентно. И тогда кто-нибудь, родственники или знакомые, смогут подтвердить: да, ты это ты. Ну, а дальше начинается судебная волокита...
- До самого конца моей жизни. И в результате меня все равно закопают как неопознанный труп.
Я опустила голову и спрятала лицо в коленях. Виктор подошел, погладил меня по спине. Я вздрогнула, но голову не подняла.
- И все-таки отчаиваться не надо. Ты в бога не веришь?
- Нет. Не знаю. Наверно, нет.
- Жаль. Так было бы легче.
- А вы верите?
- Ну... – задумался Виктор. – Скорее да, чем нет. Одно то, что кто-то тебя нашел на дороге и ты выжила, - уже чудо.
- Чудо чудом, - я посмотрела на него снизу вверх, - а что дальше-то делать? Вы ведь меня к себе домой не возьмете?
Виктор смутился. Конечно, нет. Только говорить об этом прямо - цинично, а выкручиваться, что, конечно, взял бы, но... – глупо и фальшиво.
- Да ладно, - с горечью усмехнулась я. – Это я так, просто. Конечно, нет. Да я и не пошла бы.
- Послушай, я постараюсь что-нибудь придумать. Не знаю что, но постараюсь. Может, кому-нибудь прислуга нужна. Тебе же сейчас особо выбирать не приходится. А так – под крышей и сыта.
- Да что вы, Виктор Алексеевич, кому такая страшная прислуга нужна? Столкнутся со мной вечером в коридоре – и кондрат хватит. Идея хорошая, но...
Сгорбившись, шлепая тапками, я вышла из ординаторской. Виктор возился с замком, когда ко мне подбежала, одергивая коротенький халатик, Лариса.
- Марин, он снова звонил. Ну, я сказала, чтобы приезжал. Ты так рукой махнула, я подумала, что пусть.
- Да он со страху помрет, - простонала я, беспомощно глядя на Виктора. Что делать-то теперь? Приедет ведь!
- Не помрет, - отрезал тот. – Он тебя уже страшную видел, когда сюда вез. И потом тебе что, замуж за него выходить?
- Ну, это вряд ли.
- Вот видишь. А вдруг он-то как раз тебе и поможет?
Ничего не ответив, я побрела обратно в палату.
Поможет, как же! Никто мне уже не поможет. Господи, если ты есть, почему не дал мне умереть?
