Книги
Глава 1
Сидящий на стуле круглый, как рыночный пирожок, и такой же маслянистый мужчина улыбается невинной улыбкой профессионального мошенника. И взгляд у него… нехороший.
— Мой адвокат сказал, что документы на усыновление в полном порядке.
И это тоже настораживает.
За все годы работы в опеке я ни разу не видела настолько идеальных документов. Я повидала всяких претендентов на усыновление приютских сирот, и опыт на пару с интуицией просто кричат, что доверять детей чете Молл нельзя. Только оснований для отказа у меня на первый взгляд нет. И на второй, и на третий.
Щуплая мадам Молл льнёт к супругу и выглядывает из-за его плеча будто крыска:
— Да-да, госпожа инспектор. Я тоже не понимаю. Не только адвокат, вы сами признали, что документы в порядке. Зачем тянуть? Чем быстрее ребёнок окажется в семье, тем лучше. Разве не так?
— Рассмотрение займёт некоторое время, — обтекаемо отвечаю я, потому что больше сказать нечего.
— Госпожа инспектор?
Я игнорирую крыску.
— Госпожа инспектор, кажется, я буду вынужден подать жалобу. Безосновательное затягивание во вред ребёнку, тогда как именно интересы ребёнка вы обязаны представлять, — от лебезения бурдюк с маслом переходит к угрозам.
Тю!
Пусть подаёт. Я действую строго в рамках закона.
Грамотный стряпчий хлопот доставит, без этого никуда, всё же затягивание — скользкий момент, по-своему мужчина прав. Но как-то не получается воспринимать угрозу всерьёз. К тому же разбирательство процесс небыстрый, усыновление будет отсрочено, и жалоба как раз сыграет против жалобщиков, если их главная цель — оформление за минимальный срок.
— Я знаю, что Карши очень ждёт, когда новые мама и папа заберут его домой, — миролюбиво отвечаю я.
— Я полюбила Карши с первого взгляда, — воодушевляется крыска, наверное, решила, что я испугалась и пошла на попятную.
Я хмыкаю:
— Только мальчика зовут Кайми. Вы так сильно его любите, что даже имя не помнете?
Да, отдавать им ребёнка точно нельзя. Не знаю, зачем им понадобился мальчик, но когда усыновители не утруждаются даже запоминанием имени своего предполагаемого подопечного, верить в родительскую любовь я отказываюсь.
— Госпожа инспектор!
— Вы можете идти. Документы будут рассмотрены, и в срок вы получите официальный ответ, письмом.
Мужчина уже не скрывает злости, но поднимается медленно, сдерживает порыв вскочить. А жаль. Я бы засвидетельствовала неуравновешенность. Невнятно пискнув, крыска подрывается следом, повисает на его локте, тесно прижимается, словно пытается врасти, слиться.
— Всего доброго, госпожа инспектор, — цедит мужчина на остатках вежливости, и чета Молл покидает кабинет.
Глаза бы мои их не видели.
Дождавшись хлопка двери, я раскрываю папку на первой странице и утыкаюсь невидящим взглядом в заявление. Я уже запросила подтверждение каждой справки, перепроверила каждую бумажку. Я нутром чую, что подвох есть. Почему я его никак не найду?!
А если…
Смутная идея толком не оформилась.
Я пролистываю кипу справок и выхватываю одну. Вот! Эту справку помог оформить адвокат, и к ней прилагается доверенность на его имя. Ничего особенного, почти все усыновители прибегают к помощи стряпчих. Меня заинтересовал не сам факт обращения, а фамилия юриста. Надо пробить, что за фрукт и не отметился ли он в других делах.
А ещё надо разобрать две горы отчётов, и понять, почему от суммы, выделенной на приют, до детей дошла пятая часть средств. То есть почему как раз понятно, кто-то решил, что ему нужнее, нежели оставшемуся без родителей ребёнку. Моя задача выяснить имя, собрать доказательства, выдвинуть обвинения — одним словом, унылая рутина.
— Эночка, зайди, — прошу я. Как старшему инспектору, мне полагается не только личный кабинет, но и персональная помощница.
Эночка со мной больше года. Дочка богатых родителей, да ещё и сочная блондинка с идеальной фигурой, большими голубыми глазами и пухлыми губами. Подозреваю, что в инспекцию Эночка пришла прятаться от своих многочисленных поклонников.
Госпожа Майс?
— Эночка, будь добра, завари чаю.
Чай у Эночки получается выше всяких похвал.
Дверь в приёмную остаётся приоткрытой, до меня долетает звяканье ложки о блюдце, шум воды и запах ванили. Пока Эночка колдует над напитком, я составляю запрос.
Энна ставит передо мной чашку, а я в ответ протягиваю документ:
— Отправь немедленно.
— Адвокат Блез Дагота? Хм… Аврора Майс, у меня не очень хорошая память на имена, но, кажется, месяц назад он мне попадался. Вы тогда в командировку уезжали, а он помогал паре с удочерением.
— Вот как? — по спине пробегает холодок дурного предчувствия. — Энна, это важно. Найди мне все материалы по делу, в котором он участвовал. Я хочу знать, кем были усыновители и где они сейчас. Точнее, где ребёнок. И запрос тоже отошли прямо сейчас.
— Что-то не так, госпожа Майс?
— Пока не знаю.
Серьёзно кивнув, Энна выходит. Я не замечала за ней большой любви к детям, но зато Энна надёжна. Если я прошу что-то сделать, можно не сомневаться — распоряжение будет исполнено дотошно и в срок.
Чай манит ароматом ванили, но прежде, чем сделать глоток, я прячу документы четы Молл в сейф. Как бы ни хотелось разобраться с Крыской и Пирожком как можно скорее, придётся ждать новой информации, то есть проверить удочерённую девочку я смогу не раньше, чем завтра. А пока. Привилегия старшего инспектора пить чай, сколько душе угодно. Я позволяю себе расслабиться на долгие пять минут, с блаженством вытянув босые ноги. Чай я всегда пью разувшись.
Входит Эночка, молча забирает опустевшую чашку, и для меня это знак, что пора возвращаться к работе. Мне понадобятся. Папка за папкой я выгружаю на стол отчёты, с которыми мне предстоит биться до самого вечера. Где-то в этих документах прячется ответ на вопрос, который меня очень интересует — куда ушли приютские деньги. Терпеть не могу, когда обирают сирот. На столешнице растут бумажные холмы, холмы стремительно превращаются в горы, и меня погребает под собой царство цифр.
Я погружаюсь в расчёты и окружающий мир перестаёт для меня существовать. Вот например, для детей якобы закупили новые кровати, но старые почему-то не списали. Более того, через месяц после закупки новых кроватей приходил столяр для их ремонта. Дети есть дети, могли сломать, но судя по размеру гонорара мастера, они кровати не то что сломали, а до состояния дров распилили. А тут вообще феерия: якобы в купальне провели косметический ремонт, а затем, вот совпадение, прорвало трубу. Естественно пол и стены пришлось вскрывать, трубы менять, а следом повторять дорогостоящий косметический ремонт. Расходы мыла тоже впечатляют, дети, похоже купаются в нём, а не в воде. Не знаю, сколько часов я так сижу, в какой-то момент цифры начинают слипаться в длинные ряды или наоборот прыгать по строчкам, ускользая от внимания, двоиться. Глаза режет, будто в них песка насыпали, шея затекла. Я бы сражалась с цифрами дальше, но понимаю, что больше упущу, чем найду, поэтому нехотя закрываю папку, ненадолго зажмуриваюсь.
Когда я открываю глаза, за окном уже темень.
— Эночка?
В ответ тишина. Я замечаю на столе остывший чай и записку «Госпожа Майс, я пыталась сообщить вам, что рабочий день закончен, но вы отослали меня».
Помощница неизменно уходит без пяти шесть, и я не могу её осуждать. Сейчас на часах без пяти одиннадцать. Поморщившись, я убираю папки обратно в шкаф, накидываю на плечи форменный плащ, гашу свет, выхожу и запираю за собой кабинет.
Я живу не так далеко от инспекции, поэтому возвращаться предпочитаю пешком. Всего-то перейти шумный, залитый огнями проспект, а дальше попетлять между многоквартирными домами, стоящими впритирку друг к другу. Квартал за узость улочек пренебрежительно прозван каменным мешком, но мне здесь нравится, хотя, говоря откровенно, зелени и свежести простора порой не хватает.
Уже у подъезда я ловлю себя на том, что пока шла, выпала из реальности и проскочила мимо угловой пристройки хозяйки Хошши. Женщина держит домашнюю кухню, готовит вкусно, берёт недорого — идеальный вариант для одиночки вроде меня. Представив, что придётся сначала возвращаться до пристройки, потом работать ложкой, я передёргиваю плечами. Нет уж, усталость валит с ног, обойдусь без ужина, сразу замотаюсь в плед и спа-а-ать.
Я нашариваю в кармане ключ, поднимаюсь на третий этаж. На площадку выходят двери сразу четырёх квартир, моя крайняя правая. Я отпираю. Мыслями я уже давно в кровати. Не глядя, делаю шаг вперёд, но цепляюсь за что-то мыском ботинка и лечу на пол.
— Чёрт!
Кажется, я разбила коленку. Как маленькая.
Кое-как поднявшись, я дотягиваюсь до лампы. Зажигается свет, и я с унынием обозреваю открывшийся разгром.
Обычно уборкой занимается приходящая раз в десять дней помощница по хозяйству, но позавчера она прислала записку, что приболела, и в результате порог завален бумажными пакетами, битком набитыми мусором. Я честно собиралась их выбросить, но утром постоянно забываю, а вечером тащиться до помойки откровенно лень. Я бы и сегодня проигнорировала пакеты, хотя от них уже попахивать начинает, но их слишком много. Ещё чуть-чуть, и они выселят меня из моей же квартиры!
Может быть, сойдёт, если убрать только часть, самые, так сказать, ароматные?
Постояв немного, смиряюсь с очевидным — сами они не убегут. Присев на корточки, я подбираю рассыпавшиеся пустые упаковки, обёртки, утрамбовываю в пакет. Чтобы лишнего не бродить, можно в каждую руку взять по два, благо пакеты объёмные, но не особо тяжёлые.
Прихрамывая, спускаюсь вниз. Помойка за углом дома, идти не так уж и далеко. Коленку больно… А ещё сонливость отступает, и я отчётливо ощущаю, что голодна.
Два мешка я забрасываю в контейнер без проблем. Забрасываю и третий, а четвёртый выскальзывает из пальцев, падает между ящиками, и к грохоту падения примешивается чей-то стон. Подозрительно новый ботинок, который я тоже приняла за мусор, дёргается, и, прежде чем я успеваю отреагировать, из щели на меня вываливается мужчина с гнилой банановой шкуркой в тёмных волосах и хватает меня за ногу.
Я испуганно вскрикиваю, а мужчина ловко подсекает меня под и без того больную коленку, дёргает на себя. Слишком быстро, я просто не успеваю реагировать, падаю на него. Мужчина перехватывает меня за руку, кожу припекает, будто к запястью прижали горячий круглящ.
Мы встречаемся с мужчиной взглядами.
— Я запрещаю звать на помощь, — внятно произносит он, и вдруг силы оставляют его, и он валится обратно в проём между мусорными контейнерами.
Я отстраняюсь, задираю рукав, недоверчиво смотрю на проступившую на руке татуировку. Печать?!
