Книги
- Их там восемь человек, - доложил Зиндело.
Зиндело, маленький, юркий и заросший бородой и усами, в потрепанной от времени обувке, прибежал к ним в условленное место и теперь докладывал Луминице и Михаю.
- Сам иноземец, двое благородных господ – его сопровождающих, и еще пятеро слуг. Они у Петуха остановились.
- У кого? – удивилась Луминица.
- Да хозяина постоялого двора так зовут, - щербато улыбнулся Зиндело. - Он, чуть что не по нем, сразу в драку бросается. Вот его и окрестили Петухом.
- Забавное прозвище, - улыбнулась Луминица.
Череша под ней потянулась к зеленому кустику, и Луминица чуть отпустила поводья, давая лошади свободу.
- У Петуха, конечно, какой постой? – продолжил рассуждать Зиндело. - Один зал с очагом, где все вповалку спят, зато конюшня большая. На сеновале опять же переночевать можно. Вот у него и останавливаются проезжие. А некоторые, говорят, и за другим делом к нему заворачивают, - и Зиндело подмигнул Луминице.
- Это за каким же?
- Да хозяйка у него уж больно гладкая, - добродушно усмехнулся Зиндело. - Петуха почему еще так назвали-то? Потому как многие на хозяйку его глаз клали. Ну а тот, как заметит, сразу же и петушиться начинает. Так ведь какой же петух на свою курочку другим петухам позволит вскакивать? – и Зиндело снова подмигнул.
- Довольно болтать, - хмуро осадил болтуна Михай. - Ты дело говори: ехать нам уже или нет.
- Да, сейчас самое подходящее время, - закивал головой Зиндело. - Господа сейчас на улице под навесом уселись. Им Петух на вертеле поросенка готовит. Как раз время обеда. А тут и вы подъедете. Типа передохнуть. Вы, госпожа, знаете, что говорить-то надо?
- Знаю, - отмахнулась от наглого Зиндело Луминица.
- Тогда едем, - приказал Михай и первым тронул коня.
Луминица направила Черешу вслед за ним, а трое слуг замыкали отряд.
Постоялый двор, как и другие места подобного рода, стоял рядом с проезжей дорогой, через которую шел поток прохожих в соседний город, и дорога эта хорошо просматривалась. Но поскольку Луминице требовалось сделать вид, что едет она в сторону замка Ченаде, а не наоборот, то свернув с проезжей дороги, они сделали большой крюк, объехали деревню и теперь поскакали в обратном направлении.
Луминица изо всех сил старалась держать голову прямо и не смотреть на постояльцев Петуха, когда их маленький конный отряд поравнялся с постоялым двором.
- Хозяйка! – как и договаривались, заныл тут же громким противным голосом один из слуг. - Позвольте передохнуть и кружку цуйки выпить. Ну, ей же ей, битый час во рту ничего не было. А если еще и перекусить… И вашей милости тоже было бы неплохо отдохнуть и чего-нибудь отведать. Тут место надежное, и хозяин гостеприимный. Да и лошадки притомились. А? Ваша милость! Ну сделайте одолжение!
Луминица натянула поводья и поглядела с задумчивым видом на корчащего просительную мину слугу. Михай бросил взгляд на подбегающего проворной рысью полноватого мужчину в засаленной рубахе и безрукавке, в котором по внешнему виду Луминица опознала того самого хозяина-задиру.
- Милости прошу, господа. Я как раз кабанчика зажариваю. Вон для тех господ, - закланялся Петух и указал рукой на путешественников, сидящих под навесом, густо оплетенным виноградом.
- Кто такие? – надменно спросил Михай достаточно громко, так, чтобы его могли услышать и приезжие.
Трое мужчин с любопытством посмотрели на закутанную в плащ даму и ее сопровождающих.
- Проезжающие, господин Михай, остановились у меня на пару дней. Скоро дальше поедут, - одновременно кланяясь и торопливо объясняя, затараторил Петух, потом добавил шепотом: - Один будет иноземец, другие, вроде, свои.
- Что скажете, госпожа Ченаде? – как будто колеблясь, поинтересовался Михай у Луминицы.
Из дома выбежала молодая женщина, торопливо обтирая руки о юбку, и, встав рядом с Петухом, тоже начала зазывать.
- Не побрезгуйте, господа! А уж мы с мужем вас отпотчуем, расстараемся. Как раз хлеб я свежий испекла. И кабанчик поспел.
Луминица благосклонно взглянула на миловидное лицо хозяйки постоялого двора и согласно кивнула.
- Ладно, господин Михай, пусть люди отдохнут, - сказала она, как бы приняв решение, и ее голос, едва слышно звучавший вначале, наконец окреп и набрал силу: - Я бы тоже чем-нибудь перекусила. Да и кони подустали.
- Слушаюсь, госпожа.
И Михай помог Луминице сойти с коня. Потом бросил пару монет, которые Петух ловко поймал на лету.
- Какая честь! Очень обяжете, ваша милость! – снова забормотал он, кланяясь.
- Если хоть слово о нас скажешь постояльцам, жизни рад не будешь, - скороговоркой проговорил Михай, проходя мимо него, и угроза настолько ясно читалась в его голосе, что бедный Петух даже побледнел. - И жене своей передай, чтоб держала язык за зубами, - и Михай повел Луминицу к большому столу, стоящему под навесом.
Около стола произошла заминка. Луминица оглянулась как бы в замешательстве, куда ей присесть. Михай же остановился, набычившись, и уставился на путешественников, которые быстро вполголоса переговаривались между собой, видимо, решая, что делать, но не спешили вскочить на ноги. Тогда Михай взглянул на них совсем зверем.
- Уважаемые господа! – произнес он ничего хорошего не предвещающим тоном. - Мы бы хотели тут отобедать. Может, вы освободите нам место?
- А разве тебе не хватает места, уважаемый? – насмешливым тоном, в котором тем не менее читалось некоторое беспокойство, спросил один из гостей - полноватый мужчина в синей безрукавке и расстегнутой у ворота рубахе.
На расшитом серебряными нитями широком поясе у него покачивался кинжал. Рядом на столе лежал меч в ножнах, на который мужчина неторопливо, но демонстративно положил руку.
- Стол большой, тут всем места хватит, - миролюбиво заметил второй мужчина, который за минуту до этого разговора хорошенько прикладывался к цуйке из глиняной кружки, так что капли еще блестели на его рыжеватых усах.
- Госпожа Ченаде, сестра кнеза Ченаде, не будет садиться за стол со всяким сбродом, - процедил сквозь зубы Михай и тоже демонстративно положил руку на меч.
Двое из гостей удивленно переглянулись. Толстяк торопливо застегнул рубаху и вскочил на ноги, и его примеру последовали остальные.
- Прошу прощения у прекрасной госпожи, - извинительным тоном сказал толстяк и, прижав руку к груди, поклонился Луминице. - Я забыл представиться. Драгомир Дэбеску. Из Альба-Юлии, - добавил он, гордо подкрутив усы. - А это мои друзья. Адоржан Вереш… - второй мужчина молча поклонился, - и Пьетро Грацелли.
Вся компания стояла лицом к солнцу, пробивающемуся веселыми искрами сквозь виноградную крышу их навеса, тогда как у Луминицы солнце было за спиной, к тому же ее лицо затемнял плащ. Это позволило ей хорошо разглядеть лица собеседников. Она скользнула взглядом по толстяку, перевела на рыжеволосого, вперила глаза в третьего мужчину и замерла.
Впервые в жизни Луминица увидела такого воистину красивого мужчину. Юноша или, вернее, молодой мужчина - а то, что ему было лет двадцать – двадцать пять, Луминица могла бы поклясться, - поразил ее своей мужественной утонченной красотой. Подбородок его удлиненного благородного лица был пробрит, так что оставалась лишь вертикальная полоска волос и короткая бородка по бокам. Над жесткой линией губ виднелись пышные, загнутые вверх усы. Но больше всего Луминицу привлекли глаза иноземца: карие, с пляшущими на их дне золотыми искорками солнца и прикрытые чуть припухшими нежными веками. Луминица не могла объяснить себе, чем ее так поразил чуть насмешливый взгляд незнакомца, но несколько секунд она, не отрываясь, смотрела ему прямо в глаза, чувствуя, как в ее душе что-то отзывается и трогается – то ли восхищение перед человеческой красотой, то ли какие-то другие, запретные и опасные чувства. Но, справившись с собой, Луминица взяла себя в руки и продолжила играть заранее оговоренную роль.
- Не надо, господин Михай, - сказала девушка Михаю и скинула капюшон с головы, - Я думаю, мы сможем разделить трапезу с этими благородными господами.
По тому, как в глазах мужчин зажглось восхищение, Луминица безошибочно определила, что они захвачены в плен ее красотой, и, довольная, улыбнулась краешком рта, исподволь наблюдая за реакцией так понравившегося ей иноземца. Потом медленно начала расстегивать плащ, показывая, что хочет избавиться от тяготящей ее дорожной одежды.
Кареглазый иноземец тут же сорвался с места и подскочил к Луминице.
- Позвольте мне помочь, прекрасная госпожа. Пьетро Грацелли к вашим услугам, - сказал он с иноземным акцентом и грациозно поклонился.
Луминица тепло улыбнулась, теперь уже направляя свою улыбку адресно. Михай хмыкнул, но не стал вмешиваться.
- Вы окажете нам большую честь, если разделите с нами трапезу, - продолжил Пьетро, не отрывая взгляда от изумрудных глаз девушки.
- Я думаю, что большой беды в том не будет, - уверенно заявила Луминица, обращаясь к Михаю, и тот неохотно кивнул, окончательно успокаиваясь и отстегивая от пояса меч.
Луминица сбросила свой плащ на руки Пьетро и постаралась подавить в себе смущение, которое овладело ею, когда мужчины стали исподволь, но жадно пожирать глазами ее обтянутую в бархат грудь.
- Прошу вас, госпожа, сюда. Эй, хозяин! Принеси для госпожи что-нибудь, чем можно покрыть лавку, - крикнул полный мужчина, который назвал себя Драгомиром Дэбеску.
С тревогой наблюдавший за первыми минутами знакомства Петух тут же отмер, поклонился и побежал в дом. Вся его фигура выражала радость от того, что тлеющий конфликт был потушен, так и не разгоревшись.
В скором времени Луминица была с почетом усажена во главе стола, причем Пьетро оказался по правую руку от нее, а Михай по левую. Михай продолжал сверлить недоверчивым тяжелым взглядом мужчин, но те перестали обращать на него свое внимание, полностью переключившись на прекрасную гостью.
Петух с женой споро накрыли на стол, водрузив в центре блюдо с жареным поросенком. Хлеб, сыр и соленья были положены рядом аппетитными кучками, кувшин с цуйкой и вином для Луминицы тоже были шустро принесены. Совместный обед начался.
Драгомир с Адоржаном, так же, как и Михай, обедали молча, и лишь Пьетро сразу же завязал с Луминице оживленный разговор, в котором их собеседники предпочитали не участвовать активно, лишь изредка вставляя пару замечаний.
Красавец же Пьетро оказался галантным кавалером, который рьяно принялся ухаживать за Луминицей, подолгу застревая взглядом на ее милом личике, а также и на полуобнаженной груди, чем заставлял Луминицу то и дело очаровательно розоветь. Пару раз их руки касались, причем Луминице даже показалось, что это было сделано Пьетро нарочно, и девушка каждый раз вздрагивала, чувствуя, как огонь пробегает по ее жилам.
К тому же Пьетро оказался приятным собеседником. Он говорил с ошибками, произносил некоторые звуки странно, а интонация порой была неестественной. Однако акцент юноши звучал необыкновенно мило и как будто обволакивал сердце Луминицы, заставляя его то биться сильнее, то, напротив, замедлять биение.
- Я приятно поражена, господин Грацелли, как хорошо, нет, как превосходно вы говорите на нашем языке, - не могла не признаться она, - Я ведь полагаю, что вы жили много лет…
- Моя родина Венеция! – с жаром подхватил Пьетро. - О, это чудесный город, синьорина! Лучший на свете. Город залитых солнцем изумрудных каналов, веселых карнавалов, изящных женщин и остроумных мужчин. Впрочем, я вижу, что вы тоже питаете склонность к моей родине, - заметил он с улыбкой, кивнув на наряд Луминицы. - Я могу с уверенностью сказать, что ваше платье пошито по моде этого года.
- Да, мой брат… - Луминица едва не запнулась на этом слове, но справилась с собой и продолжила говорить уверенней, - любит все венецианское. Будь то украшения или одежда. Он даже нанял мне учителя, который обучил меня немного тосканскому наречию.
- Santa Maria! – всплеснул руками Пьетро. - Lei parla nella mia lingua materna? – спросил он, тут же переходя на родную речь, - Incredibile!¹
- Posso… moltopoco… - выговорила Луминица, с трудом припоминая слова. - Ho studiare … molto tempo fa².
И она покраснела, поняв, что кнез был все же преувеличенного мнения о ее знаниях и языковых способностях. Почему-то в памяти всплывали только разные двусмысленные выражения из ее любимой книги, но по понятной причине блеснуть ими Луминице не приходило в голову.
- Incredibile!³ Я не мог и вообразить, что встречу здесь, в чужой… пока чужой для меня стране такой brillante⁴! За вас, синьорина!
И он с воодушевлением опрокинул кружку.
- Я отойду присмотреть за лошадьми, госпожа, - заметил наевшийся Михай, вставая. - И за слугами. Боюсь, как бы они не переусердствовали с цуйкой. А нам надо дотемна быть в замке.
Луминица только кивнула ему, даже не повернув головы, и продолжила разговор с Пьетро.
- Я вас понимаю, господин Грацелли, - согласилась Луминица. - Чужие нравы, чужая одежда, язык – все чужое. К этому трудно привыкнуть.
- Ну я бы так не сказал. Хотя, конечно, еда… Да и напитки… Разве они могут сравниться с благородными винами моей родины? А здесь… Эта цуйка, эта харинка… К тому же ни одной порядочной гостиницы. Простите, что я жалуюсь, синьорина, - Пьетро развел руками с такой милой непосредственной улыбкой, что Луминица тут же простила ему все, решительно все на свете. - Спать приходится черт знает на чем. Dio mio!⁵ Но признаюсь честно, - и Пьетро чуть придвинулся на лавке к Луминице. - Признаюсь честно, что вот эти минуты вознаградили меня за тяготы пути.
- Что вы имеете в виду, господин Пьетро? – покраснев, спросила Луминица и опустила глаза под пылающим взглядом юноши.
- Santa Maria! Разве можно высказаться яснее? Lei e come scesa del quadro un pittore bella creatura del Dio! Quegli occhi assomigliano al mare della mia patria, cosi transparent e luminosi! Queste dita magre simili…⁶
Тут он попытался взять покрасневшую от смущения Луминицу за руку, но она решительно отняла свою руку и отодвинулась от своего визави.
- Господин Грацелли! – дрожащим голосом произнесла Луминица. - Мне не подобает слушать от вас подобных слов, а вам не следует их произносить.
- Молю простить меня, госпожа Ченаде! Прошу простить как мою искренность, так и мою несдержанность.
И Пьетро отодвинулся от Луминицы, не спуская, однако, с нее своего обжигающего взгляда.
- Ваше путешествие было мирным? – продолжила Луминица, стараясь вернуть разговор к нейтральной теме.
- О нет! – засмеялся Пьетро. - Когда-нибудь я напишу целый роман о своих приключениях. О своих невзгодах и несчастьях, которые обрушилась на меня…
Громкое покашливание Адоржана Вереша привлекло внимание девушки. Луминица заметила выразительный взгляд товарищей Пьетро, которым они как будто упрекали друга в излишней болтливости. Тогда Пьетро пожал плечами и рассмеялся.
- Но это будет когда-нибудь. Да и будет ли интересно прекрасной даме слушать о моих невзгодах?
- Отчего же нет?
Пьетро улыбнулся.
- Тогда расскажу, но совсем немного. Давеча снова не обошлось без приключения. Самого темного, самого пугающего, я бы сказал, самого мистического характера.
- Да что вы говорите! – воскликнула Луминица, и в ее глазах загорелся огонь неподдельного любопытства.
Товарищи Пьетро обеспокоенно переглянулись, и их переглядывание, как и их тревога не укрылись от глаз Луминицы.
- Стоит ли рассказывать такие истории даме? – снова попытался остановить разговорчивого венецианца Адоржан Вереш.
- О нет! – запротестовала Луминица. - Я вас очень прошу – расскажите! – и она сложила руки в молитвенном жесте.
- Разве можно отказать прекрасной даме? – сказал Пьетро, позволив Луминице упиваться звучащим в его голосе искренним восхищением.
- Ничего необычного. Я думаю все же, что это были волки, - заметил Адоржан Вереш.
- Волки? Которые открыли конюшню и вывели из нее лошадей? И при этом лошади даже не ржали? – хмыкнул Пьетро.
- А что это тогда было, по вашему мнению? – спросил Адоржан Вереш. - Но мы ведь это уже обсуждали. Если это были не волки, то что это было? Вернее, кто? И зачем? Чтобы задержать нас?
- То есть вы хотите сказать, что это сделали люди? – усмехнулся Пьетро. - Я ни разу не встречал людей, которые бы могли перегрызть горло лошадям.
Луминицу передернуло от отвращения.
- На вас напали? – спросила она, округляя глаза.
- Да, ночью. Когда мы попросились на постой в деревне.
- Но кто мог убить лошадей?
- Маланданти, синьорина, - ответил венецианец, чуть понизив голос.
- Кто?
- У нас их называют стригоями, - нехотя пояснил Драгомир. - Чертовы ведьмаки и ведьмы. Которые пьют кровь у животных и людей. Не побрезгуют и сожрать младенца или другого новорожденного детеныша.
- Какой ужас! – сказала Луминица и прижала пальцы к губам. - Неужели вам действительно пришлось столкнуться с настоящими стригоями?
- Сказать по чести, не знаю, - неохотно признался Драгомир. - Не ведаю, что за потусторонние твари это сделали. Но факт: почти всех лошадей мы нашли поутру около дома околевшими. И горло у них было прокушено.
Луминица в ужасе смотрела на Драгомира.
- А ведь нас предупреждали, - заметил Пьетро.
- Ну так другого ночлега все равно не было, - возразил Драгомир. - Если бы не та деревня, спать нам пришлось бы под открытым небом. А как вы помните, собиралась гроза. И лошадей пришлось оставить одних. Наши люди… - тут Драгомир презрительно сплюнул, - … отказались оставаться во дворе после того, как их напугали рассказами о том, что в этот день стригои собираются на шабаш.
- Но ведь вы помните, какая была гроза? – спросил Пьетро, и на его красивом лице отразился давний страх. - И неужели вам действительно не слышались среди раскатов грома чьи-то голоса? Я, признаться, почти не мог сомкнуть глаз. Я не робкого десятка и готов сражаться с людьми, но это… Это выше того, что может пережить христианин. В звуках грозы мне чудились то сатанинский хохот, то пронзительные крики, то чьи-то стоны и визги.
Пьетро торопливо перекрестился, и Драгомир последовал его примеру.
- Мы просто-напросто не расслышали в этом шуме ржанья лошадей, - снисходительно возразил Адоржан. - А все остальное – ваши фантазии.
- А мертвые лошади тоже фантазии? – не согласился Пьетро.
- Говорят, что стригои рождаются в рубашке, - мрачным голосом продолжил Драгомир. - Потом эту пленку они высушивают и носят на голове, когда хотят казаться невидимыми. Они могут переворачиваться и превращаться в животных. Разве может человек найти спасение от таких тварей? А в определенные дни, например, в День Святого Андрея и в День Святого Георга, они собираются на сборища, где происходят чудовищные вещи. Они пожирают похищенных младенцев, насылают на деревни мор или вызывают засуху и неурожай. Говорят, что после таких шабашей на стригоев нападает безудержная жажда, и они бросаются к человеческим жилищам в поисках питья. Могут волшебным образом проникать в подвал и опустошать целые бочки с вином. И никто не смеет им препятствовать. Никто.
- Ну на сухоту в горле и я порой жалуюсь, - заметил Адоржан и лихо хватил заново наполненную кружку с цуйкой.
- Я слышал историю, - продолжил Драгомир, чуть понизив голос, - от знакомого, а ему ее рассказал кто-то другой. Одному путнику пришлось возвращаться ночью как раз в день Святого Георга. Погода была сумрачной. Вдалеке раздавались раскаты грома. Вдруг мужчине показалось, что навстречу по дороге летит вихрь. Испугавшись, путник сошел с дороги на обочину, но, когда вихрь поравнялся с ним, мужчина бросил свой нож прямо в середину вихря. Раздался чей-то вскрик, нож пропал в вихре, который умчался дальше по дороге. Продолжив путь, путник решил остановиться на ночлег в одном деревенском доме. Путника приняли и накормили. За обедом он увидел свой нож, которым хозяин резал хлеб. Удивившись, мужчина спросил, откуда взялся этот нож. На что хозяин рассказал, что ночью его старого отца кто-то ранил этим ножом в руку. И сейчас старик спит крепким сном, но скоро проснется. Мужчина, не будь дурак, быстро собрал свои пожитки и дал деру из этого дома и из этой деревни. Это был стригой, - закончил Драгомир шепотом. - Говорят, что после своих сборищ стригои приходят бледными и усталыми. Обессиленные своими злыми делами, они ложатся спать. По этим признакам можно опознать стригоя.
«Ну тогда многих лентяев можно считать стригоями. Михэицэ уж точно на него тянет», - подумалось Луминице. Забавный критерий, по которому можно выявить злодеев, заставил ее улыбнуться.
- А вы, синьорина, не верите в стригоев? – поинтересовался Пьетро, заметивший ее улыбку.
- Мне сложно сказать, - задумчиво ответила Луминица. - Если бы сейчас была ночь, то я бы с уверенностью сказала «да». Ссейчас светит солнце, вокруг светлый день, и мне как-то стыдно бояться. Но ведь многие люди рассказывают, что видели стригоев. А значит, что-то такое обязательно должно быть.
- Дыма без огня не бывает, - согласно кивнул Драгомир.
- Кто бы это ни был, - с досадой сказал Адоржан. - Но он изрядно опустошил наши карманы, поскольку нам пришлось спешно закупать коней в деревне. А уж крестьяне не преминули содрать с нас три шкуры. И теперь до конца путешествия мы должны придерживаться скудного рациона.
- Господа! – сказала Луминица, сделав вид, что эта мысль пришла ей в голову прямо сейчас. - Не знаю, уместно ли будет мое предложение, но мой брат с удовольствием окажет вам свое гостеприимство. Более того, он почтет за честь, если вы проведете ночь под его кровом. Наш замок всего в нескольких часах езды отсюда.
Пьетро с товарищами неуверенно переглянулся. Луминица почувствовала эту неуверенность и заговорила с жаром, боясь, что рыбка сорвется с крючка.
- К тому же мой брат, как уже говорилось ранее, питает слабость ко всему венецианскому. Неужели вы не окажете ему такую любезность, господин Грацелли? Брат будет сильно расстроен, если узнает, что путешественник из Венеции проезжал мимо его замка, а он лишился чести оказать ему гостеприимство, лишился удовольствия поговорить о милом его сердцу городе.
Пьетро посмотрел в умоляющие глаза девушки, и его неуверенность стала таять под напором ее жара и очарования.
- Я даже не знаю, удобно ли это…
- О! Даже не сомневайтесь! Вы можете ожидать самого радушного приема от кнеза Ченаде.
- А вы, синьорита, тоже будете рады оказать мне свое гостеприимство? – поинтересовался Пьетро, чуть наклонившись вперед и почти заглядывая в соблазнительную ложбинку между двух холмиков.
- Можете не сомневаться, - едва прошептала Луминица, отчаянно покраснела и смущенно отвела глаза.
- Кнез Ченаде – один из самых влиятельных дворян в этой стране, - как бы ненароком обронил Адоржан Вереш, - Знакомство с ним может быть вам полезным.
- Но не опасно ли нам ехать к нему? – засомневался Драгомир.
В разговоре повисла пауза. Луминица почувствовала, что сейчас ей уместнее всего будет уйти, чтобы не мешать обсуждению. В конце концов, она сделала все от нее зависящее, и подталкивать путников к принятию решения будет неправильно.
- Я вас оставлю, господа, - сказала она, вставая и нежно улыбаясь Пьетро. - Мы скоро уезжаем. Я буду очень рада… - Луминица сделала вид, что смутилась. - Мой брат будет вам крайне признателен, если вы почтете наш дом своим присутствием. Я подожду вашего решения… Пьетро… - еле слышно добавила Луминица и, быстро подхватив плащ, вышла изо стола с сильно бьющимся сердцем.
Луминица не могла сказать, чему так радовалась, однако ее приглашение было совершенно искренним и сделано от души. Тут их намерения совпадали с кнезом. Однако эта радость испугала девушку. «Неужели свобода так ударила мне в голову? Но ведь это же не настоящая свобода. Это лишь мираж. Я должна взять себя в руки», - подумалось ей, и эта мысль омрачила ей настроение.
- Ну что? – спросил Михай, когда Луминица подошла к нему. - Рыбка клюнула?
- Я сделала все от меня зависящее, - холодно сказала Луминица, - и умываю руки.
- Если они не клюнут на такую наживку, то им же хуже, - заметил Михай. - Дураками будут.
Луминица вздрогнула от его слов, в которых ей почудилась угроза, но Михай уже отвернулся и спокойным голосом стал приказывать готовить лошадей.
- Госпожа Ченаде! - Луминица обернулась и увидела Драгомира. - Мы принимаем ваше радушное предложение. В сложившихся обстоятельствах ваше предложение мы сочли подарком Небес. Мы крайне благодарны вам за приглашение.
- Прекрасно! – просияла Луминица, не скрывая ни своего облегчения, ни своей радости.
Пьетро, стоящий поодаль, улыбнулся ей и поклонился, прижав ладонь к груди. Луминица поклонилась в ответ и отвернулась.
Лошадей быстро оседлали, и вскоре сильно увеличившийся отряд направился в сторону замка кнеза Ченаде. Луминица и Пьетро ехали рядом и вели разговор.
[1] Santa Maria! Lei parla nella mia lingua materna? Incredibile! (итал.) – Святая Мария! Вы говорите на моем родном языке? Невероятно!
[2] Posso… molto poco… Ho studiare … molto tempo fa. (итал.) - Я могу… совсем немного… Я давно… учить.
[3] Incredibile! (итал.) – Невероятно!
[4] brillante (итал.) – брильянт
[5] Dio mio! (итал.) – Господи!
[6] Lei e come scesa del quadro un pittore bella creatura del Dio! Quegli occhi assomigliano al mare della mia patria, cosi transparent e luminosi! Queste dita magre simili… (итал.) – Вы словно сошедшее с полотна художника прекрасное творение Бога! Эти глаза, похожие на море моей родины, такие же прозрачные и сияющие! Эти тонкие пальцы, подобные…
