Книги
Ночью слуги продолжали меняться у гроба Дануты и читать молитвы. В середине ночи уставшая Луминица на минуту прилегла на лежанку Дануты отдохнуть. Сквозь дрему она слышала бормотание молитв и потрескивание свечи, но уже через секунду провалилась в глубокий сон.
Луминице приснилось, что она находится в большом зале. Высокий потолок. Неглубокие ниши в стенах были заставлены свечами. Свечи были и на какой-то каменной высокой плите, стоящей посередине зала. Зал тонул во мраке, и лишь горящая свеча в руке Луминицы освещала небольшой круг вокруг девушки. Наклонившись, Луминица стала переходить с места на место и по очереди зажигать все свечи. В дальнем конце зала в темном углу что-то зашуршало. Луминица выпрямилась и выставила вперед свечу.
Темная фигура отделилась от чернильной тьмы, и вот на свет свечи из тени вышла Данута. Она шла, спотыкаясь, вытянув руку вперед, сшибая по дороге свечи. Луминицу пронзила острая жалость к девушке.
- Что ж ты так ходишь, Данута?
- Не вижу я ничего, - ответила мертвая. - Без свечи умирала, вот и блуждаю на том свете в потемках. Освети мне путь, добрая госпожа, отнеси в церковь свечку за помин. Большую свечку, в рост человеческий.
- Я обязательно отнесу, Данута. Я обещаю.
- И сорокоуст закажи, сделай божескую милость.
- Я все сделаю, Данута. Только не уходи от меня. Не покидай. Мне так плохо без тебя.
Данута грустно покачала головой.
- Не могу, госпожа, мне нет дороги назад.
Луминица подошла к Дануте и взяла ее за рукав.
- Данута, милая…
Голос ее прервался, и слезы полились по щекам.
- Не плачь, госпожа, я ухожу в лучший мир. Господь примет меня, я знаю.
- Но почему, Данута? За что тебя так?
- За что?
Данута вытянула вперед руку с раскрытой ладонью.
- Возьми, госпожа, и ты все поймешь.
- Что пойму? Что ты хочешь мне дать, Данута?
- Берегись их, госпожа, берегись! Иначе они придут за тобой!
- Кто придет?
Свечи, освещающие зал, вдруг стали с шипением стремительно гаснуть одна за другой. Луминица беспомощно завертелась.
- Кто придет, Данута?
Но Дануты уже не было рядом. Тьма ширилась и подступала к девушке. Свеча в руке мигнула и погасла. Луминица вскрикнула и очнулась. Сердце сильно стучало в груди.
В комнате было темно и пусто. Свеча около тела Дануты едва теплилась, догорев почти до конца. Слуги, видимо, на время вышли из коморки. Луминица была одна. В замке стояла мертвая тишина. Где-то вдалеке слышались шаги, но рядом было мертвенно тихо. Луминица встала на ноги и подошла к Дануте. Временами инстинктивный страх перед мертвой охватывал Луминицу, но она подавляла его. Ей и в голову не могла прийти мысль, что Данута сделает ей что-то плохое после смерти. Луминица подошла к гробу и посмотрела на успокоенные черты мертвой.
«Что же ты хотела мне сказать, Данута?» Она задумчиво поправила складки нарядного платья усопшей. Слова Дануты из сна беспокоили ее. Что же Данута хотела ей дать? «Возьми, и ты все поймешь», - вспомнила она. Луминица перевела взгляд на руки Дануты. Одна рука лежала на груди. Другая была вытянута и лежала вдоль тела с зажатым кулаком. Луминицу посетила догадка. В коридоре вдали раздались шаги. Не колеблясь ни секунды, Луминица схватила руку мертвой и постаралась разжать пальцы, чтобы забрать то, что мертвая цепко держала в кулаке. Теперь ледяные пальцы легко разжались, и в руку Луминицы скользнуло что-то маленькое, холодное, с острыми краями. Шаги уже приближались к комнате, поэтому Луминица быстро отошла от тела и спрятала находку в своей одежде.
Вошли слуги и поклонились Луминице. Начались последние часы бдения.
Мертвая должна была бы лежать в доме два дня, но никто не хотел оставить Дануту еще на один день. Боялись, что душа привяжется к этому месту, и мертвая будет ходить.
Церемонию прощания решили провести ранним утром. Потом в церкви священник должен был отпеть покойную. Похороны надо было обязательно завершить до полудня, чтобы направить душу усопшей в загробный мир вместе с заходящим солнцем.
Ранним утром, едва солнце окрасило стены комнаты, в комнату вошли плакальщицы. Отупевшая от переживаний и бессонной ночи Луминица, потирая затекшие руки, с трудом поднялась с места и встала рядом со слугами.
Плакальщицы были настоящими артистками. Причитания полились рекой. Когда одна плакальщица останавливалась, заплачку продолжала другая. Они так хорошо играли свою роль, что казалось, именно они были близкими Дануты, и именно их, а не кого-то другого, постигла жестокая утрата. Женщины в толпе всхлипывали. Мужчины стояли, опустив глаза и сурово сжав брови. Слова падали в душу Луминицы звонкими каплями и расходились кругами, наполняя сердце светлой грустью.
- Роза, роза ты моя, роза белая моя!
Почему ты, роза, зла?
Почему не расцвела
От зари и до зари?
- Не сердись ты на меня,
Не держи обиды зря.
Я смотрела, как душа
Отделялась от костей,
От подсолнечной страны,
От текучей от воды.
- Роза, роза ты моя, роза красная моя!
Как твоя природа зла!
Почему ты не ждала,
Почему ты расцвела?
- Расцвела я потому,
Что настал мне срок цвести,
А тебе пришла пора
В дальний путь одной брести.
Отправляйся на закат.
В край, где солнце прячет лик
И у самых райских врат
Над цветами суд творит.
Опечалилась душа
И отправилась одна.
А вослед идет волна,
Нагоняет море вслед.
Весь великий океан
Устремился за душой.
Грозно воет и шумит,
Потрясает белый свет.
Хочет поглотить волна
И деревья и траву,
С корнем выдернуть и смять.
На морском на берегу,
Где бездонных вод предел,
Исполинский вяз стоит.
Пригорюнившись, душа
Стала вяза умолять:
«Будь мне братом, протянись!
За вершину ухвачусь,
Через море перейду,
Разделяющее мир».
«Не могу я протянуть
Ветви сильные свои,
Чтоб за ветви ты взялась,
Перебраться бы смогла.
У меня в ветвях моих
Красный сокол свил гнездо,
Злобен духом он и горд.
Вдруг почуют, засвистят
Заклюют тебя птенцы.
Испугавшись, упадешь
И потонешь ты, душа».
Снова вслед идет волна,
Нагоняет океан.
Грозно воет и бурлит,
Потрясает белый свет.
Хочет поглотить волна
И деревья и траву,
С корнем выдернуть и смять.
На морском на берегу
Вновь душа просила: «Вяз,
Будь мне братом, протянись!
За вершину ухвачусь,
По могучим по ветвям
Через море перейду,
Разделяющее мир».
«Не могу я протянуть
Ветви сильные свои,
Чтоб за ветви ты взялась,
Перебраться бы смогла.
У меня в моих ветвях
Злая выдра завелась,
Стерегущая людей.
Как залает, завизжит!
Испугавшись, упадешь
И потонешь ты, душа».
Вновь бурливый океан,
Грозно воя и шумя,
Потрясая белый свет,
Устремился за душой.
Хочет поглотить волна
И деревья, и траву,
С корнем выдернуть и смять.
Испугавшись, вновь душа
Молит вяза: «Вяз, мой брат,
Потянись и протянись!
По корням и по ветвям
Безымянный океан
Помоги мне перейти».
«Не могу я протянуть
Корни сильные свои,
Чтоб за корни ты взялась
И по ним бы перешла.
У меня в моих корнях
Угнездилася змея
И от голода шипит.
Нападают на людей
Семь змеенышей ее.
Испугаешься ты змей,
В море сгибнешь ты, душа».
«Ах, вот так ты! Ну, держись!
Надоело мне просить,
Унижаться и терпеть.
Доброй быть довольно мне!
У меня есть старший брат,
Попрошу его помочь.
Вот придет мой брат, взмахнет,
И вопьется в ствол топор.
Свалят наземь, вяз, тебя
Десять шустрых мастеров,
Обтесав, наладят мост
Для уставших скорбных душ.
Пусть бредут чрез океан,
Чтоб навек найти покой».
Испугался вяз и лег,
Протянул свои стволы,
Чтобы перешел мертвец
Через море-океан.
- Ты ступай, душа, вперед
Через семь больших мытарств.
Там на дальней стороне
Яблоня в цвету стоит,
Велика и высока –
В небо кроной уперлась.
У корней источник бьет,
И струится тихо вниз.
Как напьешься той воды,
Так забудешь дольний мир.
У покрытого стола
Разодетая в шелка
Богородица сидит
И записывает всех -
И живых, и неживых -
В длинный список:
Так она отмечает их судьбу.
Ты, душа, ее проси:
«Смилуйся, Святая Мать,
Пожалей и запиши
Ты среди живых меня».
Но не смилуется, нет,
Не запишет средь живых -
Свиток полон, и перо
Затерялось уж давно.
Попроси ее тогда
Взять с собою в горний мир,
Коль при жизни не смогла
Ты об этом умолить.
Ты иди себе, душа,
По проторенной тропе
И достигнешь райских врат,
Там, где солнца цвет горит.
Укрывайся до поры,
Жди - придет возврата час.
Он придет, и сможешь ты
Возвратиться в дольний мир.
Но вернешься, лишь когда
Станет дол пахать олень,
Будет сеять жито лань.
Вот тогда и ты придешь.
- Я прошу, земля, меня
Не спеши развеять в прах.
Ласку мне свою яви,
Стань мне матерью родной!
Я в объятия твои
Тело бедное свое
Без возврата отдаю.
И назад не попрошу.
Отдаю свое лицо
Я под пастбище тебе.
По нему пройдут стада
И влюбленные пройдут.
Станут в поле ковылем
Брови бедные мои.
Пусть колышет ветер их
Поливают пусть дожди.
Станет кровь моя ручьем,
Заструится по лугам.
Чтоб могли в полдневный жар
Жажду люди утолить.
А глаза мои в цветы
Превратятся по весне.
Девушки придут на луг,
Скажут: «Как красиво тут!»
Гроб с Данутой взяли на руки и понесли. Над покрытым ковром порогом его качнули вверх-вниз и вправо-влево. Слуги бросились выметать сор и сворачивать ковер. Краем глаза Луминица увидела, как одежду покойной сжигали в дальнем углу замкового двора.
Все направились в церковь. Луминица так устала после бессонной ночи и своих переживаний, что почти не слышала, что говорил о вечной жизни священник. Она вся заледенела душой.
После отпевания в церкви направились на кладбище. Процессия скорее напоминала свадебную, чем похоронную. Впереди шли юноши, разодетые, как на свадьбу, с небольшими букетиками цветов на груди. На руках несли деревце сливы, выкопанное с корнем. Его должны были посадить на могиле. Строго следили, чтобы дорогу не перебежала кошка, собака или другое животное. Тогда бы Данута точно стала мороайкой и беспокоила бы живых. Шли и по дороге распевали свадебные грустные песни прощания с невестой. На перекрестках и мостах останавливались и читали молитвы.
День был солнечный, радостный, и каждый кустик на земле, каждая травинка славила Бога и благодарила его за дар жизни. Луминица шла и думала об этом. «Интересно, почему одни живут долго-долго, а другие нет? Вот дуб. Он живет долгую жизнь, дольше человека. А вот эта мошка осенью уже умрет. А вон травинка. На нее наступили и смяли. А рядом стоит нетронутая. Кто так устроил? Почему? Почему жизнь Дануты должна была так скоро оборваться? Есть ли в этом смысл? Если есть, то какой? Справедливо ли это? Кто решил, что эта травинка будет и дальше качаться под ветром и наливаться солнечным светом, а эта должна умереть под каблуком? Или эта травинка виноватее той? Как это может быть? А может, смысла в этом вообще нет? Тогда как же жить, если в смерти нет смысла, если она случайна? Просто наступили на тебя, и все. Но если в смерти не смысла, тогда… тогда и в жизни нет смысла… Как же так?»
Луминице так остро не хватало Дануты, которая сейчас бы ей все объяснила, сказала, как надо правильно жить и какой смысл в жизни и смерти. Но Данута молчала. Она замолчала навсегда. Никогда-никогда больше Луминица не услышит ее тихого голоса, с убеждением произносившего слова молитв и слова утешения.
Процессия пришла на кладбище. Яму в дальнем углу выкопали заранее вечером. Гроб опустили в могилу. Тетушка Оана развязала узелок с землей, над которой священник читал молитвы. Землю насыпали в углах над гробом Дануты, запечатав покойную. Быстро закидали. Слуги постояли немного, покосились на госпожу и разошлись, оставив Луминицу одну стоять над могилой.
В лицо веял теплый ласковый ветерок, суша слезы. Деревце сливы легко колыхалось чуть подвянувшими листиками. Луминица смотрела на земляной холмик, который непреодолимо разделил ее с Данутой, и никак не могла в это поверить. Неужели это все? Неужели все так непоправимо? Так чудовищно непоправимо? Сердце отказывалось принимать горькую правду, разум возводил последние хрупкие барьеры между собой и темным озером горя, которое готово было вот-вот обрушиться на Луминицу.
Луминица покопалась в одежде и достала то, что покойная передала ей. Поколебавшись секунду, она разжала ладонь и посмотрела на прощальный дар Дануты. Серебряный блеск как будто ослепил ее, и Луминица, закрыв глаза, изо всех сил сжала подарок, почувствовав, как острые края впились в ладонь. Она теперь знала или, по крайней мере, догадывалась, кто мог наступить на травинку-Дануту.
