Книги
Оседланные лошади уже стояли у ворот, когда муж с женой спустились к воротам. Михэице держал лошадей в поводу, ожидая господ, и низко поклонился подошедшим кнезу и Луминице. Скакун кнеза стоял как вкопанный, а Череша обеспокоенно водила ушами, но, увидев подошедшую Луминицу, тут же потянулась к ее рукам.
- Я тебе попозже черешни принесу, - шепнула ей девушка и погладила по бархатной мордочке. - А сейчас мы с тобой поездим, ладно?
Череша чуть обиженно скосила на нее глаз, фыркнула, но благодушно разрешила девушке влезть на себя. Михэице придерживал госпоже стремя.
- Михай, - приказал кнез, - сегодня же рассчитай Янко. Пусть завтра покинет замок. И надо поискать в окрестных деревнях еще конюхов.
Михай поклонился. Луминица посмотрела на склонившего низко голову Михэице, но промолчала. Кнез запрыгнул в седло и тронулся. Луминица причмокнула, тронула бок лошади, и Череша пошла за скакуном кнеза, а свита кнеза замыкала шествие, отставая от господ на сто шагов.
Выехав из замка, кнез повернул направо, пересек речку, миновал деревню, и в долине они ускорили шаг. Луминица ехала, наслаждаясь поездкой. Солнце уже клонилось книзу, рассеянными лучами пронизывая леса. К вечеру ароматы полей и лесов стали гуще и насыщенней, они обволакивали сердце мягкой истомой. Тени прочерчивали долины, будя в сердце тревогу и грусть. Луминица вдыхала полевой ветер и запах конского пота, и ей казалось, что день заканчивается не так уж плохо.
- Как вам лошадка, Луминица? – поинтересовался кнез, придержав коня и поравнявшись с лошадью жены.
- Хорошая, - сказала девушка. Она вспомнила то, что ее тревожило: - Думитру, а может, не надо выгонять из замка Янко?
- Вот как? Почему же?
- Ну… Он старый, больной. Куда он пойдет? У него и дома-то, поди, нет.
- Хм. Луминица, скажите, а вы готовы оказывать покровительство всем нищим и убогим?
- Нет, не всем, но…
- А сколько нахлебников вы готовы были бы приютить у себя?
- Я же не говорю, Думитру, обо всех, но хотя бы одного Янко…
- Хорошо, сегодня вы пожалеете одного, завтра другого, послезавтра третьего. Жалость, Луминица, как зараза. А нахлебников, дай им волю, сразу появится целая куча. Вы знаете, Луминица, но вопреки расхожему мнению, облагодетельствованный человек испытывает не всегда те чувства, которые вправе от него ожидать благодетель.
- Ну почему же, Думитру?..
- Чаще всего человек, которого облагодетельствовали, испытывает благодарность очень недолго и быстро забывает о ней. Но зато начинает ожидать, что его и дальше будет тащить на своем горбу кто-то другой. А в следующий раз, не получив благотворительность в той же мере или получив в недостаточной, по его мнению, мере, этот человек начинает испытывать другие чувства: сначала недовольство, а потом и злобу по отношению к дарителю.
- Почему вы так?..
- Да потому что я знаю жизнь лучше вас, моя дорогая девочка. Между нами лежат горы и долины жизненных лет. Я бывал и в селении Зависть, и в городе Неблагодарность, и в крепости Предательство. Я видел много других городов и весей, и везде я видел в людях одно и то же, одно и то же. Люди стали для меня открытой книгой.
- Ну зачем вы так говорите, кнез? Ведь где-то есть и город Доброта, деревня Благодарность и село Любовь.
- Есть, не спорю. Только жителей там раз и обчелся. И большинство путников задерживается в этих селениях ненадолго. Зато город Жадность и село Стяжательство, где населения стократ больше, процветают во все времена. Нет, Луминица, ну в самом деле, вот с какой стати брать на себя ответственность за кучу лентяев и проныр?
- Но Янко не лентяй и не проныра. Он ведь много лет у вас работал…
- Правильно. Он работал и получал за это стол и награду. Неплохой стол и неплохую награду. Наверняка у него и деньжата есть скопленные. Теперь он не может выполнять свою работу так, как раньше. Вот пусть и идет восвояси.
- Но это жестоко, Думитру!
- Почему? – удивился кнез. - Давайте рассуждать логично, Луминица. Вы ведь умница. Вот представьте, что вы оказались без дома и без денег. Скажите, кто-то обязан вас брать в дом, кормить и поить даром, не получая от вас никакой награды и работы?
- Нет, не обязан. Разве что по христианскому милосердию…
- Хм. Но эти люди, которые бы вас приняли, они-то заработали деньги тяжким трудом, жертвовали чем-то ради достатка. Почему же одни должны делиться? Почему вы должны получить бесплатно результат чужого труда? Скажите, это справедливо?
- Нет, - вынуждена была признать Луминица. - Это несправедливо. Но ведь милосердие…
- Оставьте, Луминица, эти красивые сказочки для воскресных проповедей. Я говорю о настоящей жизни.
- Так неужели же в настоящей жизни нет места милосердию и жалости?
- В настоящей жизни, Луминица, люди многим жертвуют и рискуют, чтобы добиться процветания и возвышения. И имеют полное право распоряжаться всем этим так, как считают нужным. Без того, что ощущать на себе косые взгляды завистливых неудачников!
- И вы жертвовали, Думитру?
- И я, - после небольшой паузы признался кнез. - И почему одни должны жертвовать, а другие пользоваться этим? Где же справедливость?
Луминица не нашла, что возразить. Все рассуждения ее мужа оказывались для нее подчас такими необычными, он смотрел совсем с другой точки зрения, чем она. Вроде все было правильным и бесспорным, но сердце Луминицы почему-то не хотело признавать эту логику, оно боролось с ней, но оружие тут же выбивалось из рук противными аргументами.
- Я плачу своим наемным работникам достаточно щедро, Луминица, - сухо дополнил кнез. - И не нахожу нужным содержать немощных и стариков. И давайте оставим этот разговор.
Луминица только с грустью взглянула на мужа, поняв, что переубедить его у нее не выйдет.
- Я хотел показать вам, Луминица, одно место.
И кнез пришпорил коня, а Луминице не оставалось ничего иного, кроме как последовать за мужем.
Они скакали молча достаточно долго, потом обогнули гору и остановились у ее подножия. Кнез соскочил с коня и подал руку жене, чтобы она тоже спешилась.
- Красиво, не правда ли? – спросил он.
Солнце уже почти касалось гребня дальних гор. Вся долина тонула в мягких лучах света, которые наматывались на колыхающиеся веретена трав и веток деревьев. Солнце еле грело, а спина уже чувствовала прохладное дыхание благословенной ночи. Стрекот цикад звучал приглушенно, баюкая уставшую за день душу.
- Почему мы приехали сюда, Думитру? – спросила Луминица. - Вы любите сюда ездить?
- Я езжу сюда редко, Луминица. Но это нужно моей памяти.
- Вашей памяти?
- Да. Человеческая память такая гибкая штука. Она легко приспосабливается к внешним условиям, заставляя переиначивать прошлое, подделывать его под свои нынешние взгляды.
- Разве прошлое не едино? Разве его можно переделать?
- Еще как! – усмехнулся кнез. - Нет ничего легче для переделки, чем прошлое. Знаете ли вы, Луминица, что было здесь раньше?
- Нет, Думитру.
- Вот я скажу вам что-то, неважно ложь то будет или правда, вы это запомните, передадите другому, тот третьему, глядишь, через полвека все нерушимо уверуют в этот факт. А он, может, не имеет ничего общего с действительностью.
- Так как же узнать, что ложно, а что правдиво?
- Был такой легендарный греческий мудрец и изобретатель, Луминица. Его звали Дедал. Так вот однажды он бежал от царя, который держал его в плену, и скрылся на другом острове. А царь, возжелавший вернуть придворного ученого, пошел на хитрость. Он кинул клич, что даст большую награду тому, что сможет решить непростую задачу: продеть нитку через морскую раковину. Знаете, такая, как у улиток, только большая?
- Но разве это возможно?
- Большинство так и подумало. А Дедал догадался. Он приклеил нитку к муравью и пустил его по раковине. Тот дошел до конца, вышел, и протянул за собой нитку.
- Гениально! – восхитилась Луминица.
- Иногда мне кажется, что человеческая мысль подобна этой нити. При желании она сможет пройти любой извилистый путь, чтобы добиться своей странной цели. Обманывать себя, свою память, возводить в своей памяти призрачные замки и начинать свято верить в то, что они построены из камня, находить оправдание для любого своего поступка – все это очень по-человечески.
- Вы так говорите, как будто…
- Продолжайте.
- Как будто ставите себя выше других людей.
- Что ж. Может, это и так. Но и в моей памяти, возможно, много таких замков.
- И ваша память тоже нить, продетая в раковину?
- Возможно. Ведь что тут интересно: пройдя через раковину, мы забываем тот извилистый путь, по которому она прошла. Он скрыт здесь, - и кнез с грустной улыбкой постучал себя по голове.
- Это сложно для меня, Думитру, но обещаю подумать об этом, - задумчиво сказала Луминица. - Но вы говорили о памяти конкретного человека.
- А общечеловеческая память проходит еще более извилистый путь, и понять, что было на самом деле, почти невозможно.
- Так что было раньше на этом месте? Сейчас я ничего не вижу.
- Да, прошло много времени, и камни обвалились от непогоды, рухнувшие стены покрылись травой и лианами, на дорогах выросли молодые деревья, и все плоды человеческой деятельности стерлись с лица земли, как будто здесь никогда никого не было. А лет двести назад здесь было большое село, даже со своим собственным маленьким храмом. Присмотритесь – вон там можно увидеть кучу камней: все, что от него осталось.
- А почему люди ушли отсюда?
- О, они и не уходили. Вернее, они не смогли уйти. Все, кто жил в этой деревне, в ней и остались: женщины и мужчины, от самого древнего старца до последнего младенца.
- Что с ними сталось? – спросила Луминица, с невольным беспокойством оглядываясь по сторонам.
- Представьте, Луминица: утро, наполненное не привычным блеяньем овец и веселой песней пастуха, а полное безмолвия и тишины. И кровь. Она была везде: на стенах домов, на одеждах, вывешенных сушиться…
- Что с ними случилось?
- Что? – пожал плечами кнез. - Все, как обычно. Враги. Это была показательная казнь. Так венгры хотели показать Айтоню, что сильнее его. Он был заносчив и уверен в своих силах. Он не хотел идти на разумные уступки. Если бы он сделал это, то остался бы воеводой в этих землях, а номинальная власть перешла бы к Арпадам. Но Айтонь был упрям. Когда мой предок Чанадин стал упрашивать его принять предложение короля Иштвана, тот отказался. Он надеялся на свое богатство и силу оружия. Но он был не прав. Он был заносчивым глупцом. Венгры были тогда в силе. Уже пало Залесье. Уже пал Марамуреш и другие земли. Айтонь оставался один. Он бы пал рано или поздно. А Иштван затопил бы эти земли кровью славин и влахов. И в нашем краю не осталось бы ничего и никого. Одни голые камни. Как здесь.
И кнез ткнул ногой в наполовину ушедший в землю камень.
- И поэтому Чанадин пошел на предательство своего господина?
- А вы думаете, ему легко это было сделать? Нарушить клятву?
- Не знаю. Наверное, не легко. Но порой…
- Порой выбора просто напросто нет, Луминица! – горячо сказал кнез. - Или вернее, выбор между меньшим и большим злом.
И опять Луминица почувствовала, что не может согласиться, но промолчала. Она предпочла увести разговор в другую сторону.
- Вы так хорошо знаете историю своего края и своей семьи, Думитру…
- Разумеется. Я хозяин этих земель. И люди, живущие на ней, все в моей полной власти – их имущество и их жизни. Но при этом я тоже отвечаю за них. Об этом всегда помнили властители, которые правили в древности этой землей.
- А кто они были? – с любопытством спросила Луминица. - Я никого не знаю, кроме Айтоня, которому в древности принадлежал этот край.
- Когда-то давно, Луминица, наши земли были свободны от завоевателей, и ими правили разные короли…
Кнез запрокинул голову к небу, и Луминица невольно залюбовалась своим мужем: так гордо и вдохновенно он выглядел в этот момент. Кнез помолчал несколько секунд, как будто припоминая, потом продекламировал глухим проникновенным голосом.
Это были великие годы.
Это были великие люди.
Вековые дубы и Карпаты
Помнят их имена и деянья.
Но ручьи их судьбы пересохли,
Обнажились замшелые камни,
Мягким дерном с цветами покрылись
На равнинах забытые кости.
Храбрый Глад правил в светлой Чекаде
В белокаменном замке высоком.
Меж Карпат и Дуная с Мурешем
Простирались владения Глада.
Был вторым Менуморут. Он правил
Вдоль Муреша, Сомеша и Тиса.
Отделял его край от Залесья
Лес Игфон на окраине дальней.
Край Джелу назывался Залесьем,
Он лежал за Игфоном зеленым.
Омывали широкие реки
Гор высоких крутые подножья.
Был богатым Джелу-воевода:
В его копях чистейшее злато
Добывали, а соль его люди
Насыпали горами большими.
И в земле Фэгэраш, и в Хацеге,
В Марамуреше правили тоже
В те далекие вольные годы
Несгибаемо гордые люди.
Но следы их запутались в травах,
Тени их заблудились в Карпатах,
Только вечно молчащие горы
Помнят их имена и деянья…
Луминица слушала завороженно. В эту минуту она восхищалась кнезом. Его лицо, озаренное мягким солнцем, смотрело вдаль, и было непонятно, какие мысли бродят в сумрачных глазах. Ветер раздувал длинные волосы, отбрасывая их за плечи. Плащ бился на ветру, словно желая оторваться от мужественных плеч и полететь над подсвеченными мягким солнцем травами, над примолкшими камнями, над темнеющими реками.
- А что дальше, Думитру? – решилась наконец Луминица прервать затянувшееся молчание.
- Дальше? – спросил кнез, очнувшись. - Дальше не очень помню. Если хотите, прочтите все сказание сами. В библиотеке есть свиток. Один из моих прадедов велел записать эту балладу. Это длинное и грустное сказание: о свободе выбора и о проклятье, которое пало на наши земли. Я помню только начало…
- Это были древние короли?
- Да, это было время, когда наши земли были свободными. Римляне ушли, бросив рассыпающиеся в прах крепости, и появились свободные независимые королевства, в которых правили влахи. Но потом пришли венгры. Говорят, они перешли Карпаты, перешли их тайными тропами, ища новые территории. Они расселились на Паннонской равнине, а потом стали захватывать одно королевство за другим. Тогда Арпады были сильны. А наши королевства были разобщены. И вместо того, чтобы объединиться против нового врага, воеводы лишь кичились своей мощью и не хотели слушать голоса разума. Пало Залесье, пал Марамуреш, пали другие земли. Кто-то сдался сам, не желая проливать кровь, где-то погибло почти все население, и на обагренных кровью влахов землях поселились швабы и венгры. Айтонь, внук Глада, долго не хотел сдаваться. Пока Чанадин не предал его. Взамен этого он получил власть над этими землями, титул кнеза и обещание Арпадов не вмешиваться в местное управление. Со временем Арпады стали забывать свои слова, отбирать земли у тех, кто исконно владел ими…
- То есть Чанадин, можно сказать, спас многих людей?
- Не знаю, Луминица. Мне кажется, он спасал прежде всего самого себя. Хотя если бы он не предал, возможно, пролилось бы больше крови.
- А эта деревня?
- Ее стерли с лица земли. Всех жителей убили. Церковь венгры осквернили и сожгли. И все это было сделано по приказу Арпадов. Все убитые были похоронены в одной братской могиле.
- Так вы приезжаете сюда, чтобы…
- Да, чтобы не забыть то, что когда-то, до прихода венгров, эти земли были свободными. На них мирно уживались славины, влахи, секкеи, хазары и многие другие народы. Им не мешали жить, им не навязывали чуждую религию, их не гнали на смерть ради своих территориальных интересов. В этом виноваты венгры, а конкретно – Арпады. И теперь я и пальцем не шевельну, если передо мной над пропастью будет висеть последний их потомок, и только от меня будет зависеть, спастись ему или погибнуть.
Луминица сидела на большом теплом камне, обхватив колени руками, и внимательно слушала мужа. Незнакомые горькие мысли бродили в ее голове. Теплый ветер овевал ее, теребя волосы, выбившиеся из-под платка, и Луминице казалось, что это дыхание ее предков, которые ушли в землю, чтобы дать рождение молодым травам, деревьям, чтобы возродиться на этой земле ветром, дождем и солнечным светом. Она молчала, не желая словами нарушить грусть этого момента.
Однако кнез встрепенулся, повернулся к жене и улыбнулся, заметив серьезное выражение ее лица.
- Ну что вы загрустили, дорогая? – он подошел к Луминице и взял ее за подбородок, заглядывая в хрустальную зелень глаз.
Потом медленно стянул платок с головы Луминицы и провел рукой по ее волосам, пропуская сквозь пальцы пряди, выбившиеся из прически от скачки и встречного ветра. Затем кнез притянул к себе Луминицу и впился в ее губы жестким и требовательным поцелуем. Луминица покорно принимала поцелуй. Она почувствовала напряженное тело мужа, как его руки заскользили по ее телу, забираясь под одежду.
- Думитру, там же ваши люди. Они смотрят, - прошептала смущенная девушка.
Кнез прервался, отошел от Луминицы и свистнул. Мигом прискакавшим слугам он приказал возвращаться в замок, не дожидаясь господ. Те молча повиновались и уехали, не оглядываясь.
- Ну вот наконец-то мы остались и одни, Луминица, - прошептал кнез Луминице на ухо. - Самое время, чтобы заняться одной из наших любимых игр, не так ли, моя девочка? – и он провел пальцем по лицу Луминицы, а потом вложил палец Луминице в рот, раздвигая зубы.
- Думитру, - задыхаясь, едва смогла проговорить Луминица. - А вдруг нас кто-то…
- Ш-ш! Молчать! Я хозяин этих земель. Все на них должно быть мне покорно. Вы знаете, Луминица, как я не люблю, когда вы мне возражаете в этот момент. Боюсь, что мне придется наказать мою непослушную девочку. Ну-ка давайте сюда ваши руки, Луминица.
Луминица покорно протянула руки, зная, что спорить с мужем она не осмелится. Через минуту ее запястья были крепко перетянуты веревкой, и она поморщилась от боли, но кнез, который не отрывал от жены затуманенных глаз, только довольно улыбнулся.
- На колени, Луминица! – приказал он.
И Луминица покорно слезла с камня и пала на колени, зная, что возражения только раззадорят мужа, и в итоге он сделает еще больней. Солнце опускалось за хребет, и его изломанный яркий полукруг горел растопленной смолой. Луминица прикрыла веки, но яркий полукруг так и стоял в ее крепко зажмуренных глазах…
Потом они лежали на траве на плаще кнеза, глядя на блеклые пятна звезд, начавшие проступать на темнеющем небосклоне. Солнце закатилось за горы, и в чашу долины полилась прохладная темнота, обволакивающая усталые за день травы и складывающие свои крылья цветы. Небо приобрело хрустальный серый оттенок, который неторопливо стал наливаться синевой. Где-то вдали соловей издал первую неуверенную трель и тут же разразился целой руладой серебряных звуков.
Луминица украдкой потерла покрасневшие запястья, но ее жест был замечен мужем. Кнез взял руку жены и поцеловал.
- Простите, дорогая, - теперь его голос звучал гораздо мягче, чем несколько минут назад. - Я бываю с вами суров, но в этом состоит моя суть. Могу ли я уйти от нее?
Луминица молча кивнула, не желая отвечать и высказывать свое мнение. Сегодня кнез был к ней менее жесток, чем обычно, и она не могла не испытать некое чувство, почти близкое к благодарности.
- Мог ли я когда-то думать, что найду сокровище так близко от себя, почти у своих ног? – задумчиво продолжал кнез. - Вы не представляете, моя дорогая, как долго я не мог найти подходящую мне спутницу жизни.
- У вас было много женщин? – робко спросила Луминица, вспомнив слова Констанцы.
- Немало, - сдержанно сказал кнез. - Но вы же понимаете, моя дорогая…
- Я понимаю, - поспешила согласиться Луминица. - А что с ними потом стало?
- С кем?
- Ну с теми девушками, с которыми вы… - тут она запнулась, не зная, как продолжить.
- Не знаю, - пожал плечами кнез. - Наверное, живут себе где-то, поживают. Если честно, меня это мало интересует. Вернее, они меня не сильно интересовали. Так, встреча на один раз. Или на два.
- А Констанца? – Луминица тут же пожалела о невольно вырвавшемся имени.
- Что «Констанца»?
- Вы же с ней… тоже?.. – Луминица замялась.
- А вы наблюдательны, моя дорогая, - усмехнулся кнез, скосив глаза на лежащую на его плече жену. - Да, не буду отрицать этого. Когда-то давно мы с Констанцей были любовниками.
- Когда-то давно?
- Очень-очень давно. Она была молода, и я был молод. Потом я уехал их замка и много лет не видел Констанцы. А она здесь осталась служить.
- Думитру, а почему вы уехали из замка?
- Видите ли, Луминица, это такой обычай в нашей семье. Наследник Ченаде живет в замке отрочество и часть юности, а потом надолго уезжает из замка. Живет в столице, за границей, в других владениях. У меня есть еще два замка, не такие богатые, как этот, но тем не менее они тоже требуют хозяйского надзора.
- Понятно, - сказала Луминица, не очень понимая смысла такого обычая.
- Я очень рад, что вернулся именно в этот год, Луминица. С ужасом думаю, что мог бы не увидеть вас и потерять. Хотя знаете…
- Что?
- Наверное, если бы я увидел вас, когда вы уже принадлежали другому, я бы выкрал вас, моя дорогая девочка.
- Думитру!
- Да, я не остановился бы даже перед убийством, если бы кто-то посмел стать между нами. Вы моя, Луминица, помните это! На веки вечные!
Кнез привстал и навалился на Луминицу, заведя ее руки над головой и сжимая мертвой хваткой так, что она не могла и пошевелиться. Глаза кнеза оказались прямо перед глазами Луминицы. В черных зрачках стояла немая угроза и страстный приказ. Луминица замерла, чувствуя, как страх проникает в самую глубину сердца.
- Мне тяжело дышать, Думитру, - прошептала наконец девушка, и кнез освободил ее.
- Вам холодно, дорогая? – забеспокоился муж, заметив, что Луминица дрожит.
- Да, уже холодает.
Они поднялись, оправили одежду, сели на коней и медленно поехали домой.
- Думитру, - вспомнила молчавшая всю дорогу Луминица, подъезжая к замку. - Мне все же жаль Янко, вот честное слово…
- Нет, ну это невозможно! Это просто непостижимо! – возмутился кнез и натянул поводья, перегораживая Луминице дорогу. - Честное слово, дорогая, если бы Янко не был просто старым конюхом и колченогим болваном, я бы мог заревновать вас!
- Ах, Думитру, ну что за нелепица! – смущенно пролепетала Луминица.
- Разумеется, моя милая, нелепица, - рассмеялся кнез. - Совершенная нелепица.
Кнез снова тронул коня, и они двинулись дальше.
- А знаете что? – вдруг сказал он через полминуты.
- Что?
- Если уж вам так дорог этот старый дурак, я выплачу ему перед уходом дополнительную награду. Завтра Констанца передаст вам мешочек с монетами. Пойдите и облагодетельствуйте своего престарелого любимца.
- Спасибо, Думитру! – с признательностью посмотрела на мужа Луминица.
Лицо кнеза терялось в сумерках, и она не могла сказать, сердится он или смеется над ней. Что ж, вздохнула Луминица, пусть сердится. Или пусть смеется. Главное, она сделала, что могла. Пусть будет хоть так.
