Рыжий-бесстыжий

30.

Я даже успела испугаться. То ли своей неожиданной смелости, – или глупости? – то ли того, что сейчас он меня аккуратно и вежливо отодвинет и уйдет спать. Тогда точно придется вызвать такси, не дожидаясь утра, потому что…

На этом мысль оборвалась вместе со страхом. Потому что его губы, теплые, чуть обветренные после прогулок на морозе, дрогнули, отвечая мне. И тут же перехватили инициативу. И сказка, которая, казалось, разлетелась осколками льда, вернулась. Новогодняя волшебная ночь продолжалась.

Это было… как «Summertime» - мягко, неспешно, волнующе. Нежно – и одновременно жадно, настойчиво. И снова, как во время танца, мне не хватало воздуха. Эти короткие, секундные, паузы между поцелуями – словно вынырнуть с глубины, сделать судорожный вдох и снова погрузиться с головой в хмельные волны.

Наши губы и языки ловили друг друга, дразнили, ласкали – будто намекая, что это только начало. И медвежата собрались вместе, чтобы тут же превратиться в две капли расплавленного серебра, которые то сливались в одну, то снова разбегались. Мне хотелось одновременно, чтобы эта медленная пытка продолжалась бесконечно и чтобы поскорее перешла на следующий уровень. Хотелось стащить к черту футболку, прижаться к нему, почувствовать всей кожей. Или дождаться, когда ее снимет он.

Падать, падать в эту пропасть со словесной кручи, умирая от ужаса и восторга, зная, что там, внизу, разобьешься в пыль, разлетишься сверкающими искрами до самых краев вселенной.

Так горячо, так обжигающе – его губы на шее, на груди под воротом футболки. И руки под ней. Везде. Как будто пальцев не десять, а пятьдесят, сто. Да сними ты ее уже в конце концов! Да, вот так, касаясь, словно случайно, этими ста пальцами сжавшихся в ожидании сосков – как разряды тока, да черт, какой электрик не знает, что это такое! Огненные змейки по всему телу, впиваются своими ядовитыми зубами, и до чего же он сладкий, этот яд!

Сладкий и опьяняющий, как горячее вино, иначе почему из действительности выпадают куски? Я ведь только что сидела с ним рядом – и вдруг уже стою на ковре, стиснутая крепко его коленями, положив руки ему на плечи, запрокинув голову и зажмурившись так, что под веками мечутся лиловые молнии. Потому что его пальцы, пробежав по бедрам, пробрались под кружево, скользнули внутрь, безошибочно нащупывая кнопки, включающие неудержимое желание скулить и стонать. И уже глубоко наплевать на то, как это выглядит и кто что подумает.

Как давно со мной этого не было. Нет, вот так - никогда не было. Потому что я – другая. Он – другой. И все тоже по-другому. По-новому. Необычно. Незнакомо. Невероятно…

Нет, пожалуйста, не надо так. Потому что хочу с тобой вместе. Или… нет. Хочу всего. Не останавливайся! Господи, как же хорошо! Так не бывает – или все-таки бывает?

Сжаться в точку и засиять радужными всполохами – сливаясь с огнями елки. Падать на землю пушистыми хлопьями снега, тающими на губах и на ресницах. Проступать из темноты, как фотография в проявителе. Пытаться отдышаться и снова задыхаться, захлебываясь в запахе полыни, кожи и пряного пота. В запахе желания, которое никуда не делось, став только сильнее.

Когда-то я была безумно влюбленной, но еще очень юной, неопытной, стеснительной. Потом уже не стеснялась и знала, как и что, но не было желания отдать это кому-то, обходилась чем-то блеклым, поверхностным. И вот сейчас весь скопившийся запас нежности и страсти потребовал выхода, словно зная, что будет принят с благодарностью и оценен по достоинству.

Дима подхватил меня на руки – как в лесу, и я обняла его за шею, уткнувшись носом, умирая от желания укусить, попробовать на вкус.

Ну куда ты меня тащишь, зачем, чем плохо здесь, к чему терять время?

Он разумный мальчик, у него резинки в тумбочке, хихикнула обиженная невниманием Хиония.

Ну и прекрасно, если так. Кто-то же должен быть разумным, если у одной отдельно взятой девушки здравый смысл сделал ручкой. И, наверно, правильно сделал, что сделал.

В спальне Дима опустил меня на кровать, включил свет, и я без тени смущения потянулась навстречу его взглядам, которые ласкали не меньше, чем губы и руки. И теперь, встречаясь с ним глазами, не убегала испуганно, а с наслаждением тонула в темной, как вечернее небо, синеве.

Пожалуйста, держи меня крепче, не отпускай. Я ведь загадала в полночь, что хочу быть с тобой.