3.
А ведь когда-то я любила Новый год. Гораздо больше других праздников, включая собственный день рождения. Дед Мороз, елка, подарки, всякие вкусности. А главное – ожидание чуда. Наступало первое января, чуда так и не случалось, но ожидание его откладывалось до следующего декабря. А потом все кончилось.
Когда именно? Когда умер дедушка и мы с бабушкой остались вдвоем? А может, когда парень, с которым я встречалась, пришел ко мне утром тридцать первого и сказал, что полюбил другую девушку?
Мне исполнилось двадцать восемь, и вот уже пять лет я жила одна. Отца у меня не было. То есть был, конечно, не ветром же матери живот надуло. Но я даже имени его не знала, отчество Ивановна она придумала. Снежана Ивановна Ильина – сомнительное сочетание. Обычно я представлялась Жанной. Без отчества, разумеется. Хотя было у меня еще одно тайное имя, о котором не знал никто, кроме бабушки. Потихоньку от деда, убежденного атеиста, она отнесла меня в церковь и окрестила. Хиония – греческий аналог Снежаны. Так меня звали в сказках, которые я придумывала для себя и о себе. Разумеется, там участвовали феи, драконы и прекрасные принцы. А отцом принцессы Хионии был мудрый справедливый король.
На самом деле, как я узнала гораздо позже, отцом моим был женатый хрен с горы, начальник матери, уверявший, что семья давно развалилась и он вот-вот разведется. Когда она забеременела, все получилось банально до визга. Любовничек сделал козью морду и попросил ее на выход. Во всех смыслах. Мать поплакала, хотела сделать аборт, но бабушка не позволила.
Закончив кормить грудью, матушка оставила меня своим родителям, а сама завербовалась учетчицей в геологическую партию. Разумеется, временно. Но все знают, что нет ничего более постоянного, чем временное. Сначала приезжала в отпуск. Потом перестала. Где-то там в Сибири вышла замуж, развелась, снова вышла и снова развелась. Изредка звонила, но я воспринимала ее как совершенно чужого человека, родного лишь с биологической точки зрения. Даже толком не помнила, как она выглядит.
Бабушка с дедушкой меня вырастили, и я их обожала. Мне вполне хватало их любви, поэтому отсутствие родителей огорчало мало. Во всяком случае, детство свое я считала благополучным и безоблачным. Особо меня не баловали, но все необходимое и многое желаемое было. Дед хорошо зарабатывал, и мы ни в чем не нуждались. Забота, понимание и тепло в доме значили для меня намного больше. Музыкалка, всякие кружки, бассейн, школьные подружки – Светка Савельева по прозвищу Сова и Маринка Сибирцева, с которыми мы продолжали дружить до сих пор. А еще собака Репка и кот Матвей.
Смерть деда бабушку подкосила. Они были такие попугайчики-неразлучники, прожили вместе почти полвека. И хотя бабуля протянула без него еще семь лет, но так и не смирилась. Именно что протянула. Тосковала, без конца болела, последний год почти не вставала, и я разрывалась между нею и работой. Какая уж там личная жизнь.
С этим у меня вообще не клеилось. Первая любовь, яркая, как летний день, и сладкая, как малиновый сок, оборвалась на взлете. Я долго не могла прийти в себя. Еще года два боялась даже посмотреть на кого-то. Страшно было влюбиться и снова потерять. Как говорят психологи, быть отвергнутой. Светка с Маринкой таскали меня по всяким многолюдным сборищам, пытались с кем-то знакомить, но ничего не получалось. Я шарахалась от парней, проявлявших ко мне интерес, как от чумы. Впавшей в зимнюю спячку лягушкой – вот кем я была тогда. Лягушки могут замерзнуть до такой степени, что урони их – разобьются на осколки, как кусок льда.
Потом я встретила Виктора, и он смог немного меня отогреть. Вернуть вкус к жизни, несколько лет напоминавшей скомканную обертку от мороженого – липкую и унылую. Трудно сказать, получилось бы у нас с ним что-то или нет, но ему не хватило терпения. Со мной было нелегко. Впрочем, я его не винила и сама предложила расстаться, когда поняла, что он хочет этого, но не решается.
Немного больно, Немного грустно. Но нет, довольно. К чему искусно Томиться прошлым? Мечтать, молиться О невозможном? Но вот не спится…
Во всяком случае, я снова стала писать стихи, царапая их на случайных бумажках. Или не записывая и забывая. А когда прошла грусть, осталась благодарность за то, что он помог выбраться из ямы. И все же, все же…
Я жила как в зачарованном сне. Особенно когда осталась совсем одна. Спящая Бело-Снежка – так звали меня девчонки. Работа, кстати, любимая, и подруги – вот то, что держало на плаву. Совсем уж монашкой я не была, с кем-то знакомилась, ходила на свидания. Иногда добиралась и до чего-то большего. Но никогда ничего не ждала от этих отношений. Столько же и получала – практически ничего.
Зачарованный сон хорош отсутствием сильных эмоций. День за днем. Не случилось плохого – и прекрасно. Хотя иногда на пустом месте становилось грустно. Особенно перед Новым годом, когда по детской привычке хотелось чуда, но ждать его уже не получалось.