Книги
Сырыми апрельскими сумерками, когда прояснившееся к ночи небо остро расчертили фиолетовые острия облаков, Луминица вступила в замок кнеза. Черной громадой предстал он перед ней в вечерней тьме, и сердце ее сжалось от тяжких предчувствий. Навстречу свадебному поезду из замковых окованных ворот хлынул поток факелов, и вот Луминицу уже подхватили под руки и ввели по широкой лестнице в пиршественный зал. Там были накрыты столы, и гости громким криком приветствовали молодоженов.
Законной женой могущественного кнеза и хозяйкой обширных угодий вступила в замок Луминица Ченаде, но сердце ее билось, как птица, которую поймали и держат в руках, вызывая этим смертельный ужас.
У Луминицы не было времени отдохнуть и отдышаться. Как невеста она должна была кланяться знатным гостям и вызывать в них зависть к хозяину замка, словившему для себя в силки птицу редкостной красоты. Все гости дивились на изящество невесты, на ее нежное личико, которое то и дело розовело от обращенного на нее внимания и обычных на свадебном пиру непристойных шуток.
На свадьбу Луминицы и кнеза приехало множество родовитых дворян. Имена некоторых Луминица слышала от отца, фамилии других гремели по всех стране, поэтому видя воочию всех этих именитых сановников, Луминица отчаянно стеснялась и лишь молча кланялась, когда их представляли молодой хозяйке.
Тут был и Больдо Чак, глава могущественной семьи Чаков, и Дэнуц Арджубеску, чьи огромные поместья простирались далеко за горы, и Харман Деменитру, чьи предки были близкими соратниками короля Белы, и Космин Дак, чья фамилия говорила о древности его рода³⁵, и многие, многие другие.
Луминица и кнез кланялись каждому гостю, предлагая им отломленный кусок свадебного каравая, который обмакивали в соль. Потом гость выпивал поднесенную невестой чарку вина и желал молодым счастья.
Особо кнез выделил и представил Луминице священника, облаченного в пышное одеяние и с нагрудным золотым крестом, осыпанным драгоценными камнями.
- Луминица, познакомьтесь с епископом города Фермо, его преосвященством отцом Филиппом. Святой отец, проезжая мимо, оказал нам честь присутствовать на нашей свадьбе.
Луминица почтительно склонила голову. Отец Филипп перекрестил склоненную голову Луминицы и протянул руку, видимо, ожидая, что Луминица поцелует ее, но девушка этого делать не стала и лишь вопросительно покосилась на кнеза.
- Отец Филипп, моя жена, как и я, исповедует православную веру. Вы не забыли? – мягко намекнул кнез.
- Нет, сын мой. Я вижу, что апостольской церкви много работы предстоит в этой стране, - со вздохом сказал прелат.
- Я преклоняюсь перед вашим трудом, ваше преосвященство. Возможно - я говорю только о гипотетической возможности – так вот, возможно, я и сам с семьей когда-нибудь перейдем в лоно католической церкви. Но обещать заранее ничего не хочу.
- Это будет счастливейшим днем для меня, кнез.
Прелат возвел в молитве руки кверху. Луминица закусила губу, чтобы не рассмеяться, вспомнив рассказы Мирчи о пребывании епископа при дворе Ласло и у куманов.
Кнез предложил епископу и другим гостям садиться. Луминица заняла свое место во главе стола рядом с мужем. По приказу кнеза в зал вошли слуги, неся огромные блюда, полные разной снеди.
Чего только не было на свадьбе у четы Ченаде! Стол ломился от жареного, тушеного и вареного мяса. Разнообразная дичь, целиком запеченная на вертеле, демонстрировала гостям свое беззащитно пустое или набитое овощами чрево. Горы пирожков с различными начинками возвышались, готовые поспорить своей высотой с Карпатами. Из огромных котлов курились ароматы похлебок. Развалы маринованных и соленых овощей привлекали своими живыми красками на фоне белоснежной брынзы, проливающей аппетитные слезы. А огромные рыбины томно раскинулись на серебряных блюдах, блистая золотой чешуей в свете факелов и свечей. Чарки полнились цуйкой, ракией, харинкой³⁶, вином, и не только местным, но и прибывшим с берегов Средиземного моря. Гости, веселясь, наливали чарку за чаркой и провозглашали тосты в честь молодых.
Сидя за пиршественным столом, Луминица вынуждена была выслушивать фривольные шутки гостей о возделанной пашне, ступе и пестике и прочие непристойности, которые гости считали своим долгом отпускать на брачном пиру. Эти шутки заставляли ее краснеть до слез и вызывали отвращение. А кнез лишь снисходительно улыбался и время от времени поглаживал колено девушки, заставляя ее каждый раз вздрагивать.
- Вы правы, сын мой, - продолжил прерванный разговор сытый епископ, важно кивая головой и скрещивая руки на обтянутом шелком животе. - Миссия, возложенная на меня его святейшеством, действительно требует от меня много трудов и жертв.
- Бог зачтет вам ваши труды, отец мой, - отозвался кнез.
- Вы не поверите, кнез, но до чего же упрямым может быть грех! Я оставил эту страну много лет назад в надежде, что король поведет своих подданных по правильному пути, но все мои чаянья оказались тщетными.
- Вы про короля Ласло, святой отец? – решил уточнить Харман Деменитру, который сидел рядом с прелатом.
- Сколько ни мой ворона, он все равно черным останется, - буркнул Космин Дак. - Как родился Ласло куманом, так им и останется.
Все зашумели.
- Чего ж ты хочешь? Мать-то куманка!
- Да, славное нам наследство досталось после нашествия монголов с татарами. Кой черт король Бела куманов принял?!
- Ну что тут такого непонятного? Бела это сделал, чтобы границы защищать. Несколько тысяч воинов прибыло. Они нам ой как помогли во время второго нашествия монголов.
- Ага, пусть так. Но для чего было с куманами-то родниться? Принца Иштвана и Эрджебет еще в колыбели сосватали. Никто и не спрашивал его мнения.
- Ну, в Эрджебет не так уж много куманского осталось: ведь воспитывал ее король Бэла как христианку.
- Кровь, говорят, гуще воды, - с хитрой улыбкой заметил Космин Дак. - Вот и проявилось в Ласло все, что до этого таилось под спудом воспитания.
- О да! – заметил епископ. - Это очень бросается в глаза. Я был без преувеличения шокирован, когда в первый раз десять лет назад прибыл сюда. Тогда до его святейшества дошли слухи и жалобы…
Тут отец Филипп бросил на кнеза быстрый взгляд, который кнез принял с невозмутимым лицом.
«А не пришли ли эти слухи от самого кнеза?» - пришла в голову Луминицы неожиданная и совершенно невозможная мысль, и она стала внимательно слушать, пытаясь проникнуть в потаенный смысл разговора.
- Так вот, до его святейшества дошли жалобы, что король Ласло забыл христианскую веру, что недопустимо для христианского монарха, что он живет по языческим законам своих предков со стороны матери, отринул от себя данную ему Богом законную жену и взял себе языческих наложниц.
- Вы, вероятно, имели возможность убедиться, ваше преосвященство, насколько эти слухи соответствуют действительности, - заметил кнез.
- О да, сын мой! Более чем! Правдоподобность этих слухов превзошла всякое вероятие. Я увидел, кнез, толпы и толпы язычников, имеющих свободный доступ по всей стране. Их юрты стояли даже около королевского дворца, и король, сам король, порой ночевал в юрте. А это ведь монарх христианской державы!
- Видимо, король предпочитает копченую конину изысканным яствам королевского повара, - усмехнулся кнез, вызвав громкий смех гостей.
Презрительная улыбка тронула губы епископа.
- Ах, если бы вкусы короля Ласло не шли дальше гастрономии! Но ведь тлетворное влияние пристрастий монарха просочилось повсюду, буквально повсюду. Куда ни пойди, везде слышна куманская речь. А одежда, одежда! Ну ладно, пусть придворные носили бы кунскую одежду. Но мне пришлось по приезде собственноручно отлучить от церкви двух епископов, двух священнослужителей высокого ранга, которые тоже следовали этой моде и выглядели, как язычники. Священник в куманской шапке! Это просто богохульство!
Прелат в притворном ужасе воздел к небу руки. При этом он забыл положить на стол нож, и его воздетые к небу вместе с ножом руки выглядели так забавно, что Луминица едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.
- Как бы то ни было, - хмуро заметил раскрасневшийся от вина Больдо Чак. - Ласло – законный наследник трона и Арпад³⁷ по крови.
- Арпад? Он? – не согласился Космин Дак. - Он такой же Арпад, как я. Я бы скорее назвал его…
- Друзья мои, - с улыбкой заметил кнез, - полноте. Король Ласло…
- Ласло Кун, - с презрением бросил, как выплюнул Космин Дак.
Все снова засмеялись.
- Король Ладислав, сын короля Иштвана, внук короля Белы, - продолжил кнез мягким голосом, но с нажимом, - является нашим законным правителем. По крайней мере до тех пор, - тут кнез взял театральную паузу, - до тех пор, пока его не сменит другой, более достойный претендент.
- Ласло – законный наследник, - хмуро гнул свою линию Больдо Чак.
- Если мне не изменяет память, что-то не так давно Чаки пели по-другому, - заметил кто-то.
- Да не сыпь ты им соль на рану. Утраченного уже не вернешь. Попытались Акоши с Чаками своего принца протолкнуть. И что вышло? Кеседи его так мечом изрубил, что принцессе Маргит пришлось останки брата по кусочкам собирать для погребения.
За столом раздался дружный смех.
- Да, жаль, не удалось Акошам и Чакам посадить на трон принца Белу из Мачвы. Вот это был бы настоящий король. Христианская душа, - с сожалением сказал Харман Деменитру.
Больдо Чак, набычившись, лишь взглянул на него исподлобья, и Харман Деменитру замолчал.
- Чаки всегда были преданы Арпадам. Королем сейчас Ласло. И точка, - хмуро сказал Больдо Чак, стукнув кулаком по столу. Насупившись, он обвел пьяным взглядом всех присутствующих за столом, и стало понятно, что дело может дойти до драки.
Кнез, опустив глаза, скрыл улыбку.
- Полноте, добрый Больдо, никто не сомневается в вашей смелости и вашей преданности королевской семье, - Больдо ответил ворчанием. - Давайте лучше с вами выпьем вина за здравие короля. Михай, ну-ка принеси нам моего особого вина.
Михай, который во время всего пира стоял за спиной кнеза, кивнул и вернулся с золотой чаркой, полной вина. Кнез отпил полчарки и с поклоном протянул ее Больдо Чаку. Тот встал, принял вино и допил его, а потом швырнул чарку на середину залы.
- За Ласло! Век ему жить и здравствовать!
- Вот это по-нашему! – засмеялся кнез. Снова раздались поздравления и тосты.
- За прекрасную невесту!
- Здравия и счастья!
- За молодоженов!
Кнез хлопнул в ладоши, и в пиршественную залу вошли музыканты, несущие в руках музыкальные инструменты. Переливчатые звуки ная и звонкие рулады цимбал³⁸ разлетелись вокруг, наполняя души до краев духом веселья и радости, и гости пошли в пляс. Плясали все: и молодые, и старые. Даже едва стоящий на ногах пьяный Больдо Чак попытался изобразить ногами что-то замысловатое и упал бы, если бы его вовремя не подхватили под руки смеющиеся танцоры.
- Хотите сплясать, Луминица? – шепнул разгоряченный вином кнез, но Луминица только застенчиво отказалась.
- Пусть споют! – крикнул кто-то из гостей, уже уставших танцевать.
- Да, какую-нибудь старинную песню или сказание! – потребовал Космин Дак.
- Пойте про наш край, про наш благословенный край, про наш несчастный край, - приказал кнез, и Луминица поразилась тому, как загорелись темные глаза мужа. - Спойте, чтобы пробудить память в хмельных потомках, которые ходят по костям предков, забыв, кто и почему проливал кровь за благоденствие нашей земли. Пусть вспомнят, что наш край когда-то был свободным, и наши предки жили в приволье.
- Да, пойте про нашу землю, - подтвердил Космин Дак, согласно кивнув кнезу головой, и изо всех сил стукнул чаркой по столу.
- Про наш край! Про старину! – раздались отовсюду голоса.
И вот вперед из толпы музыкантов вышел старый лэутар Рэду Счастливый.
Луминица не знала, сколько Рэду лет. Долгие-долгие годы жизни избороздили его лицо морщинами и выбелили длинные пряди волос, вольно откинутые на плечи. Но пальцы Рэду по-прежнему бойко перебирали струны, а ноги упрямо мерили горные и равнинные дороги. Весь год старый музыкант ходил по стране, зарабатывая на жизнь тем, что развлекал людей своими рассказами и песнями. А если соглашался играть и петь на свадьбе, то люди знали: праздник удастся на славу.
Сколько раз ночевал Рэду и под гостеприимной крышей Тордешей, всегда находя в их семействе ласковый прием! Как радовались родители и дети, когда стучался к ним в дом зимним холодным днем этот высокий сумрачный старик. И как любила Луминица слушать его пение и рассказы, сидя около очага и вглядываясь с детским любопытством в горящие мрачным воодушевлением глаза певца!
Луминица не знала, почему его прозвали Счастливым. И родители тоже не знали этого толком. Только Айонела однажды упомянула мимоходом слухи, которые ходили о Рэду.
Якобы был Рэду одним из многочисленных детей кузнеца и жил счастливо с родителями в маленьком доме на краю села. Когда было нашествие монголов и татар, не успел кузнец с семьей укрыться в замке своего господина. Не успели они и убежать в горы из села, окруженного врагами. Сильные руки были у кузнеца, мог он двумя пальцами сжать подкову, мог он и сковать острый меч, разящий противника, но не смог защитить свою семью. Убили всех: и стариков, и детей, - а дом сожгли. Когда жители вернулись после ухода врагов в разрушенное село и стали разгребать пепелища своих домов, он услышали слабые стоны. Из-под полуобгоревших бревен извлекли еле живого ребенка – это и был Рэду, который один единственный чудом уцелел из всей семьи. Вот тогда и стали добавлять к его имени прозвище Счастливый.
Только что-то случилось с мальчиком после его чудесного спасения. Стал он сторониться людей, часто уходил в лес. Тогда и открылся у него дремавший доселе талант певца и сказителя. Даже старые люди слушали с удовольствием, как пел и сказывал Рэду. Шептались в деревне, что это лесные зыны решили наградить паренька за его сиротство и подарили ему чудесный дар.
Хоть и несладко пришлось мальчику в детстве, хоть и ночевал он там, где его приютят, а на завтрак порой не было у него ничего, кроме утренней росы, но вырос Рэду в высокого стройного красавца. И когда ударял он с улыбкой по струнам неведомо кем подаренных цимбал, то заливались румянцем молодки, а девушек строгие отцы обещали погладить дома сыромятным ремешком, если не угомонятся, потому что ни одна не осталась равнодушной перед молодым красавцем.
И казалось, что ждет Рэду Счастливого в жизни одна лишь радость и удача, но вдруг пропал всеобщий любимец, и никто не знал, что с ним случилось.
Много лет спустя заглянул в родное село высокий морщинистый старик, и односельчане, качая головой, долго не могли признать в нем ни сироту, пощаженного смертью, ни молодого красавца, разбившего сердца всем девушкам округи. По-прежнему Рэду Счастливым называли певца, но несмотря на свое прозвище, невесел был Рэду. Редко можно было услышать от него шутку, редко улыбка трогала его лицо. Больше любил он грустные песни и сказания, и даже на свадьбе слышались в его лихих песнях и в звуках цимбал слезы и плач. Видно, трудными дорогами ходил Рэду и мало радости видел в жизни.
Вот и сейчас певец вышел на середину зала, обвел хмурым взглядом сидящих перед ним слушателей, бросил пламенный взгляд на сидящего во главе стола кнеза, на грустное лицо невесты, понурил голову, тронул струны и заговорил. И казалось, что от голоса Рэду, читающего напевно старинное сказанье, раздвинулись своды величественного зала, обступили гостей мрачные леса, уходящие вершинами в небо, зашевелились покрытые мхом древние камни, складываясь в давно разрушенные стены замков, а умершие много веков назад люди заговорили ясным живым языком.
Пишет письма Стево двоедушный
Юлиэне, супруге Костина,
Посылает тайком в ее замок,
Что стоит на реке на Муреше.
«О жена воеводы Костина!
Как в горах тебе, бедной, живется,
Среди черного мрачного бора,
Среди снежной пустыни бесплодной?
Отрави воеводу Костина
Иль иную погибель измысли.
И тогда ты женой моей станешь,
Будешь жить в белокаменном замке.
Ты под окнами замка увидишь
Виноградники с пышной лозою,
С изумрудной травою долины,
С тучным житом бескрайние пашни.
Буду я твое нежное тело
Одевать только в бархат заморский
И унизывать шею и руки
В жемчуга и в червонное злато».
Прочитала письмо Юлиэна
И Стево так она отвечает:
«О король мой, Стево-победитель,
Отравить не сумею я мужа.
У него есть сестрица Родика,
У него есть одиннадцать братьев.
Всю еду лишь Родика готовит
И, попробовав, брату подносит.
А вино лишь одиннадцать братьев,
Пригубив, наливают Костину.
На крылатом коне муж мой ездит,
Меч волшебный на поясе носит.
Не боится Костин даже черта,
Он боится лишь Господа Бога.
Но послушай, король, что скажу я:
На заре, едва солнце проснется,
Едет муж мой в леса на охоту
И берет лишь одиннадцать братьев.
Перед самой охотой залью я
Меч чудесный соленою кровью,
А волшебные крылья сожгу я
У коня, чтоб не спас он Костина.
Ты ж, король, соберешь свое войско
И в лесу ты устроишь засаду.
Попадется Костин к вам в ловушку,
От руки твоей гибель найдет он».
Взвеселился Стево двоедушный,
Прочитавши письмо Юлиэны.
Он привел в лес огромное войско
И Костина в лесу ожидает.
Спать ложится Костин пред охотой
В светлой спальне на мягких перинах,
Но жена его спать не ложится,
Проливает притворные слезы.
«Что ты плачешь, моя Юлиэна,
Отчего на подушки льешь слезы?
Али горе какое случилось?
Аль обиду нанес тебе кто-то?»
«Господин мой, супруг мой любимый,
Я слыхала про чудо такое:
Что владеешь конем ты крылатым,
Он тебя переносит по небу.
Но я крыльев его не видала,
И поверить я в чудо не смею.
Я боюсь, что в бою ты погибнешь –
Вот о чем мои горькие слезы».
Хоть умен был Костин-воевода,
Но обманщице лживой поверил.
Так жене он своей отвечает:
«Успокойся, голубка, утешься!
Если хочешь увидеть ты чудо,
То в конюшню иди спозаранку.
Лишь петух запоет пред зарею,
Серый конь свои выпустит крылья».
Спит Костин, но не спит Юлиэна,
Ждет она петушиного крика.
Взяв свечу, взяв смолу, взявши сало,
Пробралась она тайно в конюшню.
Только конь распустил свои крылья,
Как она облила их смолою,
Смазав салом, свечой подожгла их
И спалила чудесные крылья.
В оружейной взяла меч Костина,
Залила его кровью соленой,
А потом как ни в чем ни бывало
Спать вернулась на мягкое ложе.
Только утром заря заалела,
Как проснулся Костин-воевода.
Говорит он жене Юлиэне:
«Сон мне чудный сегодня приснился.
Мне приснилось, как будто из леса
Непроглядная тьма поднималась,
Обвивалась она вокруг замка.
Светлый полдень стал полночью черной.
В темноте отыскать мы пытались
Вместе с братьями к дому дорогу,
Но ее не нашли, и друг друга
Навсегда в этой тьме потеряли.
Не к добру этот сон был. Как видно,
Нас сегодня беда ожидает».
Отвечает ему Юлиэна:
«Ты не бойся, Костин, не тревожься!
Сон ведь ложь. Только малые дети
Ему верят, да старые бабки.
Не пристало герою снам верить,
Поезжай на охоту спокойно».
Вот Костин и одиннадцать братьев
На охоту в леса отправлялись.
Их в засаде Стево поджидает,
Окружает их войско большое.
Как заметил врагов воевода,
Так схватился за меч свой волшебный,
Но как меч он достать ни пытался,
Тот как будто прирос к своим ножнам.
Тут Костин братьям с горечью молвил:
«Продала нас двуличная сука,
Предала нас Стево Юлиэна.
Дайте, братья, мне меч поскорее
И пойдем на Стево мы без страха.
Вы с боков нападайте на войско,
Я ж ударю по самой середке».
Только чаща лесная видала
Бой жестокий и смертную сечу,
Как по мхам кровь лилась и как стали
Ярко-красными травы лесные.
Хоть Костин и сражался отважно,
Но удача ему изменила.
Оглянувшись, Костин побледнел вдруг –
Нет вокруг его братьев любимых.
Только кони без всадников бродят,
Только черные вороны кружат.
Сжалось сердце Костина от боли,
Выпал меч из руки ослабевшей,
И не может с врагами он биться.
Он коня сапогом ударяет,
Чтобы конь свои крылья расправил,
Чтобы спас от погибели верной.
Но лететь конь волшебный не может,
И Костин так коня укоряет:
«Волчья сыть, конь проклятый! Что медлишь –
Не расправишь волшебные крылья?
Сколько раз для забавы летали,
А от смерти спасти ты не хочешь?!»
Ржаньем конь отвечает Костину:
«Господин мой, меня не ругай ты!
Я спасти тебя нынче не в силах:
Крылья мне Юлиэна спалила».
Речь Костин эту слушал, и слезы
По лицу его градом катились.
Бил коня в бок он шпорой стальною –
Конь взвился и, как ветер, помчался.
В три прыжка оказались у дома,
Только заперты в замок ворота.
Тут Костин призывает Родику:
«Ах, Родика, меньшая сестрица,
Полотно со стены мне спусти ты,
Чтоб на стену я замка взобрался!»
«Ах, мой братец любимый, спустила
Я бы вниз полотно, но невестка
В сундуки заперла все полотна,
И ключи от замков не дает мне».
«Ах, Родика, сестрица меньшая,
Ты отрежь свои длинные косы,
Со стены их спусти мне на землю,
Чтоб на стену я замка взобрался!»
Ни секунды не медлит Родика –
Режет волосы твердой рукою,
Со стены их спускает на землю.
И по ним стал Костин вверх взбираться.
Вот чуть-чуть лишь ему остается,
Вот, казалось, на стену он вскочит,
Но изменница тут подоспела,
Меч взяла, перерезала косы,
И Костин со стены вниз скатился.
Покатился на острые копья,
На мечи он врагов и на пики.
Тут Стево подбегал двоедушный
И вонзал он Костину меч в сердце.
Перед смертью Костин ему молвил:
«Я, король, тебе все завещаю:
Меч волшебный, коня и свой замок,
Лишь жену завещать я не буду -
Не женись на моей Юлиэне.
С ней ты только погибель отыщешь:
Для тебя она мне изменила,
Для другого предаст тебя завтра.
Обвенчайся с сестрой моей милой,
Будет верной женою Родика
И родит тебе сына. Он будет
Равен мне богатырскою силой».
Так промолвил Костин и скончался.
Открывались тут замка ворота,
Из ворот Юлиэна выходит
И с улыбкою войско встречает.
Она в башню Стево провожает
И с поклоном за стол там сажает,
Сладким потчует яством, из кубка
Золотого вином его поит.
В оружейную мужа спустившись,
Юлиэна приносит доспехи
И мечи, а из спальни приносит
Сапоги мужа, шубу и шапку.
Но Стево, их примерив, смутился:
Все ему велико, все не в пору.
В лисьей шубе ногами заплелся.
А была по колено Костину!
Шапка прямо на плечи упала
И закрыла лицо. Вот громада!
И в один лишь сапог воеводы
У Стево две ноги сразу влезли.
Меч надел и не смог разогнуться:
Тяжек так, что к земле пригибает.
А в доспехах Костина ни шагу
Не ступить. Даже сдвинуть не может!
И, нахмурясь, король так промолвил:
«Горе мне, что сгубил я Костина!
Нет того, кто ему бы был равен
Богатырскою статью и силой.
Ох уж эта двуличная сука
Юлиэна, предавшая мужа!
Коль такого героя сгубила,
То меня уж продаст без сомненья!»
Тут король слуг позвал. Юлиэну
Он схватить приказал. Привязали
К лошадиным хвостам ее крепко
И коней по камням с ней погнали.
Люту смерть приняла Юлиэна.
А король захватил все богатства,
Взял сестру воеводы Костина
И увез в замок свой как невесту.
Там король повенчался с Родикой,
Ее сделал своей королевой.
Сын у них богатырский родился,
Весь он в дядю родного, Костина.
Замолчал Рэду Счастливый и поклонился слушателям. Задумчиво сидели гости, все во власти видений из далекого прошлого. Но вот встряхнул головой пьяный Больдо Чак и вскричал:
- Еще!
- Еще песню! Давай другую! – поддержали его другие гости.
И снова Рэду запел. Он спел и любимую всеми песню о вещей овечке Миорице и убитом пастухе, о смелой Илинкуце, которая предпочла гибель в волнах жизни рабыни, о герое Йоване Йорговане, который убил змея на Черной речке, но стал по проклятию сестры камнем в поле, и о многом-многом другом.
Слушали его захмелевшие гости и пили вино. Кто-то уже устало прилег на стол, не выпуская из рук последний кусок пирога, кто-то плакал пьяными слезами, жалуясь на судьбу серебряной чаше с вином, а кое-кого слуги уже бережно подняли с пола и отнесли в приготовленную заранее спальню.
Только кнез внимательно слушал певца, и Луминица, порой косясь на супруга, ловила его загадочно поблескивающий взгляд.
Уже далеко за полночь Луминица встала по знаку кнеза из-за стола, до слез смущаясь любопытных взглядов и напутственных шуток.
- Эгей, проводим невесту! – вскричали гости.
Луминица почувствовала, как сильные руки хмельных мужчин подхватили ее на руки и понесли. Конечно, Луминица знала, что это традиция и невеста упирается всегда притворно, но сейчас ей и в правду захотелось вырваться из мужских рук. У нее захватил дух от страха, и девушка стала сопротивляться и биться, как бьется в сетях изловленная злым птицеловом голубка.
Но мужчин это не остановило. Со смехом поволокли они Луминицу наверх в башню и, ворвавшись в спальню, положили на кровать, где она сжалась в комок, не зная, куда деваться от стыда и ужаса.
К счастью, с хохотом пожелав ей неспокойной ночи в жарких объятиях муженька, гости гурьбой вывалились из спальни и посыпались вниз пировать дальше без помех. Луминица долго слышала еще внизу голос Больдо Чака, который путался в комнатах и умолял довести его до спальни, где бы он мог притулить свои старые усталые кости.
[35] даки – древний народ, исконные жители этих территорий, впоследствии завоеванные римлянами.
[36] цуйка, харинка, ракия – крепкие алкогольные напитки, получаемые из перебродивших фруктов: груш, слив и т.п.
[37] Арпады – название венгерской королевской династии, правившей с конца IX века по 1301 год
[38] цимбалы – струнный ударный музыкальный инструмент трапециевидной формы. Звук извлекается ударами двух деревянных палочек или колотушек. Распространены у многих народов Евразии, особенно среди молдавских и румынских.
