Книги
А разговор старых друзей меж тем продолжался.
- Какие сейчас настроения в столице и при дворе Ласло? – поинтересовался отец у Мирчи.
- Да что там хорошего, - буркнул Мирча. - Как появился десять лет назад Филипп де Фермо, так все разладилось в королевстве.
- А кто это?
- Да тот легат²⁷ треклятый, которого папа римский якобы послал. А только так скажу: скорее поверю, что его черт по нашу душу послал, чем папа.
Богдэн согласно покачал головой.
- А что он такого сделал? – полюбопытствовал Марку.
- Что? А вот слушай! – и Мирча яростно воткнул нож в мясо. – Явился он сюда без королевского приглашения и тут же заявил, что до папы Николая III дошли, дескать, слухи о полном бардаке в королевстве. Якобы король якшается с язычниками и сам им уподобился, утратив облик христианского монарха. Якобы куманы делают в стране все, что хотят, держат в рабах христиан, а король Ласло им потакает. Каково, а?
- Хм, и кто же донес до него эти слухи?
- Да если бы я знал, то поговорил с ним по-свойски, - стукнул кулаком по столу Мирча. - Но я буду не я, если эта хитрая лисица Финт Аба к этой интриге руку не приложил. Наверняка он и другие из его кодлы постарались.
- Но зачем?
- Ну так вспомни, Богдэн, какая у него власть при Иштване была! А Ласло его в сторону потеснил. И теперь Роланд Борш всем заправляет. Вот он подгадить решил и натравил на короля папу. А тому, что ж, наши распри только на руку. Прибыл его легат не с просьбой, как ему подобало бы, а с требованием, чуть ли не с ультиматумом. Ох, как вспомню этот момент, так и гнев, и смех меня разбирают.
- А что, господин Кан, что? Вы там были? – у Виорики и Луминицы от любопытства горели глаза.
- А то. Конечно. Как раз рядом с Ласло стоял, когда этот напыщенный плешивец свои требования излагал. Его папа уже с готовым указом послал. Из четырнадцати пунктов. А там… - Мирча махнул рукой, - чего только не понаписали. Запретить куманам брить голову и бороду, запретить повсеместно носить кунскую одежду, расселить их по отдельным районам – это, чтобы они вместе не кучковались, - или хотя бы ограничить размеры их кочевок… Так образом, он говорил, этих варваров можно принудить к оседлости… И перекрестить их. Причем, обязательно по римскому образцу…
- И как это воспринял король?
- Как-как! А вы представьте! – сказал Мирча. - Сначала, когда легат называл куманов то варварами, то врагами христианского мира, то грязными скотами, король еще сдерживался…
Все ахнули.
- Это он так Ласло говорил, который сам…
- Вот-вот. Мать Ласло куманка, и сам он куман наполовину, так что можно представить себе его чувства. А когда епископ дошел до слов «и запретить носить высокие кунские шапки», то он … - тут Марча не сдержался и по залу прокатился его рокочущий смех, - увидел, что на голове у короля тоже куншювек²⁸, ну, шапка кунская…
Все семейство Тордешей прыснуло. Луминица живо представила себе эту картину. Вот надменный епископ в высокой остроугольной шапке, надетой на тонзуру²⁹, стоит и с презрительно оттопыренной губой читает длинный свиток. Зал полон придворных, которые тревожно перешептываются и переводят глаза с брюзгливого лица епископа на лицо короля. На троне, напротив епископа, сидит худенький девятнадцатилетний паренек в одежде куманов и в высокой шапке с пером дрофы. Король изо всех сил сдерживается и молчит, но его лицо то и дело вспыхивает гневом, и он разъяренно теребит в руках скипетр. Потом переводит взгляд на державу с крестом, лежащую на коленях, и несколько раз задумчиво подбрасывает тяжелый шар на ладони, как будто прикидывая, не швырнуть ли им в лысую макушку гостя. На слове «кунская шапка» епископ делает паузу и случайно поднимает глаза на красного от ярости короля в куншювеке, держащего на отлете внушительный золотой шар. Епископ бледнеет и челюсть у него отвисает…
- И что Ласло? – отсмеявшись, спросил Богдэн.
- А что Ласло? Король тоже человек. Никаких человеческих сил не хватит, чтобы вытерпеть такую дерзость. Хорошо еще, что на месте не убил. Велел из страны убираться и назад не возвращаться под страхом смертной казни.
- А епископ?
- Ну, тут уж нашла коса на камень. При поддержке того же самого Финта Абы и других двуличных скотов, епископ созвал в Буде национальное собрание и снова толкнул там свою речь. Говорил, что Ласло притесняет своих настоящих подданных ради грязных язычников, грозил недовольством папы. Многие дворяне повелись на его уговоры и поддержали введение нового закона. Вот бедный Ласло под большим давлением и был вынужден принять «Манифест». Единственные поправки, которые он смог выторговать - это, чтобы куманы не меняли одежду, волосы и молились Богу не на латыни, а на своем родном языке, на кунском.
- И что, король так легко сдался?
- Это вы Ласло не знаете, - покачал головой Мирча. - Он хоть закон и издал, но исполнять его не собирался. Думал, что епископ удовлетворится оглашением закона и из страны уедет. Но не тут-то было. Епископ видит, что ничего не меняется, и к Ласло. Требует жестких мер. Давайте, мол, в каждый кош инквизиторов пошлем, пусть они с куманской ересью разбираются. Ага, это чтобы король на свой же народ репрессии насылал. Слово за слово, снова они разругались. Филипп взял сгоряча и наложил на короля и все королевство интердикт³º.
Все ахнули.
- Луминица, что такое интердикт? – быстро спросила шепотом у Луминицы Виорика.
- Отлучение от церкви, - так же быстро шепнула ей на ухо Луминица.
- И что же Ласло? – спросил Богдэн.
- А что Ласло… Ох, и люблю же я этого парня за юмор. Он епископу и говорит: «Раз вы, ваше преосвященство, так ратуете за то, чтобы нести Священное слово язычникам и мечтаете об апостольском пути, то я вас по нему и направлю». И отдал святого отца… куманам… - Мирча снова стал сотрясаться от смеха, - в кунский кош… Короче, друзья Ласло Алпар и Узур взяли его святейшество под белые ручки, посадили на коня и к себе увезли.
- И как, понравилось епископу у куманов? – поинтересовался веселящийся Богдэн.
- Ну, это надо у него спрашивать, - развел руками Мирча. - Судя по его физиономии по возвращении, не очень. То ли архитектура куманской юрты ему показалась недостаточно утонченной, то ли копченая конина поперек горла стала. Короче, гостеприимство куманов ему не очень по вкусу пришлось.
Смеющаяся Луминица вновь представила себе, как епископ, весь бледный от гнева, сидит среди каменных балбалов и пытается на пальцах объяснить куманским женщинам, что не будет есть скоромное мясо в пост, а те переговариваются на своем языке и недоумевают, почему господин отказывается от лакомого блюда…
- И что же дальше было?
- А дальше предали бедного Ласло, - укоризненно покачал головой Мирча. - Опять этот проклятый Аба. Ночью подкрался, перебил охрану и Ласло в свой замок увез. Долго мы с Абой ругались, Роланд Борш обещал замок приступом взять, но за Абу многие тогда стояли. Короче, провели мы взаимовыгодный обмен, и оба пленника на свободе оказались. Закон пришлось жесткой рукой проводить. Куманский сейм в Тетени собрали, там часть куманов условия приняла. Ну так не задаром, конечно: всем знатным куманам земли в королевстве подарили и разрешили на этой земле стойбища для своих земляков устроить. Вот их и стали небольшими группами между Дунаем и Тисой, а также между Тисой и Керешем расселять. Одни-то куманы добром согласились, но другие…
Тут Мирча развел своими большими руками.
- И длится это уже много лет, - грустно добавил Богдэн.
Мирча согласно покачал головой.
- Легат этот чертов в Рим укатил, а у нас в стране раздор за раздором. Жили мы с куманами мирно, а теперь вражда у нас. Ласло многие недолюбливают, сместить хотят. Вон в начале года новый претендент на трон объявился.
- Кто? – с любопытством спросила Кателуца.
- Да нарисовался тут один. Зовут Андрашом.
- А он-то тут каким боком?
- Ты помнишь, Богдэн, у короля Белы сводный брат был?
- Это который после смерти отца Белы родился?
- Ну да, от третьей жены, Беатрисы д’Эсте.
- А-а, помню. Так она же еще при жизни мужа с кем-то там путалась. Поэтому ее сына Бела и не признал. Незаконнорожденный, сказал, и не брат мне. А любовника королевы, кажется, голодной смертью заморил.
- Нет, ослепил только.
- Ну может. Только мать с принцем пропали куда-то потом.
- Да не пропали они. Много лет скитались, а потом их в Венеции приняли. Он там и жил под именем Иштван Постум³¹.
- Вспомнил, вспомнил! – вскричал Богдэн и хлопнул по столу. - Он еще к Иштвану являлся и требовал, чтобы тот признал его королевское происхождение и герцогские доходы назначил.
- Угу, - буркнул Мирча. - Он самый и есть. Только Иштван родственничка новоявленного прогнал с позором.
- Так значит, это сынок Иштвана Постума на трон зарится?
- Он самый, - мрачно подтвердил Мирча.
- Ох, неладно-то как. Все рушится, все распадается. Сколько лет усилиями Белы, Иштвана и Ладислава пытались хоть какой-то мир в стране наладить, и все напрасно.
- Да разве они дадут, - горько усмехнулся Мирча. - Эти Чаки, Гередье и Абы готовы всех кровью залить, лишь бы свое урвать. Как собаки над куском мяса грызутся.
- Кстати, а с чего это Добар Гередье под опалу попал?
- Да кто ж сейчас толком поймет, за что? Может, ни за что, а может, потому что Гередье он. Жену-то свою, Елизавету Анжуйскую, Ласло четыре года назад в башню засадил.
- Что ж она натворила-то? Не того приголубила? – усмехнулся Богдэн, но Кателуца толкнула его локтем.
- Да нет, тут дело посерьезней. Заговор был: хотели Ласло отравить. Елизавета показала под страхом пытки на Николая Гередье. Ну и понеслось. Весь клан Гередье под нож пошел. Слухи ходят, что Гередье хотели власть в стране захватить. А другие говорят, не Гередье это, а хотела Елизавета мужа истребить по приказу Рима. Говорят, папа Николай IV хочет на нас с крестовым походом идти. Ересь и язычество искоренять. Мечом и огнем. Ну, и заодно земельку прихватить, - подмигнул глазом Мирча.
- Да-а, дела, - ошарашено сказал Богдэн.
- И вот что Ласло прикажете делать? Я же его почти с самого рождения знаю. Он ведь добрый парень. А лихой какой! Сядет на коня, и давай по степи скакать. Как на корсаков здорово охотится! Недаром его друзья Лашином зовут.
- Как-как? Лашин?
- Ну да, по-кунски значит «сокол». Он всегда соколом и летал. А сейчас совсем сник. Недавно заявил: «Все, терпения моего больше нет. Не гожусь я в короли. Если нехорош я для всего народа, если не принимают меня родственники отца, то хотя бы с родственниками матери помирюсь. Уйду я к куманам, попрошу у них прощения и буду с ними жить». И ушел-таки. Так сейчас в юрте и ночует. А друзья его: Узур, Тёртель, Кеменце и Алпар, - стерегут его. С ним в одной юрте спят, с ним на охоту ездят.
Луминица вдруг встрепенулась. Что-то знакомое послышалось ей в этих именах. Где-то она их слышала? Только вот где? Однако разговор не дал ей сосредоточиться на ускользающих воспоминаниях.
- Бедный Ласло, - покачала головой Кателуца. - Сколько на него всего навалилось в жизни. И в детстве его не раз похищали, и мать родная его как пешку в своей игре использовала, и жена его отравить хотела.
- Ну, насчет личной жизни Ласло беспокоиться не стоит, - подмигнул Кателуце Мирча. - С этим у Ласло проблем нет. Ну-ка, красавицы, закройте свои нежные ушки, - он погрозил пальцем Луминице и Виорике.
Те улыбнулись и послушно зажали уши руками.
- Так вот, в юртах у Ласло не одна, говорят, зазноба имеется. Я только троих, правда, видел. Этих, как их, Эдуа, Мандула… Третья Купчеч, кажется. Но может, и поболе имеется. Наш Ласло парень не промах. Да и что, бедному, остается делать? Только эта утеха и осталась. Ведь недаром говорят: когда возьмешь девушку за руку, то и кефир сметаной покажется.
Мирча снова заурчал от смеха и посмотрел на улыбающихся Виорику и Луминицу. Потом потянулся всем телом и повернулся к Богдэну.
- Ладно, хозяин, загостился я у тебя, пора и честь знать.
- Мирча, только приехал и сразу уезжать?
- А что делать? Дело-то не ждет. Поеду опять этого гонца искать. И куда это он провалился, поганец? Загулял где, что ли. А мне ноги из-за него стаптывать. Так что, спасибо, Богдэн, за гостеприимство, но поеду я.
Луминицу опять кольнула совесть, и она отвела глаза от честного лица Мирчи. Все поднялись из-за стола и пошли провожать гостя во двор.
Там Богдэн оставил гостя ненадолго. Он хотел что-нибудь подарить своему старому другу на память. Мать побежала на кухню, чтобы собрать гостинцы в дорогу гостю. Марку и Йонуца послали в деревню найти еще провожатых для Мирчи. Гость остался с Виорикой и Луминицей наедине. Впрочем, девушки не возражали. Веселый Мирча им очень понравился.
- Ну что, красавицы, не сильно я вас утомил своими стариковскими разговорами? – спросил Мирча, поглаживая усы.
- Что вы, господин Кан, - искренне сказала Виорика. - Нам было страшно интересно.
- Ну и ладно, - кивнул головой Мирча. - Я слышал, дочка, что тебя просватали кнезу Ченаде, - вдруг обернулся он к Луминице.
Та согласно кивнула.
- Ну что ж, - задумчиво сказал Мирча, покачивая головой. - Кнез, конечно, богат и знатен… - он замялся.
- Вы что-то хотите мне сказать? – спросила Луминица, которой не понравились эти недомолвки.
- А свадьба-то скоро?
- Уже послезавтра.
Мирча снова покачала головой.
- Да уж и не изменишь ничего. Ну что ж, каждому своя на роду судьба прописана, от нее не убежишь. Вы про это слыхали, красавицы?
Девушки покачали головами.
- А вот что я от бабки слышал. Странствовал один человек по миру и зашел в село одно. А на улице уже холодно тогда было: на дворе не переночуешь. Толкнулся к одному в дом, к другому – не пускают. Ну что ты будешь делать! Не замерзать же! Наконец пришел в последний дом. «Пустите, Христа ради!» - «Да у меня жена рожает, не до тебя!» - «Христом Богом молю, не откажите в ночлеге, не то помру от холода!» - «Ну что с тобой делать, ложись у огня, переночуй, где придется». Ну, пустили к себе в дом его. Вот родился у хозяйки ребенок, мальчик. Ночь. Спят все, а странник никак не может заснуть. Вдруг в полночь входят в дом три человека. И странно: ни собаки не брехали, ни двери не открывались, а просто взяли эти люди и зашли в дом…
Мирча глубокомысленно посмотрел на девушек, которые с большим вниманием слушали его.
- Так вот. И никто вроде не видит и не слышит их, кроме путника заночевавшего. Вот один из пришлецов спрашивает: «Что мы назначим этому ребенку? Какую судьбу ему определить?» Первый и говорит: «А пусть живет долго и счастливо до старости». Второй спорит: «Нет, пусть заболеет и умрет назавтра». Третий покачал головой и свое слово молвит: «Не так. Пусть доживет до семи лет, а потом утонет в колодце, что у отцова дома стоит». Другие согласились с ним и из дома ушли. А путник тот все их слова и запомнил…
- Это, наверное, сам Господь Бог по земле ходил и судьбу назначал, - вставила Виорика, - или, может, ангелы были.
- Может, ангелы, а может, и наоборот, - пожал плечами Мирча. - А вы дальше-то слушайте, слушайте. Так вот. Утром путник этот хозяину дома и рассказал, как дело было и какую судьбу его сыну назначили. Хозяин путника поблагодарил и предсказание запомнил. Вот вырос мальчик, и скоро ему семь лет должно стукнуть. Тут отец мальчика взял и колодец, что у его дома был, сверху крышкой каменной закрыл. Ну, чтоб сын туда не упал и не утонул. И что ж ты думаешь?! Как семь лет ребенку исполнилось, пошел ливень страшный, мальчик упал и в канаве рядом с колодцем-то и захлебнулся. Вот и пытайся от судьбы уйти.
Мирча широко развел руками.
- Господин Кан, - снова с настойчивостью спросила Луминица. - Вы о кнезе что-нибудь плохое знаете?
- Да не то чтобы плохое. Скользкий он, кнез. И с одними дружбу водит, и за здоровье других чарку вина поднимает. А только не верю я ему. Если бы моя Катринка жива осталась, я бы ее за кнеза замуж не выдал. Вот сердце к нему не лежит, и все. Ну ладно, ладно. Чего ты пригорюнилась? – сказал Мирча приунывшей девушке. - Ты больше слушай меня, дурака старого. Мало ли чего я тебе наговорю сейчас? Знаешь пословицу: выбирай жену, которая радует тебя, а не других. Ну и про мужа то же самое сказать можно. Все у тебя хорошо будет, дочка.
- Вы так думаете? – Луминице очень хотелось услышать от этого доброго и неожиданно ставшего таким родным человека что-нибудь ободряющее. На душе и без его намеков и недомолвок было тревожно и страшно.
- Знаешь что, дочка, - сказал вдруг Мирча. - Ты, если что, мне напиши. Пиши в поместье Мирчи Кана, что рядом с Сигишоарой. Я, конечно, по сравнению с кнезом, так, пылинка, но, если потребуется, защитников тебе найду. Не дам в обиду дочь старого друга.
- Спасибо вам.
- Ну вот и плакать сразу. Что с вами, девчонками, делать будешь. Вот и Стефения моя было чуть что, сразу в слезы. Будет тебе, будет.
Мирча обнял Луминицу за плечи и ласково потряс.
Когда Мирча уезжал, его провожали всей семьей. Луминице казалось, что она теряет доброго покровителя, которого только что успела обрести. Загрустил и отец, который редко виделся со старыми друзьями. Перед расставанием Богдэн и Мирча договорились регулярно сноситься, дабы не развязался нежданно-негаданно завязавшийся узелок на разорванной в молодости ниточке их дружбы, крепко – так что хрустнули старые кости – обнялись и от души похлопали друг друга по плечам. Потом Мирча влез на коня, махнул рукой, и кавалькада скрылась за поворотом дороги. А Тордеши еще долго стояли и с сожалением смотрели на колыхающиеся прощальной рукой хозяев ветки пестрого дерена.
На следующий день, последний перед назначенной свадьбой, сильно похолодало, и пошел дождь. Луминица сидела дома, кутаясь в теплую шаль, и наблюдала за последними судорожными сборами матери и служанок. Из важных ей вещей она решила взять в новый дом подарки отца, рукопись своих стихов и листки еще не использованной бумаги. Кроме икон получила она в подарок от родителей и дорогую книгу, так полюбившуюся в детстве. Виорика, которой Луминица хотела благородно уступить книгу как драгоценную часть приданого, отказалась, сказав, что с этой книгой у нее связаны лишь плохие воспоминания, тосканское наречие она не разумеет, и надобности никакой в таком широком жесте не видит. На том и порешили: любимая книга про хитроватых священников и галантных кавалеров окончательно отошла Луминице.
Луминица смотрела на приготовленные к переезду сундуки, и ее сердце разрывалось от страха и от грусти. Будущее, которое скрывалось где-то там, за сплошной пеленой дождя, было неведомым и пугающим.
[27] В Ватикане легатом называли папского посла при королевском дворе, и также при дворе высокопоставленных вельмож, который прибыл для выполнения определенного политического поручения.
[28] куншювек – высокий колпак с пером, головной убор куманов
[29] тонзура – ocтpижeннoe место на макушке у духовных лиц, символ их отречения от мирских интересов. Существовала до середины 20 века.
[30] интердикт – в римско-католической церкви: временное отлучение от церкви населения целой страны или города, налагаемое папой или епископом
[31] постум (лат.) – «посмертный», то есть ребенок родился после смерти отца
Конец первой части
