Книги
Плохая погода длилась все начало марта, но неприятное чувство, которое осталось у Луминицы после гадания на «Бабу Докию», вскоре прошло. Долго грустить было не в характере Луминицы. Братьям и Виорике тоже не повезло с «бабами», о чем они со смехом и доложили в конце «старухиных дней».
После праздника Сорока мучеников распогодилось, и Луминица смогла получить долгожданную свободу передвижения. Предвкушая свободу, девушка снова выпросила у отца коня. Ее любимая кобыла Звездочка должна была в скором времени родить малыша, поэтому не годилась для скачек. Однако отец пошел навстречу пожеланиям дочери и отдал ей своего скакуна.
В один погожий день Луминица решила предпринять дальнюю прогулку. Застоявшийся за зиму конь с радостью скакал по весенним лугам. Солнечный свет, ложась на землю, вырисовывал кружевной силуэт еще обнаженных ветвей деревьев. В долинах среди пожелтевшей зимней травы были видны только подснежники, которые искрились на солнце, как не растаявшие льдинки, но на пригретых солнцем горных склонах уже вовсю небесно голубели пролески, фиолетовые крокусы яркими пятнами расцвечивали голые полянки, а куртинки камнеломок вот-вот готовы были извергнуть лавину ярких цветов.
Ах, как любо было Луминице мчаться по горным тропинкам! Любо было чувствовать, как сладкий весенний воздух гладит ее лоб и щеки! Дороги невольно влекли ее вдаль от родного дома. Вот она уже пересекла границу владений отца и оказалась на земле кнеза Ченаде.
Раньше Луминица, наслушавшись разных слухов, сторонилась владений кнеза. Однако сейчас что-то как будто тянуло ее в эту сторону. Луминица не особо опасалась встретиться с владельцем земель. Обширные владения кнеза простирались далеко, а до его родового замка было не менее нескольких часов пути. Луминица ни за что не призналась бы в этом даже себе, но где-то в глубине души она надеялась на неожиданную встречу с Тамашем. Немногочисленные крестьяне, встретившиеся на пути, с удивлением разглядывали незнакомую девушку и почтительно кланялись издалека.
В седельной сумке Луминицы кроме сыра, хлеба и молока были также хулубаши¹⁷- калачи, изготовленные в виде плетеных восьмерок, которые Тордеши напекли дома к празднику Сорока Мучеников. Мать с дочерьми уже раздали много калачей знакомым, прося молиться за упокой душ умерших родственников, но также немало получили и в ответ. И теперь дома лежала целая куча калачей, от которых нужно было срочно избавляться. Однако останавливаться перед каждым встречным девушке было лень, и ее седельная сумка так и осталась плотно набитой.
Утомив коня, Луминица решила дать попастись своему четвероногому другу. Сама она тоже нашла нелишним отдохнуть и перекусить взятой из дома едой. Девушка привязала коня в уютной лощине недалеко от ручья, присела на поваленный ствол дерева рядом с дорогой и отдалась неге. Ее глаза рассеянно блуждали по еще не опушенным зеленой листвой горам, вершины которых тонули в нагретой синеве и птичьем гомоне.
Из задумчивости ее вывели стук лошадиных подков, скрип телеги и голоса людей, бредущих по тропинке. Луминица торопливо вскочила, встала рядом с конем и вся обратилась в ожидание. Вскоре всадники и повозка показались из-за деревьев. Повозка была одна, и на ней сидело около десятка человек – старики и дети. Еще несколько человек – скромно одетых мужчин и женщин - устало брели вслед за повозкой. Лица их были запылены и утомлены путешествием.
Всадники, окружавшие повозку, были похожи на наемников знатного вельможи. У Луминицы было острое зрение и бездонное любопытство, поэтому буквально за считанные секунды она успела разглядеть все мелкие детали.
Первым ехал пожилой худощавый мужчина, одетый с особой пышностью. Из-под длинной ципуни¹⁸, отороченной куньим мехом, виднелись желтые сапоги. На голове была новая смушковая шапка, а на груди покачивалось необычное серебряное распятие – крест с посохом, украшенный рубинами. Властное лицо мужчины было покрыто морщинами, а губы сложены в жесткую складку. Въехав в лощину, он осмотрелся и, приподняв хлыст, остановил процессию.
- Хорошее место для привала. Даю часок для отдыха, - приказал он резким голосом.
Усталые путники со стонами и вздохами повалились на землю. Старики, кряхтя, слезали с повозки. Набрав в пригоршни родниковой воды, они умывали запыленные лица и пили. Дети окружили одну из девушек и робко стали просить ее:
- Данута, голубушка, милушка, дай хлебца поесть. Ужас как проголодались.
Девушка вздохнула, украдкой взглянула на пожилого мужчину и тихо сказала детям:
- Нету, милые, все приели в дороге. Потерпите до вечера. Вот приедем в замок, там вас и покормят.
Самые маленькие, услышав это, не смогли сдержать слез и заревели.
- Это что тут такое? – Пожилой мужчина, постукивая хлыстом по сапогам, подошел к Дануте.
- Простите, господин, вот дети голодные и плачут. Ну-ка, прекратите реветь, а то достанется вам от господина Михая.
- Чтоб не ревели, оборвыши. Мигом накажу, - грозно сказал Михай детям, взмахнув плеткой.
Испуганные дети примолкли.
Луминица, наблюдавшая эту сцену, не могла не вмешаться. Подавив свою стеснительность, она обратилась к Михаю, который судя по всему, был там главным.
- Добрый день, господин!
Михай задумчивым взглядом скользнул по ней, потом, помедлив секунду, поклонился и подошел поближе.
- День добрый! Чего хочет прекрасная госпожа?
- Меня зовут Луминица Тордеш, дочь Богдэна Тордеша,- слегка волнуясь, сказала Луминица, - а вы, должно быть, идете в замок кнеза Ченаде?
- Да, я слуга кнеза Ченаде. Веду рабов в замок. А что угодно госпоже?
- Вы не позволите мне покормить детей? У меня есть с собой калачи, хлеб, сыр и молоко. Я могу отдать их детям.
Михай насмешливо окинул Луминицу с ног до головы. От его взгляда, холодного и оценивающего, ей стало не по себе, но она только сильнее выпрямилась и, слегка покраснев, твердо посмотрела на Михая.
- Если госпоже так угодно, пожалуйста, - с издевкой сказал он и показал хлыстом в сторону детей, которые, сбившись в кучу, с испугом и надеждой наблюдали за ними.
Не медля, Луминица достала из седельного мешка еду и молоко. Дети недоверчиво косились на Михая и не спешили подходить.
- Как тебя зовут? – ласково спросила Луминица рыжеволосую десятилетнюю девочку, которая голодными глазами смотрела на хлеб в руках богато одетой госпожи.
- Богданка, - еле слышно прошептала та.
Луминица улыбнулась.
- Какое у тебя хорошее имя – «Бог дал». Ну, тогда сегодня Бог дает тебе первой. Возьми на здоровье, не бойся! - и Луминица протянула девочке хлеб с брынзой и хулубаш. - Помолись за упокой моей бабушки Вайолы.
Та робко взяла подарок и поклонилась.
Это явилось сигналом к штурму доброй госпожи. Дети обступили Луминицу, и их молящие глаза светились надеждой и радостью. Торопливо разламывая хлеб и сыр, Луминица совала их в тянущиеся к ней грязные ручонки, а также раздавала калачи, забывая при этом даже просить о поминовении родных. Молоко тоже было вскоре выпито.
- Спаси вас Бог, госпожа, - сказала ей Данута. - Господь вознаградит вас за вашу доброту.
Она сидела на нагретом солнцем пригорке и, вытянув натруженные ноги, поглядывала на детей и Луминицу. Худенькая, сероглазая, в опрятной и лишь слегка запыленной одежде, она была не намного старше Луминицы, но на лице ее уже лежала печать утомленности и умудренности жизнью. Луминица присела рядом.
- Откуда вы?
- Издалека, госпожа. Вот идем, сами не зная, за какой судьбой. Да неволя нам судьбу выбирать.
- А где твои родные? – спросила Луминица девушку.
- Не осталось у меня никого, - нахмурилась Данута. - Одна я на целом свете. Умру – и за упокой души никто молится не станет.
- А почему ты осталась одна? Где твоя семья?
- А что, госпоже угодно послушать про чужую жизнь и про чужое горе? – и серьезные глаза Дануты обратились на Луминицу.
- Прости, Данута. Я не хотела тебя обидеть, - поспешно извинилась Луминица.
- Да ну что вы? Какая обида, госпожа. Только жизнь моя не интересная. Самая обыденная. Я всю жизнь в услужении у кнеза. Вот дед мой с бабкой, те - да, повидали в жизни.
- А они кто были?
- Дед мой с бабкой были из бродников. Жили они далеко отсюда, за страной Бырсей, далеко за снежными горами. Дед мой в молодости стал священником. Такая охота ему пришла нести слово святое, что отправился он в дальний путь получать грамоту из рук самого Патриарха Константинопольского. И сколько же он чудес на пути своем встретил, сколько всего нового узнал, что ни словом сказать, ни пером описать. Видел он и сам град чуден о каменных стенах, о многих церквах. Видел он и Софию Святую. Да такая она, говорит, огромная, что целую деревню вместить может. Благословил его Патриарх и отправил проповедовать к куманам, или кунам, как их еще называют.
- Неужели не страшно ему было вот так, взять и к другому народу пойти жить? Они ведь совсем другие.
- Страшно, наверное, да охота пуще неволи. Поругалась моя бабка, поругалась на деда, потом, делать нечего, согласилась сняться с обжитого места. Взяли они свой скарб нехитрый и отправились в новые места. Пришел дед к хану Атракану, показал ему грамоту, и разрешил хан им поселиться в куманском коше и глаголить слово святое среди язычников. Ох, и страшно показалось бабке моей жить среди нехристей!
- Еще бы не страшно! Да и по виду, небось, совсем другие люди.
- Да нет, бабка говорила, что люди как люди, на нас лицом похожие, рыжеволосые, белолицые, только говорят не по-нашему.
- Да, жаль, что я куманов в глаза не видела. Они больше равнины любят, отец говорит. Было, правда, раз: проходили они мимо нашего селения, кочевали. Ах, как все тогда перепугались! Стали стада срочно собирать и во двор загонять. Детей тоже в дом загнали. Я тогда маленькая была. Очень мне хотелось на куманов посмотреть, да мать строго-настрого запретила из дома выходить. Ночью все мужчины из селения в руки кто оружие, кто вилы с топорами взяли и вокруг селения на страже стояли. Только куманы недолго пробыли, ушли через день-другой, в другие места пошли. Но я помню, как все перепугались тогда. А мне и не удалось их увидеть.
- Ну, оно, может, и к лучшему. Что в них хорошего может быть, в нехристях этих? В Бога не веруют и поклоняются одному небу синему, которое величают Тенгри. Дед рассказывал: вокруг селения курганы насыпаны с балбалами – бабами такими каменными. Они, куманы, им по ночам дары приносят и с ними разговаривают. По ночам волки воют, но волков куманы редко убивают. Говорят, что их предки от волков произошли, поэтому, дескать, убить волка грех. А другие, я слышала, не волка, а лебедя почитают. Детей не крестят, а подвязывают в углу юрты куколку, которую называют Умай, кормят ее и верят, что она детей от злых духов ухоронит, не даст душу похитить.
- Да уж, попробуй таких учить. Ну и как, получилось у деда куманов в нашу веру обратить?
- Сначала никак. Не хотели куманы верить в слово Христово. Деда слушают, на лики косятся, а сами по-своему лопочут. Однако дед на своем настоял. Сделал он юрту-церковь, ну, такую, чтобы с куманами кочевать. И стал дед в ней службы проводить. Да и тут бы ничего не получилось у него, да вздумал хан Атракан дочь свою сосватать за сына князя Галицкого. А для этого должна она была православной стать. Вот и стал дед обучать ее слову Божию. А за ней потянулись и другие. Худо ли, бедно ли, собралось с десяток другой верующих во всем коше. Дед их окрестил, имена им дал христианские, на службы они стали ходить, иконы почитать. Хотя, конечно, по-своему. Глядь, отколупнут от иконы краску-то, растолкут – и в воду. Больному дадут, думают, что поможет.
Данута скосила глаза на Луминицу, и та весело рассмеялась.
- Вот так христиане!
- Ну, какие-никакие, а все же деда слушали. Только недолго это продолжалось. Все прахом пошло.
- Как же так?
- Да вот пришли в земли те рыцари тевтонские. Сначала куманы от них оборонялись, но потом стали побивать рыцари кош за кошем. Пришли они и велели деду убираться. Не так ты, мол, слово Божие передаешь, - Данута сердито задышала, испытывая обиду за своего несправедливо обвиненного деда. - Говорят - в этих землях теперь главный брат Теодорик будет, а ты, говорят, ложный патриарх, всех, кого ты по своему обряду крестил, перекрещивать надо. В юрту-церкву вошли, иконы святые порубали, книги порвали, а потом и церкву пожгли.
- Вот злыдни-то! Изверги!
- Это уж точно. Из куманов никто, конечно, не вступился за деда. И пришлось ему со всей семьей из Куманской земли убираться. Хотела было бабка в родные края возвращаться, да дед ее отговорил. Собирается, сказал, за горами, за степями, сила черная, сила лютая. И не поборют эту силу ни рутены, ни куманы, ни влахи. Было, мол, мне видение во сне. Собралась над землями христианскими туча черная, и пролилась на землю, но не влагой небесной, а стрелами огненными. И был по всей земле плач и вой. И мертвые землю покрывали, а из ликов текли слезы кровавые. И сказал мне голос бежать за горы и искать укрытие в каком-нибудь замке или монастыре.
- Так твой дед, наверное, пророком был или святым. Ну и как, поверила бабка ему?
- Да, и в этот раз послушалась его бабка. И пошли они в землю Северинскую искать покровительства у какого-нибудь знатного кнеза. Дед мой сильно грамотным был, знал и по-гречески, и по-валашски. Взял его к себе в замок кнез знатный. Дед мой ему книги переписывал. А вскоре, как дед предсказывал, так и получилось. Налетели монголы и татары, было их видано-невидано. Замок взять не смогли, но людей многих истребили. Кто мог, в горы убежал. Дед с бабкой выжили. А потом голод был страшный по всей земле. Люди крыс и кошек ели, - Данута понизила голос. - Да и людоедство случалось. У бабки с дедом в голод все дети померли. Один мой отец остался. Ну, он, слава Богу, выжил и, как в пору вошел, женился на матери моей. Мать из валашек была. От родов она померла. А я осталась. Меня бабка нянчила. Дед с бабкой и отец к кнезу Добару Гередье служить пошли. Я, как родилась, с малых лет в замке прислуживала. Никакой другой жизни и не знала.
- И как тебе у кнеза было?
- Да грех жаловаться, мне хорошо жилось. Всегда тепла и еды хватало. Бывало, в свободное время забежишь в башню к деду, присядешь с ним рядом. Он уже совсем старый стал, еле видел. Но до последнего дня Слово Божие переписывал и кнезу всякие другие грамоты писал. В башне очаг горит, из окна горы виднеются. Дед перо отложит и начнет мне рассказывать разное - бывалое и небывалое. Хорошо.
Данута замолчала. Она задумчиво смотрела вдаль, как будто воскрешая в своей памяти картины безмятежной счастливой жизни.
- Данута, а почему ты от кнеза ушла? – через некоторое время спросила ее Луминица.
- Да кто ж от хорошей жизни-то сам уйдет? - усмехнулась Данута. - Я и думать не думала, что беда рядом ходит. Вскоре после смерти моих деда и бабки все из рода Гередье под опалу попали. И наш господин тоже. Заперся кнез в замке с воинами и выходить не хотел. А воевода его окружил с солдатами. Ох и страху я натерпелась во время осады. Но, думаю, лучше уж умереть, чем врагу сдаться. Однако воевода наш замок все же приступом взял. Почти всех мужчин поубивали. Отец мой… тоже… кнеза защищал, и убили его, бедного, - тут голос Дануты слегка прервался. Она отвернулась в сторону и некоторое время помолчала, а потом продолжила ровным голосом: - Мечом его проткнули. Сама батюшку родного обмывала, сама ему кровь с груди стирала, сама рубаху чистую надевала и молитвы читала. Последняя родная душа на этом свете.
Данута вытерла слезы со щек. Луминица хотела ласково коснуться ее рукой, но передумала и только ожидала в молчании продолжения рассказа. Наконец Данута совладала с собой и продолжила:
– Кнеза нашего в цепи заковали и увезли куда-то. А женщин, что в замке были… - тут голос Дануты снова прервался. Она замолчала и, закусив губу, отвернулась.
Луминица с ужасом смотрела на нее, и желая, и не желая услышать подтверждение своей страшной догадки.
Некоторое время Данута молчала и сидела отвернувшись. Луминица боялась что-то сказать. Потом Данута снова продолжила ровным голосом:
- Замок отобрали, а всех слуг и душников¹⁹, ну, тех, кто жив остался, как рабов продали. Кого куда. Меня с другими везут в замок кнезя Ченаде. Как-то там сложится у меня судьба?
Луминица молча кивала, не зная, как словами выразить свое сочувствие. Вдруг ей почудилось, как будто что-то холодное коснулось ее спины. Она резко повернулась и наткнулась на взгляд Михая. Его глаза были холодны, как бывает холоден взгляд змеи, глядящий на свою жертву. Что-то нечеловеческое почудилось ей в этом взгляде. Михай тут же отвел глаза.
- Эй вы, вставайте, хватит прохлаждаться. До замка еще далеко. Надо дотемна дойти.
Михай поднял хлыст и щелкнул им по земле. Бедные люди с трудом, вздыхая и охая, поднялись на ноги. Старики и дети опять взгромоздились на повозку. Данута стояла прямая, как стебелек травы. Ветер обворачивал юбку вокруг ее ног.
- Прощайте, добрая госпожа. Бог даст – свидимся с вами.
- Прощай, Данута. Возьми на память, - прошептала Луминица и вложила в руку Дануты мелкую монету.
Данута низко поклонилась. Дети весело помахали ласковой госпоже. Михай и другие всадники тоже издалека поклонились. Серебряный крест ярко блеснул в лучах солнца. Повозка тронулась и затряслась по горной дороге. Вскоре она пропала за поворотом, но Луминица все еще стояла и задумчиво глядела ей вслед.
[17] хулубаш – специальная сдоба, которую пекут в виде восьмерки ко Дню Сорока Мучеников для поминовения родных и близких. Хулубаши раздают, прося помолиться о душе кого-то из умерших.
[18] ципуня - мужская верхняя одежда, сделанная из овечьей кожи
[19] душник - зависимый слуга феодала
