Книги
ГЛАВА 37. ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ
Старый Уильямс потом рассказал, что видел Робби крутящимся возле нашего дома.
– И взгляд у него был такой… ошалелый, – он возбужденно махал руками, едва не подпрыгивая на месте, и таращил глаза. – Робби и раньше-то был с придурью, а вчера… Ох, не знаю, как сказать. Как будто вело его что-то… Как будто чья-то воля.
Следователь, длинный и сухой, как жердь, меланхолично кивал и записывал его слова в блокнот. Было видно, что эта работа ему надоела до чертиков, и все, о чем он мечтает – это прийти домой и, сбросив тяжелые армейские сапоги, растянуться на диване перед камином.
Пытаясь вспомнить остальные события вчерашней ночи, я натыкалась то на провалы, то на стены. Единственное, что запомнила – как рвалась за ворота, ведь в бушующем огне осталась бабуля…
Еще помню, как кричала, как слезы застилали взгляд, а ноги подгибались от ужаса. Кто-то схватил меня в охапку:
– Стой! Ты погибнешь! – кричали прямо в ухо.
А я остервенело лягалась, дергалась и пыталась укусить держащую меня руку – она сжимала все крепче и крепче, так, что вскоре перестало хватать воздуха. И я провалилась куда-то в пространство без звуков и образов.
В себя меня привел резкий запах нюхательной соли – сердобольная тетушка, чьего имени я не помнила, водила склянкой у меня под носом и беспрестанно причитала. Полисмены разогнали зевак, и улица почти опустела, больше никто не толпился. Взметнувшись на ноги и едва не упав от слабости, я хотела кинуться к дому, но женщина меня удержала:
– Погоди, детка, не ходи туда.
– Там… Там… – я не могла говорить. Холод сковал каждую клеточку моего тела, стиснул шею ледяною рукой – я задыхалась. Слезы потекли по щекам, закапали на грудь… И в момент, когда я подумала – лучше бы мне было погибнуть там, под рухнувшей крышей нашего старого дома, я услышала знакомый голос.
Вскинула голову, пытаясь проморгаться.
– Рози! Рози-и!!
В расстегнутом пальто, в кое-как накинутом платке, ко мне спешила миссис Беркинс. Она дышала тяжело и сбито – возраст и комплекция не способствовали пробежкам.
Я застыла, как вкопанная, не в силах даже разомкнуть губ. Она едва не смела меня, потом сжала в объятиях и притиснула к своей груди.
– Я как услышала… – она пыталась отдышаться, – так сразу сюда…
– Моя бабушка…
Беркинс охнула и торопливо заговорила:
– Да жива твоя бабуля, жива! Мы с ней незадолго до того, как все началось, вышли прогуляться в сад, а потом я предложила ей сходить в лавку, мне нужно было купить чесночных булочек и колбасы. Матильда захотела размяться перед сном – ей это полезно…
Дальше я не слушала. Тело как будто в кисель превратилось, а голову наполнила небывалая легкость – я выскользнула из рук миссис Беркинс, и все вокруг погасло.
***
И вот сейчас я сидела в маленькой кухне миссис Беркинс, грея руки кружкой ароматного ромашкового чая и пытаясь привести себя в чувство. Я не спала всю ночь – сидела у бабулиной постели и вслушивалась в каждый вдох, боясь, что именно он окажется последним. Старушка так разволновалась, что у нее разболелось сердце – пришлось вызывать врача. Конечно, о сне можно было забыть.
Да и не уснула бы я все равно – я чувствовала себя туго сжатой пружиной, которая вот-вот выстрелит. А стоило закрыть глаза, как перед внутренним оком вставали картины пожара – ярко-желтые с багряным отливом языки пламени, голодные и яростно лижущие стены и крышу; искры во все стороны и клубы дыма – едкого, черного. Это зрелище отпечаталось у меня в памяти, будто кто-то выжег его каленым железом – не забыть, не стереть. И острое чувство – будто с мясом вырвали дорогую страницу из жизни, оставив меня совершенно беспомощной.
В прихожей послышалась возня, и в кухню заглянула усталая миссис Беркинс – она тоже не спала всю ночь. Эта добрая женщина и ее муж приютили нас с бабушкой у себя, ведь нам некуда было идти.
– Рози, там… – начала она, и тут я отчетливо услышала знакомый голос.
Причитания дядюшки долетали даже сквозь стену, и как наяву я видела театрально заломленные руки и искаженное мукой лицо.
– Плакали мои денежки! Нет, ну скажите, как так-то? Как так?
Миссис Беркинс сочувственно покивала и поспешила ретироваться. От греха подальше.
– А-аа, вот и ты! – растрепанный дядя Джеймс влетел в кухню, чуть не споткнувшись об порожек.
Я не ожидала, что весть о происшествии настигнет его так рано – обычно он находился в разъездах, менял съемные квартиры, как перчатки, или жил у своих многочисленных друзей и женщин.
– Здравствуйте, дядюшка, – произнесла я, сама от себя не ожидая такого спокойного и равнодушного тона.
Он таращился на меня несколько мгновений, а потом ткнул в мою сторону пальцем:
– Это все ты виновата! Это все из-за тебя!
Я пожала плечами. Видя, что я не оправдываюсь, не плачу, не пытаюсь защититься, он начал все сильней распаляться – щеки покраснели, глаза сощурились:
– Вечно от тебя одни проблемы, бедоносная ты девчонка! Я подозреваю, что это ты сговорилась с тем полоумным, что дом поджег! Не хотела, чтобы я его продавал, вот и подложила мне такую свинью! – его голос взлетел на октаву, аж в ушах зазвенело.
– Слышали бы вы себя со стороны, дядя, – я отхлебнула из кружки. – Может, вам чаю успокоительного заварить?
Он едва не зарычал и стал нарезать круги по кухне, а я недоумевала, как могла раньше бояться этого человека. Он ведь жалок. И глуп. Какая несправедливость, что от него зависело мое будущее. Разве я сама не смогла бы распорядиться собой? Но нет… Он – мой единственный оставшийся в живых родственник-мужчина, мой заступник, наставник, хозяин, почти святой. Даже бабушка не имела такого веса, как он.
– Она еще и издеваться смеет… Управы никакой нет… Скажи на милость, что за глупости про тебя болтают? «Волчья неве-еста, волчья неве-еста…», – перекривлял он кого-то и хлопнул ладонями об стол прямо передо мной. – И что там за дело с Робби? Ты вообще была в курсе, что он внук городского управляющего?!
– Кстати, его не нашли? – поинтересовалась я холодно. Этой ночью вместе с домом будто бы сгорели мои чувства – злость, досада, непонимание. Осталось мертвое пепелище и отголосок грусти – как легкий ветерок.
Это и к лучшему. Ведь если думать о случившемся постоянно – сойду с ума.
– Нет… Не нашли, – дядя махнул рукой, дескать, о чем я тут толкую. – Вроде как сгорел вместе с домом, не успел уйти. Полоумный… Туда ему и дорога. Надо же, каков гаденыш!..
И дядюшка Джеймс снова начал плакаться по поводу пропавших денежек. Оказывается, он уже успел договориться с Кротом о продаже. Его горе было таким глубоким и неподдельным, что в театре его талант встретили бы бурными овациями.
– И вообще, где тебя носило в этот момент?! – снова обратился он ко мне.
– В лесу была.
В ответ дядя нервно рассмеялся.
– Ха-ха! Не смешно, между прочим… – он хотел схватить меня за плечо, но я отшатнулась. – Я не знаю, кто распустил о тебе эти дурацкие слухи, но чтобы больше я их не слышал! Не хочу, чтобы моя репутация страдала из-за какой-то глупой девчонки, – он поджал губы и окинул меня критическим взглядом. – Торн выслал денег, сегодня я сниму вам с бабулькой дом, поживете там до свадьбы. Я бы, конечно, уже сейчас отправил тебя к жениху, но… Но ладно. Хотя бы видимость приличий надо соблюсти. И не смотри на меня так! – он пригрозил пальцем. Руки его, не знавшие тяжелого труда, были затянуты в белоснежные перчатки. – Люси тоже с вами поживет, заодно проследит, чтобы ты не наделала глупостей… И, если ты попросишь ее достаточно вежливо, то обучит тебя, как правильно нужно ублажать мужа. Она в этом больша-ая мастерица, – и подмигнул похабно.
– Какой вы мерзкий, – выдавила я, чувствуя, как глубоко в душе злость поднимает голову. – И подачки Глоуда мне не нужны, мы с бабушкой останемся у миссис Беркинс.
– Даже не обсуждается, – отрезал он. – Ты плохо знаешь Торна, милочка. Нельзя плевать в руку помощи, иначе эта рука может однажды сомкнуться на твоей шее.
Он ушел, хлопнув дверью и оставив меня переваривать эту новость. А последние слова его еще долго звучали у меня в голове.
