Книги
ГЛАВА 29. ТРЕВОГА
Проснулась я рано и, движимая каким-то беспокойным чувством, спустилась в библиотеку. Села за стол у окна, разложив перед собой принадлежности для письма – тусклое зимнее утро поприветствовало меня морозным дыханием на стекле, над полом потянуло сквозняком. Завернувшись в бабушкину вязаную шаль, я поджала под себя ноги и удобнее устроилась в кресле.
Писать я умела с детства, хоть девочкам и не обязательно было учиться этому делу. Более того, на женщин, которые кичились своими знаниями или читали что-то кроме романов о любви, смотрели с подозрением, мол, с ней точно все в порядке? Может, она больна и ее никто не берет замуж? Или просто слишком глупа для того, чтобы быть хорошей хозяйкой, которая и шить умеет и танцевать, и музицировать, вот и занимается всякой ерундой?
Я тщательно выписала в столбики все, что удалось узнать о таинственном лесе, о Волчке, о Глоуде, что я почерпнула из своих сновидений, а потом долго размышляла, перегруппировывала, зачеркивала строчки. Так было легче понять и осмыслить происходящее, но все равно не хватало кого-то более сведущего, чем я.
Время пролетело незаметно, после завтрака я, переделав домашние дела, сложила в корзинку наше с бабушкой рукоделие, чтобы после заглянуть с ним на рынок, чмокнула старушку в щеку и побежала в лес.
Конечно, я не сказала ей о том, что собираюсь проверить кое-какую мысль – бедная моя бабуля за сердце бы схватилась. Поэтому времени было не так много – не хотелось оставлять ее одну надолго и заставлять волноваться.
- Волчок! – позвала я негромко и плотнее запахнула полы плаща. – Дружище, где ты?
Странное чувство одолевало меня – будто лес стал неприветливей. Насупился, притих настороженно, ожидая подвоха. Хруст снега под ногами звучал слишком громко в этой напряженной тишине и казалось, что если бы на мне не было волшебного плаща, лес и его чудовища набросились бы на меня. И от этого вдвойне обидно – я ведь помочь хочу.
- Где ты? Не хочешь поздороваться? – я старалась говорить спокойно, но в голосе вопреки всему зазвенели нотки обиды.
Снежная шапка сорвалась с разлапистой еловой ветки, когда я случайно зацепила ее, и снег рухнул мне на голову, а в следующий миг я подвернула ногу и захромала.
Нет, так дело не пойдет. Сегодня явно не мой день. И все же не хотелось уходить несолоно хлебавши. Я прождала так долго, как только могла – он так и не явился. Конечно, мой друг мог быть занят своими волчьими делами, но в груди неприятно кольнуло, словно меня... бросили.
Метнув последний взгляд туда, где переплетались заиндевелые стволы и торчали обломанные верхушки сосен, и побрела к опушке. Голова была полна мыслей, и от невозможности выговориться меня буквально разрывало на части. Так я и прошла бы дальше, если бы внимание не привлекли цепочки человеческих следов – крупных, как если бы здесь топталось несколько взрослых мужчин.
Охотники? – мелькнула догадка, и почти сразу, повернувшись, я заметила в отдалении рослые фигуры с ружьями наперевес. Они шагали в сторону города.
Холод прошиб меня с головы до ног, растекаясь под кожей ледяной водой.
Они ведь не могли ничего сделать с моим Волчком?
Я стояла, и ноги мои будто вросли в землю, как корни дерева – не сдвинуться. Сама не знаю, сколько прошло времени, прежде, чем клешни страха начали отпускать, и я шумно выдохнула. Снова осмотрела все следы – они бродила по опушке, не заходя далеко. Наверное, сомневались, раздумывали, трусили заходить в самое сердце проклятого леса, в котором живет огромное чудовище. Наверняка волка кто-то видел! Да и Торн Глоуд не смог бы отказаться от такой занимательной охоты.
При мыслях об этом человеке пальцы сами сжались в кулаки, но я велела себе успокоиться. Мой друг недаром не вышел сегодня – он знал, что ему грозит опасность, поэтому затаился. И мне тоже стоит быть аккуратней - не ровен час, пойдут совсем ненужные мне расспросы.
Я крепче вцепилась в ручку корзинки и попыталась дышать ровно и спокойно. Шагая обратно в город, я убедила себя в том, что все нормально.
Почти.
Потому что в душе успело поселиться нехорошее, тревожное чувство.
***
В нашем городке рынок был тем местом, где можно было купить не только самую свежую пищу на стол, но и узнать самые свежие сплетни. В тот день я, пробиваясь через торговый ряд, на минутку остановилась отдышаться, как вдруг услышала то, от чего сердце ухнуло вниз с огромной высоты и разлетелось на осколки. Я застыла, как вкопанная, не в силах не только пошевелиться, но и сделать вдох.
Женщины у сырной лавки переговаривались так громко, что их невозможно было не услышать. Они причитали, ахали и охали, то всплескивая руками, то прижимая их ко рту, и были похожи на стаю говорливых сорок.
- Милочки, вы слышали, огромный волк бродит по окрестностям?
- Ой, да внука нашего управляющего едва не задрал, скотина серая! Робби, говорят, после ночи Самайна вернулся домой с шалыми глазами, нес что-то бессвязное, потом долго валялся в лихорадке. С тех пор вот умом тронулся...
- Да этот малый пьяница, каких поискать! – махнула рукой дородная тетушка, что торговала колбасой. – Глаза залил, вот и померещилось.
- Нет-нет, он уже не первый. Охотники видели на опушке и в ивняке волчьи следы. Огромные такие! – ее собеседница развела руками, будто желая показать ступню великана. – Капканы на него будут ставить, да ловушки всякие.
Капканы на моего Волчка? Осознание страшной опасности обрушилось и придавило своей тяжестью. Наверное, у меня с лица сошла вся краска – я пошатнулась, но устояла на ногах. А женщины, тем временем, продолжали:
- Скорее бы поймали эту тварь и шкуру спустили... Эй, а ты что тут стоишь? – женщина уставилась на меня, и взгляд ее сделался хмурым и неприветливым. – Интересное что услышала? И про тебя говорят всякое...
- И что же про меня говорят? – ее нелюбезный настрой передался мне и придал безрассудной отваги – я сделала шаг вперед. Пальцы начали дрожать, поэтому я как можно крепче вцепилась в ручку корзины.
- Видели, что ты в проклятый лес шастаешь, волчьей подружкой называют. Да и Робби в лихорадке бредил, что видел тебя в ночь Самайна верхом на огромном волке...
- Голую и с глазами, горящими, как уголья! – подхватила ее товарка, ткнув в мою сторону пальцем.
Люди начали останавливаться, заслышав интересный разговор. Кому-то он казался забавным – я услышала сдавленное хихиканье за спиной. По мне скользили десятки любопытных взглядов, осматривая, ощупывая, оценивая. Я никогда не любила быть в центре внимания, и ужасно захотелось скрыться от этих глаз, да хоть сквозь землю провалиться!
- Какая глупость... – я развернулась, чтобы уйти – горожане расступились, пропуская меня.
Было обидно и стыдно, а горло перехватило от страха и желания позорно разрыдаться. Женщины еще что-то говорили, бросали нелестные замечания мне в след, но я могла думать лишь о том, что Робби проговорился, и на моего волка хотят поставить ловушки.
Что же теперь делать, кто мне подскажет?
***
С каждым днем мне становилось все хуже. Человеческое, что еще оставалось во мне, отмирало все быстрей и быстрей, и я порой не понимал, почему до сих продолжаю бороться? Почему не могу позволить зверю полностью захватить мой разум, проникнуть в каждый его уголок? Я останавливался посреди леса и мучительно думал, вспоминал, как я здесь оказался, куда спешил, увязая глубоко в снегу. А потом осознание пробирало морозом до самых костей, до кончика заиндевевшего хвоста, и я выл, вскинув морду к небу.
В один из таких вечеров я почувствовал непреодолимое желание кинуться, очертя голову, прочь из леса. К дороге, к людям – хоть это и было опасно. Меня влекло к старому поместью, где я однажды уже был. Самый дальний уголок сада зарос так, что ограду скрывали заснеженные ветки, изнутри не было видно отогнутого прута, и я протиснулся в дыру.
Как призрак, стал красться, ведомый остро-тревожным чувством. Казалось, что статуи дев, ужасных и прекрасных в своей наготе, следили за мной незрячими глазами, а каменные сатиры корчили страшные рожи мне в след. Но я шел, скользил, прокладывая дорожку из следов под окнами, и чуткий волчий слух безошибочно вел туда, откуда доносились звуки смутно знакомой мелодии. Да, я слышал ее когда-то в прошлой жизни, когда спал не на мерзлой земле, а на шелковых простынях.
Шестое чувство кричало – она здесь. Снова здесь, рядом с тем ужасным человеком, накрепко пропахшем грехами и подлостью. В тот осенний вечер, когда она взяла его под руку и ушла прочь, слегка склонив голову в обрамлении каштановых кудрей, я остро почувствовал свою беспомощность. Ущербность. Хотя в той, другой жизни, эти чувства были мне незнакомы. Я мог выскочить из своего укрытия, одним мощным прыжком повалить этого человека на землю и, пока его прихвостни не успели опомниться, перегрызть ему хребет. Голодный и жестокий зверь внутри меня требовал сделать это, сделать немедленно, и меня остановило лишь присутствие Рози. Я боялся напугать ее.
И сейчас, слыша, как стихают последние аккорды, как звучат приглушенные голоса, видя ее силуэт в провале окна и то, как этот отвратительный человек тянется к ней, я сошел с ума. Боль остро заточенным кинжалом вспорола грудную клетку, и я бы закричал, но из горла вырвался пронзительный вой. Звезды посыпались мне на голову, но, опомнившись, я увидел – это всего лишь огни новогодних гирлянд.
Они снова хотели убить меня, наивные глупцы. Я умел прятаться, умел петлять и заметать следы, и этим неповоротливым созданиям с ружьями ни за что меня не поймать. Волчья сущность требовала насытиться кровью, почувствовать, как хрустят позвонки и рвутся слабые жилы, и лишь чудовищным усилием воли я заставил себя перетерпеть. Ради нее. Она верит в меня, и я не должен ее разочаровать, превратившись в озлобленное чудовище.
И сейчас я в который раз напоминал себе, что ради нее я должен совладать с волком внутри себя. Твердил себе это каждый день, но волчья шкура неумолимо врастала в самую мою суть.
Я обещал себе не приближаться к ней. Не смотреть на ее дом издали, не пытаться заглянуть в окна, не бегать в поместье того человека, когда она там. Я боялся однажды не удержаться и совершить непоправимую ошибку. Воскрешал в памяти слова проклятья, гнал от себя искушающие мысли и картины.
Проклятье можно снять лишь кровью...
Если найдется человек…
И в этот день я снова боролся с искушением подойти и потереться о ее ноги, как домашний кот, выпрашивающий миску молока.
Но не мог. Не хотел больше подвергать ее опасности. Не хотел чувствовать ее присутствие, которое оживляло в душе самые трепетные воспоминания.
Я слышал ее зов, но не вышел на него. Я не мог ее прогнать, но мог прикинуться, будто меня нет. И только глазком, только одним глазком наблюдать, как мелькает за деревьями ее алый плащ.
Она не единственная гостья проклятого леса. Сегодня утром здесь были охотники. Я понимал, что они пришли за мной, но вот досада – страх не дал им войти поглубже в лес. О, страх имеет совершенно особенный запах, тот, что заставляет зверя терять голову и преследовать добычу до самого конца. Даже если кто-то из них успеет вскинуть ружье и пробить мне сердце, я, наверное, испытаю лишь облегчение.
А пока остается лишь терпеть, отсчитывая безрадостные дни. Дни, пока я еще способен думать и чувствовать.
Но зверь все набирает силу. Боюсь, что однажды я не смогу сдержаться.
