Книги
6.
- Мореюшка, помоги, родненький.
Заплаканная баба так низко надвинула на лоб рогатую кику, что та нависла над глазами. Как будто спрятать их хотела. Морей терпеливо ждал, когда она наконец перестанет причитать и перейдет к делу.
- Говорят, ты можешь узнать, в тягости кто или нет.
- Зачем? – поморщился знахарь. – Зашевелится младенец, вот и узнаешь. Или грех какой случился?
- Случился, батюшка, - завыла баба. – Попутали нечистые.
- Травить все равно не буду, и не проси.
- И не надо. Мне бы узнать только, тяжелая ли. С мужем давно ничего, не хочет меня. Есть у него полюбовница.
- И что делать будешь, если понесла?
Морей запретил себе судить тех, кто к нему приходит. Его дело – помогать, если может. А с совестью пусть сами разбираются. Ему бы со своей как-нибудь в лад прийти.
- Напою сикерой допьяна, лягу с ним рядом, потом скажу, что все случилось, а не помнит – ну так сам виноват.
- Хорошо, помогу. Но стоить будет дорого.
Были те, с кого денег вообще не брал. Но вот таких хитрых – не жалел.
- Сколько скажешь, столько и дам, батюшка.
- Пойди на пруд, налови десяток лягух побольше. Смотри, чтобы целые были, осторожнее.
Баба вытаращила глаза и сама стала похожа на квакшу. Но перечить не осмелилась. Подхватила подол и побежала.
- Зачем лягухи, батюшка? – лаской юркнула в чулан Марья.
- Не подслушивай, как Княжич, - нахмурился Морей.
- Разве мне не надо знать?
- Надо. Узнаешь.
И понимал он, что должен всему ее научить, но словно огнем жгло изнутри, когда касалось бабьих дел. С тех пор как сказала Марья, что никогда не будет у нее детей. Видел ведь, что мается и тоскует. Знал за собой вину – это он выбирал для нее между смертью и вечной жизнью. Но что теперь поделаешь.
Баба вернулась с лягухами в коробе, и Морей протянул ей глиняную посудину.
- Пойди в нужник и помочись сюда. И принеси.
- З-зачем? – та аж заикаться начала от стыда и испуга.
- Пить будешь! – рявкнул Морей. – Или делай что сказано, или иди отсюда.
Пока баба сидела в отхожем месте, он перебрал лягух, оставил самую крупную, а прочих отдал Марье, чтобы выпустила в траву. Потом оттянул лягушью кожу, проколол кончиком ножа и накапал туда через полый стебель мочи.
- Держи, - протянул бабе лягуху. – Дома посадишь в кувшин с водой. Если через два дня отложит икру, значит, ты в тягости*.
- Это правда? – удивленно спросила Марья, когда на дорожке смолкли шаги. – Отложит икру?
- Ты же слышала, - Морей недовольно дернул уголком рта. – К чему мне ее обманывать? Хватит того, что она будет своего мужа дурить.
Марья убежала, а он сел на лавку, обхватив голову руками. И такая вдруг напала тоска – хоть волком вой.
Пока дочь была маленькой, старался не думать о ее доле. Радовался, что есть у него память о любимой Добронеге. К тому же других детей так и не появилось. Любава дважды скинула плод, а потом и вовсе перестала тяжелеть. Но чем старше становилась Марьюшка, тем смурнее было у Морея на душе.
Пытался убедить себя, что будет она жить вечно, а значит, не исчезнет его род на земле. Хоть что-то от него да останется. Пусть не так, как заведено у людей, от колена к колену, но ничего не поделаешь. И все же…
Он знал, каково это: терять любимого человека. А Марье предстояло любить и хоронить любимых не раз и не два. Бессчетно. Или… не любить вовсе.
С той зимней ночи, когда явилась ей Марена, стала Марья сторониться парней, да и со двора без большой надобности выходила все реже. А потом появился Константин-Кощей, и все изменилось.
Морей все видел, все замечал, хоть и помалкивал. Видел, как они с Марьей смотрят друг на друга, как смущаются и краснеют от случайных прикосновений. И каким бешенством наливается при этом Княжич.
Ванька и раньше зыркал на нее, как кот на мясо, и это тревожило. Спрашивал дочь, не обижает ли ее брат, но та отнекивалась. Ивану сказал прямо: пальцем тронешь Марью – выгоню из дома. Нет-нет, никогда, клялся всеми богами пасынок, слишком честно глядя в глаза.
Кощей Морею нравился. Сразу понравился, едва увидел. А как взял за руку, почувствовал ту силу, которую Великие матери давали тем, кого считали своими. Был парень обетным – вымоленным и обещанным богиням, и это по-особому роднило их с Марьей. Вряд ли слепой случай привел его в Корчевники.
Кто-то, может, удивился бы, чем привлек Марью угрюмый, молчаливый, не слишком ладный снаружи Кощей, но Морей видел его иначе. Тот свет, который шел изнутри. Не зря любили ученика знахаря дети и животные. Кот-крысолов терся о ноги, корова радостно мычала, конь целовал в щеку. Даже самые крикливые младенцы успокаивались у него на руках.
У Кощея были чуткие пальцы, которые собирали боль и заставляли ее утихнуть. А еще боль подчинялась его мягкому низкому голосу и уходила, заговоренная. Он понимал с полуслова все, о чем рассказывал Морей, спрашивал, запоминал. Был почтительным, но без раболепства, мог и поспорить, если с чем-то не соглашался.
Сложись все иначе, Морей без сомнений отдал бы за него дочь, но… Он понимал: сейчас для обоих любовь, первая, нежная, только зарождается, она сама по себе радость, не требующая ничего большего. Но это не длится долго, очень скоро станет мало, и все изменится. И ему заранее было больно за них обоих.
- Что случилось? – спросил Морей, зайдя в чулан. – И почему ты здесь?
Что-то произошло, он понял сразу, увидев за столом заплаканную Марью, угрюмого более обычного Кощея и Княжича с разбитой губой.
- Уж больно пердит Ванька, - буркнул Кощей. – Глаза ест, до слез.
- И это все?
- Да.
- Кощей, не лги мне! – разозлился Морей. – Обидел Марью Иван? Это ты ведь ему ряху разбил?
- Она просила не говорить, - после долгого молчания ответил тот. – Не за него боится, за Любаву. Что та горевать будет, если…
- Если выгоню паскуду из дома?
- Больше он к ней не подойдет.
Кощей сказал это так твердо, что Морей только похлопал его по плечу и вышел, не добавив больше ни слова.
И если других это подтолкнуло бы друг к другу, Кощея с Марьей – напротив, развело. Точнее, Марья теперь старалась держаться от парня подальше, плакала по ночам в светелке, а тот ходил мрачнее тучи. А потом Рада с Любавой заговорили о замужестве, и Морей пришел к дочери, намереваясь узнать наконец, в чем дело. И узнал – что намерена та навечно остаться в девках.
Так прошло два года. Сверстницы Марьи уже нянчили детей, а она так и ходила в рубашках и девичьем венце. У Морея изнылось сердце смотреть на нее и на Кощея. И однажды не выдержал. Увидел, как взял тот Марью за руку, а она вырвалась и убежала. Пришел в чулан, где ученик лежал на скамье, глядя в потолок, сел в ногах и сказал:
- Люб ты ей.
- Правда? – с горечью усмехнулся Кощей.
- Обетная она. Вымолил я ее у Марены, но теперь служит ей.
- Я тоже. И меня мать обещала Марене и Макоши.
- Знаю, - Морей потер ноющие виски. – Вот только Марья должна была умереть. Я бы охотно отдал ее за тебя, если б она могла. Может, уйти тебе? Не подумай, не гоню. Но если будет легче, держать не стану.
Кощей долго молчал, потом сел, вздохнул тяжело.
- Не смогу. Уйти не смогу. Уж лучше так, чем вообще ее не видеть.
- Ты молодой, полюбишь другую. Женишься.
- Нет, - Кощей упрямо помотал головой.
Наверно, правильнее было бы все же выставить его за порог. Перемучились бы – и он, и Марья, а там улеглось бы. А вот не мог. Потому что помнил себя. От Любавы когда-то отступился – хоть и нравилась, но не любил. От Добронеги сам бы не ушел. Лишь бы быть рядом, видеть ее. Даже если б знал, что никогда не будет с ней.
- Ну как знаешь.
Морей поднялся и вышел. Не его это была тайна, чтобы рассказывать, почему Марья не хочет замуж за любимого. Но с того дня повисло в воздухе что-то томящее, тревожное, как собирающаяся гроза. Уже где-то поблескивали молнии и глухо ворчал гром. Чувствовали это все. Иногда гроза проходит стороной. Но эта – не прошла.
- Не испортил бы Кощей девку, - сказала Морею Любава. – Смотрит на нее, как кот.
- Не твоя забота! – вскипел он. – Лучше за сыном своим приглядывай, пока я ему руки не пообломал.
- Женить бы его, Мореюшка. Ивана.
- Так за чем дело стало? Давно пора. Рада живет у нас. Пусть Иван берет жену и идет в тот дом. Или я должен невесту искать?
Княжич сначала уперся, но когда узнал, что ему отдадут дом Рады, нехотя согласился. Сватов отправили к зажиточным соседям, и те не возражали, однако сама Алена, красивая и неглупая, с плачем ответила, что скорее утопится, чем выйдет за Ваньку Княжича. Так дело и не сладилось.
Морей помалкивал, Любава кручинилась, Рада ворчала, что девки пошли слишком уж переборчивые и много взяли себе воли, а Княжич злился на весь свет пуще прежнего. Только Марья с Кощеем не замечали этой суеты, все чаще поглядывая друг на друга, словно уже устали бороться с собой, словно сил не осталось.
Снова пришло лето, и перед Ярилиным днем собрался Морей в лес отметить места, где растут особые травы – те, которые собирают в праздник до света. Без отметин в полутьме не найдешь. Но прибежали за ним – позвать к мальчику с падучей.
- Иди, батюшка, - сказала Марья, посмотрев искоса на Кощея. – Мы сами отметим.
Когда Морей вернулся домой, Рада напустилась на него:
- Ты с ума спятил – отправил девку с парнем в лес одних? Уже вечереет, а их все нет. Хочешь, чтобы в подоле принесла?
- Не принесет, - отрезал он и подумал, что была бы хоть крохотная надежда на это, сам бы запер их в чулане вдвоем, пока Марья не вышла бы оттуда с пузом.
Они вернулись, когда месяц на небе повернул за полночь.
- Прости, батюшка, сбились с тропы, заблудились.
Марья подняла на него сияющие глаза, и он узнал в них то самое отражение звезд, знакомое с той далекой летней ночи у реки, когда впервые прижимал к груди Добронегу. А вот Кощей наоборот глаза опустил, стиснул челюсти так, что проступили желваки. Но Морей, усмехнувшись, коснулся его плеча и ушел спать. Укладываясь на печной лежанке рядом с Любавой, думал о том, что Марья с Кощеем наверняка еще долго будут обниматься и целоваться под лестницей, а вставать уже совсем скоро – идти в лес за травами.
Сон не шел. Рядом тихо посапывала та, которая не стала заменой его первой жене. Морей никогда не обижал Любаву, заботился о ней и о ее сыне, но… не любил. Надеялся, что полюбит - не смог. И она, молчаливая, неласковая, отвечала тем же. Марья была его единственной отрадой. И вот вдруг кроха, которую он только что носил на руках и кормил с ложки кашей, отдала себя тому, кого полюбила. Как когда-то ее мать отдала себя ему. Вечный круговорот любви…
Стало страшно оттого, что время идет так быстро, что скоро должен уступить свое место в этом мире тем, кто придет после него. Только Марья будет жить вечно. Но он был рад, что дочь все же позволила себе узнать, что такое любовь. Да, впереди ее ждала боль утраты, но сейчас Марьюшка была счастлива, и он – вместе с ней. Счастлив за нее и за Кощея.
*реальный тест на беременность, известен с древности
