Глава 6
Этьен
Цроп, цроп, црып, црып.
Над краем стола появились две мягкие лапки, а потом возникла лукавая мордочка. Черные глазенки сосредоточенно оглядели столешницу — что можно сегодня стянуть на пол и объявить добычей?
Каждое утро, сев за стол, я придвигаю к краю несколько предметов — хватай, сбрасывай, играй. Сегодня выбор был обычный — сломанное перо, ложечка от кофейной чашки, бумажка из-под пилюли.
Что предпочтешь, Крошка?
Год назад она предпочла вспрыгнуть на стол и опрокинула чернильницу на квартальный отчет о внешней торговле. Через пять секунд в кабинете были оба секретаря. Они извинялись, будто испортили документ сами, мгновенно переписали его и заменили скатерть. Каждый получил в награду охапку вчерашних тюльпанов — можно использовать, можно продать.
С Крошкой я просто поговорил, когда она вылизывала в углу чернильную лапу.
— Не делай так больше. Если тебе лень идти за мышью и хочется найти игрушку на столе, я дам ее сам.
Говорят, что катланк втрое больше обычного кота, а умнее — вчетверо. В случае Крошки так и есть. Надеюсь, она не обиделась на имя. Почти всех домашних катланков называют Крошками. Как круглую собаку — Шарик, а худую — Стручок.
Между тем Крошка остановила выбор на обертке от пилюли. Стянула и принялась охотиться, недовольно пофыркивая, когда в ноздри попадали остатки снадобья.
Принимать его я повадился два года назад.
«Не надо пить такой крепкий кофе, — сказало сердце, — мне тяжело».
«А мне без него сонно», — ответил мозг.
Сердце и мозг заспорили. Как всегда, победил мозг и предложил запивать кофе лекарством. Теперь каждое утро к черному подъезду приходит не только молочница, зеленщица и мальчишка из пекарни, но и ученик аптекаря с недавно сделанной пилюлей. Она стала условием моего ежедневного кофе, а бумажка от нее — любимой игрушкой Крошки.
Любимой, но недолгой. Основное удовольствие от бумажки в том, что ее можно порвать в клочья. Когда обрывки стали такими мелкими, что не поиграешь, над столом опять возвысилась мордочка, а цепкие лапы утянули ложку. Она не успела долететь до паркета, как Крошка ухватила ее зубами и начала перекатываться на полу, подбрасывая добычу, будто вместо пойманной мышки забавлялась рыбкой.
Интересно, как сохранились катланки? Они не только живут в диких зарослях, но встречаются и в засохших садах Города. Может, дело в суеверии: убить катланка — к несчастью? Может, им просто везет? Может, их боятся?
Как выжил я — тоже непонятно. Я, князь Этьен зи Ома, уже пятый год один из четырех столпов Совета блюстителей Добродетели. Каждую неделю «Листок свободы» выходит с заглавной статьей, объясняющей, за что меня пора казнить. Странно, не правда ли?
***
Все началось с того, что король на меня обиделся за мнение о принципах налоговой системы. Три года спустя простил и пригласил на Осенний бал. Как позже выяснилось, с последствиями различной степени несчастья.
О новом королевском фаворите — графе Оллере зи Бента — я слышал многократно, но уединение не позволяло познакомиться с ним поближе. Другое имя — Оллер зи Реген, владеющий не графством Бента, а самим королем, — тоже было на шепотливом слуху. Граф боролся с некрасивым слухом тем, что не пропускал ни одной из красавиц, побеждал и хвастался победами на весь королевский двор.
Увы, с моей супругой получилось именно так. С разрешения его величества или без разрешения он принес из сокровищницы сундучок покойной королевы-матери, позволил моей жене надеть драгоценности, а лучший придворный живописец уже к вечеру вручил ей почти просохший портрет.
— Если тебя это обижает, дорогой, давай уедем в загородный замок, — проворковала супруга.
Я не согласился — очередная ошибка.
На следующий день у моих дверей были королевский шут и герольд. Шут привинчивал к дверям рога, вестник вручил бумагу, согласно которой мне одному надлежало отбыть в замок, а для утешения, если пожелаю, позволялось охотиться в соседнем королевском лесу.
Если автор этого плана надеялся, что я поколочу шута и заколю герольда — скорее всего, так, неподалеку зевала стража, — то он ошибся. Я перечитал бумагу, она требовала покинуть Город до полуночи. Солнце едва зашло, когда я уже прибыл во дворец, где давали малый бал. На ходу я так решительно размахивал бумагой с королевской печатью, что легко добрался до Золотого зала и выплеснул бокал вина в лицо обидчика.
— Это… Это смывается… — гневно закашлялся он.
— ...в умывальном кабинете, — продолжил я, — слева за дверью. Что же касается другого варианта, не сомневаюсь, такое ничтожество, как вы, скорее выклянчит указ о моем аресте. В любом случае я жду у фонтана.
Фаворит побывал в умывальной, переоделся и прибежал к фонтану в компании друзей, споривших, кому быть секундантом и на какой минуте он пронзит унылого старикашку.
***
— Крошка, давай проверим, есть ли у меня шансы сейчас, — предложил я, присаживаясь к катланку. Выбросил правую руку вперед, ухватил ложку, летавшую между лапами.
Почти удачно. Но Крошка все же успела коснуться мягкой подушечкой моей руки. Я понимал — если бы выпустила коготь, пришлось бы звать лекаря.
— Да, ты права, Крошка. Надо сходить в зал не завтра, а сегодня.
***
Из спорщиков не выиграл никто. Я до сих пор не ощущаю себя убийцей — дурень просто налетел на мою шпагу, будто желая пощупать эфес, и почти в этом преуспел. Мимолетные секунданты толпись над телом до появления стражи.
Потом была камера в старой башне. Относительно просторная, с библиотекой и правом посещений в любое время. Этим правом пользовалась жена, она выполняла мои просьбы и была почти уверена, что я ее простил.
Потом целый день в городе бухало, гремело, а дым застилал солнце. Потом донесся грохот выбиваемых дверей. Скоро дошло и до моей.
Я сидел за книгой, когда ворвалась толпа незваных и неведомых гостей.
— Господ тоже держат под замком? — удивленно сказал один из них.
— Это же убийца фаворита, — донеслось сзади.
Я так и не покинул кресла. Меня вынесли на нем и под рукоплескания пронесли до главной городской площади…
Уже в темноте я, избранный в совет блюстителей Добродетели, был дома. На пороге встретила жена.
— Как я рада, — искренне сказала она.
— Что наш дом не сожгли в отличие от многих других и даже охраняют, — уточнил я. — Кстати, ты не заметила, что в городе стало тяжелее дышать?
— Да, — ответила супруга.
***
— Крошка, какая ты счастливая, — сказал я, возвращаясь в кресло. — Ты дышишь рядом с живыми цветами. А также засохшими цветами. А также среди сена и камней. А мне приходится стараться, чтобы этот несчастный Город не задохнулся окончательно.
Крошка сказала «мур-р» и стянула со стола третью добычу — сломанное перо.