Книги
Глава 7
— Вы действительно не понимаете, что происходит? — неприятным голосом спросила его я, отталкивая Лисандра себе за спину и привычным жестом складывая руки на груди. — Вы, взрослый человек, настолько наивны или намеренно не желаете смотреть правде в глаза? Позаботятся?! Отправят четырнадцатилетнего мальчика в забой и прикуют к тачке! Маленьких девочек отдадут в придорожный трактир, где их сделают не просто служанками, но и проститутками! Что?! Что вы так смотрите? Я говорю неприличные вещи?! Но это правда! Я видела, какими масляными глазами этот… субъект смотрел на мою старшую падчерицу! А самый младший? Вы всерьез думаете, что шестилетний больной ребенок выживет под «опекой» этого… человека?
Я так разозлилась, что от меня по комнате, кажется, искры летели. И мой напор заметно смутил непрошеных гостей.
— Вы… преувеличиваете, и… — даже господин лейтенант заметно растерялся, и его острая неприязнь как будто скомкалась, подзавяла.
— Я ничего не преувеличиваю. Поэтому не двинусь с места и не оставлю детей. В конце концов, это моя земля, мой дом и мои дети. По закону. Никто не смеет принудить меня отдать их. А вы… господин лейтенант… надеюсь, ваша совесть офицера и мужчины подскажет вам, что переносить личную неприязнь и, вполне допускаю, справедливую ненависть к моему покойному мужу на его ни в чем не повинных детей — недостойно дворянина и просто порядочного человека.
Уф-ф-ф… выпустила пар и слегка опомнилась. Но дело надо было доводить до конца, и потому:
— Я вас больше не задерживаю, господа. Можете идти.
Дверь уже закрылась, и шаги на крыльце затихли, а я все стояла все в той же позе недовольной королевы, со сложенными на груди руками, и смотрела прямо перед собой. Потом с трудом повернулась и наткнулась взглядом на Лисандра, прислонившегося к стенке, белого как мел, дрожащего…
Я хотела к нему шагнуть, успокоить как-то, все ведь вроде кончилось. Но коленки неожиданно подломились, и я села на пол прямо посреди комнаты, судорожно обняла сама себя за плечи и поняла, что меня натурально трясет, как неисправную колхозную молотилку на ухабистом проселке…
И тут едва слышно скрипнула дверь в детскую. Этот звук подействовал на меня как волшебная кнопка: дрожь разом выключилась. Стоило рассмотреть в узкой щели у косяка огромные перепуганные глаза старшей падчерицы, дрожащие и искривленные в немом плаче губы средней и зареванное лицо самого младшего.
Меня неведомой силой подхватило с пола и кинуло к двери. Разбудили, ироды!
Мне уже некогда было думать о том, какими были эти дети еще час назад — противными, избалованными, колючими и самоуверенными. Сейчас это были просто дети.
— Давно проснулись? — я открыла дверь, поймала инстинктивно отпрянувшую Эмилину за плечо и притянула к себе. Она не сразу отреагировала, пару раз моргнула, и только потом в ее глазах появился хоть какой-то проблеск сознания.
— Папенька… умер… Этот человек нас заберет? — сиплым от напряжения голосом выдавила она, и Кристис тут же заревела в голос. А Шон присоединился.
— Никто вас не заберет, — слабость разом куда-то подевалась, я решительно вздернула подбородок, достала из-за обшлага платья платок, поморщилась — не слишком чистый и мятый… но потом все равно вытерла лицо рыдающей Кристис, потом Шону, подхватила последнего на руки, почти не напрягаясь, с удовлетворением вспомнила, как в молодости удивлялись люди — в чем душа держится, а силушки как у мужика, обернулась, поймала за руку все еще пребывающего в прострации Лисандра и, слегка подталкивая, направляя в нужную сторону, загнала всех в детскую.
Там я уложила младшего в постель, а следом за ним запихнула и всех троих старших, включая подростка. Лисандр только моргал и не сопротивлялся. И ботинки скинул без возражения, и куртку отдал.
Девчонки и младший брат тут же вцепились в него со всех сторон, как маленькие клещи, парень напрягся было, а потом как-то вдруг обмяк. Похоже, случившееся сильно ударило по психике подростка и он временно растерял все привычные шаблоны. А еще он один, кажется, до конца понял главное: я могу уехать. Могу, никто меня не держит, вернусь к нормальной жизни, к теплой постели, завтраку из чужих рук, к столичным развлечениям… а они останутся тут одни. И он пока не знал, как реагировать на то, что я осталась и защитила. Но на всякий случай притих.
Накрыв всю компанию одеялом, я села на постель и погладила старшего по руке, лежавшей поверх одеяла.
— Никто вас не заберет. Теперь я ваш опекун, потому что была замужем за вашим отцом и у меня все права.
— А ты не уедешь? — странно, но спросил об этом Шон, тогда как остальные дети только напряженно всматривались мне в лицо и молчали.
— Без вас не уеду, — спокойно и без надрыва ответила я. — Но сначала нам всем будет трудно. И придется многому научиться. И слушаться вы меня будете как никого, это понятно?
Лисандр тут же упрямо фыркнул и отвернулся, но словно спохватился и замер. Я и не подумала обращать внимание на подростковые взбрыки, как гладила его по руке, так и продолжала, а он что-то не торопился ее отбирать.
— Я боюсь, — прохныкала Кристис. — Мне страшно!
— Всем страшно, — согласилась я. — Но тем, кто сейчас выпьет лекарство и будет спать, станет легче, а вечером дадут вкусный ужин. И все у нас будет хорошо, поняли?
М-да, все же я предпочитаю вредных и непослушных детей насмерть перепуганным. Горький отвар пармелии выпили все, включая старшего. Безропотно. И в кровати остались все.
Я дождалась, пока детей смотрит сон — а после пережитого это случилось довольно быстро, они как перегорели и отрубились без сил, — вышла в комнату и остановилась у стола, глядя в пустоту.
Пообещать, что все будет хорошо и вечером случится вкусный ужин, — легко. А вот как это сделать…
Эдриан, какой бы он ни был изнеженный и неумный, все же приносил с работы хоть какие-то деньги и провизию. Тем более что работал он не лесорубом или грузчиком, как я сначала подумала, пока память не догнала. Нет, грамотный, образованный человек в этом медвежьем углу, пусть даже и ссыльный бунтовщик, лес валить или тяжести таскать не будет. Он работал писарем и учетчиком. Тоже не сахар — по двенадцать часов в день, и каждая кобыла — начальник. Но тем не менее…
Так вот. На его заработок худо-бедно, но мы могли бы выжить. А теперь как?
Меня на работу никто не возьмет, да и врагов в ближайших соседях я себе нежданно-негаданно нажила. Белокурый офицер с лицом благородного викинга не в счет — после моей отповеди он не станет мстить слабой женщине и детям. А вот трактирщик, которого прямо обвинили в сладострастии и похоти к маленьким девочкам, и староста, которому не досталась моя земля, — это серьезные противники. Серьезные-серьезные, и пакостей наделать могут много.
А самое главное, что мимо них мне ведь некуда сунуться ни за продуктами, ни за чем другим. Назло палки в колеса вставлять будут, знаю я эту гнилую породу.
Если только напрямую через этого викинга к коменданту гарнизона обратиться… но это позже. Пусть остынет господин лейтенант, а потом можно будет попробовать сыграть на его благородстве и чувстве вины — зацепили же его мои слова.
Но до этого момента еще надо дожить и детей сберечь. Я ведь, пока этих четверых отбивала, даже не вспомнила о какой-то там сделке с нечистым. Потому что и без договоров всяких не бросила бы...
Я потерла лоб ладонью — голова гудела — и вышла на крыльцо. Закат над кромкой леса медленно выцветал в ночь. Левее калитки за поваленным плетнем сквозь заросли крапивы пробивались острые стрелы камыша и звучал негромкий, но стройный лягушачий хор. М-да, огород в той стороне не разобьешь.
Так, стоп. Камыш? А сейчас у нас весна? Та-ак…
Ну что, баба Ника, тьфу, надо отвыкать… Бераника Коршевская. Вспомни первую молодость. Голодать не один раз приходилось. И в двадцатых, и в тридцатых, и во время войны, и сразу после. Но выжила, и дети твои все выжили. А все почему?
Потому, что знания — сила.
