Опускаюсь на стул – ноги не держат. Кладу телефон на стол и отдергиваю руку, словно он раскаленный. Если бы не слова диктора, сняла бы трубку мгновенно, светясь от счастья. А теперь бездумно смотрю, как от вибрации аппарат понемногу двигается по кривой, словно сам по себе, в мою сторону.
Я отказываюсь верить сообщению в телевизоре. Судорожно перебираю варианты: может, это ошибка?! Может, это совсем другой Семенов! Мало ли Семеновых в Москве и области! Или журналисты вообще все перепутали, желая быстрей раздуть сенсацию…
Но тогда почему я опасаюсь принять настойчивый вызов с аппарата деда? Значит, боюсь, что он ушел навсегда? Но верить в это не хочу. Или это мистика – звонок из прошлого?!
Ною и скулю от отчаяния, как собака. Я не готова остаться совсем одна. Знала, конечно, что папа моего папы не вечен, но чтобы так вдруг… Стоит мне опустить веки, как я вижу моего дорогого дедулю перед глазами. А рядом с ним что-то большое, синее и…
Вскакиваю и бегу умывать пылающее лицо ледяной водой. Нет, плакать сейчас нельзя, от слез я совсем ослабею и раскисну. А мне надо срочно придумать, как жить дальше.
После ареста дедушки я не нашла в квартире его телефон. Но, конечно же, задержанным и осужденным в камере не оставляю гаджетов. А значит, телефон находится где-то в полиции или в других органах, и ним может воспользоваться только сотрудник этих самых органов.
Моя интуиция сейчас просто кричит, орет и мигает разноцветными огнями о том, что от имени деда мне сейчас звонит Крыс. Настоящий убийца моего единственного родного человека хочет дотянуться и до меня, обмануть и сломать; теперь он идет за мной.
Сердце ощутимо подпрыгивает и срывается в галоп; меня колотит от волнения и страха.
Думаю, квартиру уже обыскивали. Бриллиантов и других драгоценностей запредельной цены у нас, естественно, нет. Тогда что нужно от меня этому гаду?!
После ареста моего дорого Бориса Владимировича, дверь была заперта; когда я пришла после экзамена, то не нашла большую связку ключей деда. Значит, ее забрали, и у Крыса есть чем открыть мою дверь в любой момент, хоть ночью, когда я сплю. А также есть ключи от дачи, в которой он и так знает практически все, где что находится.
То есть о моей личной безопасности от психологического или даже физического насилия в квартире и на даче можно и не мечтать.
Что, если этот чинуша считает, что я тоже была с дедом в том музее, - например, какие-то инструменты ему подавала?! Или думает, что я знаю об этих сейфах и замках что-то важное? Что?! Так можно гадать месяцами, пока крыша не поедет.
В этот момент слышу странные звуки на лестничной площадке. Вроде шипение, потом точно удар по моей двери, от которого она заметно вздрагивает, и сразу удаляющийся топот ног. Хватаю в руку металлический термос – в качестве оборонительного оружия – и решаюсь посмотреть, что там.
За дверью немного пахнет краской или растворителем, а сама дверь снаружи и часть стены рядом с ней «украшена» свежей черной кривой надписью, явно сделанной краской из баллончика: «Здесь живут вор и воровка». Попадись мне только этот «художник», не пожалею термоса, чтобы разбить ему башку!
Мне приходит мысль посмотреть, кто будет выбегать из подъезда. Мой балкон с открытой площадкой пожарной лестницы как раз выходит на нужную сторону. Может, еще успею. Оставляю термос и хватаю большой полевой бинокль, всегда висящий наготове на вешалке, чтобы рассматривать птиц и звезды, и несусь на балкон.
Вижу бегущего. Конечно, это не Крыс, не его масштаб. Бежит Олег. Может, хоть теперь успокоится. Я и без бинокля его узнаю. Потом чувствую, что холодно - я стою в одной пижаме при минусовой температуре.
Уже собираюсь вернуться в квартиру, как мое внимание привлекает вид крайней слева стоянки для автомобиля, которую мы с дедом любовно обустроили для себя.
Навожу фокус. Надпись про вора и воровку повторяется черным и красным на тех бетонных плитах, где обычно стоит мой джип!
И я понимаю, что, если бы случайно не оставила машину у здания суда, Олег недрогнувшей рукой изуродовал бы дурацкой надписью не плиты, а кузов моей ласточки! А мог бы и поцарапать. Хотя для истинного автолюбителя нарочно испортить машину – то же, что для любителя природы жестоко терзать беззащитную зверушку, - котика, например.
Олег и другие ребята из тусовки знают, где я живу и где ставлю машину. Я не скрывала свою радость от друзей, которых считала своей семьей.
Несколько раз за последнюю неделю, когда получила права, я катала с ветерком девчонок и парней и даже давала порулить тем, кто реально трезвый. Теперь я думаю, что ошиблась – мне просто завидовали.
Неожиданно я обращаю внимание на то, что делает водитель самого обыкновенного сетевого такси, припаркованного возле нашего подъезда. Увидев Олега, мужчина раскрывает окно и, похоже, фотографирует бегущего несколько раз на телефон.
Врываюсь в тепло комнаты, решая простую задачку: зачем водителю такси, если он тот, за кого себя выдает, фотографировать моего бывшего?
А входящий с именем деда все еще трезвонит, двигаясь по столу. Кто же еще может быть таким настойчивым, таким невыносимым, как не тот самый Большой Гад?! И, может, у меня начинается паранойя, но я почему-то уверена: «такси» у подъезда стоит по мою душу, куда бы я ни пошла или не поехала.