Книги
Отрывок из потрёпанного журнала.
Запись № 84:
«…ранен, но я наконец добрался до Дарнелла. Подумать только, спустя десятки лет я вернулся в эту дыру. Может, хоть брата поищу. Жив ли он ещё? Самое ужасное — в моих силах его найти, но я боюсь. Одного близкого человека уже загубил, а скольких оставил несчастными...»
Слова расплылись из-за капель дождя.
«...чуть не угодил в ловушку Левиафанов. Теперь я застрял в руинах над Горнилом. Люди держатся от этого холма подальше, считают его дурным местом. Забавное совпадение. Или нет. Не хочу об этом думать. Придётся мне воспользоваться даром Глашатая, собирая пёрышко за пёрышком. Скоро весь город будет у меня как на ладони. Скоро всюду будут мои глаза».
Угол листа обгорел.
* * *
Камень красоты потрясающей, даже фантастической. Золотые крылья держат его в тесных объятиях, искры носятся по выгравированной сети геометрических рисунков в такт собственному пульсу. Будто единое живое существо.
Оно поёт. Оно зовёт. Оно говорит. Оно предупреждает? Оно угрожает? Оно радо ему?
Внутри камня зарождается нечто тёмное. Блеск исчезает. Искры гаснут. По гравировке, как по венам, бегут струйки крови, делая рисунок более явным. Крылья плавятся воском. Кровь течёт по запястью, но чья она — его собственная или камня?
Пение превращается в шипение.
Он пытается выкинуть боло, но оплавленное золото тонким слоем обвивает руку. Капли падают в бездну, вместе с ними стекает кожа и плоть с оголившихся костей. Хочется орать от боли, но лишь камень имеет право голоса.
Что делать? Надо срочно что-то сделать! Его пожирают! Его сжигают заживо! Его разум уничтожают! Его!..
* * *
Хейд ударил рукой по чьей-то морде и вздрогнул от боли. Пот стекал по лбу и вискам. Страшно было пошевелить пальцами — вдруг от них остался лишь обугленный остов? Вот же бред приснился. Всё из-за того, что он заснул за столом. Или из-за того, что прошлой ночью убил человека. Хейд поплёлся к умывальнику, устало потирая лицо. Он смыл кровь с отметин от когтей Первого, да так и замер, опершись руками о раковину. Плеск воды успокоил расшатанные нервы и унёс с собой остатки кошмара.
Карающее правосудие так и не явилось в квартирку на Обводной.
Хейд просидел на кухне всю ночь, думая о том, как ему теперь быть. Даже несносный кот затаился, чуял, что случилось нечто непоправимое. Со сцены нужно было уйти тихо. Информаторы, сучьи дети, всегда на стрёме, будто всевидящие духи: они умудрялись быть всюду, всё слышать и всё знать. Но как долго ему прятаться на дне, несколько недель? Месяцев? А может придётся и вовсе бежать из Дарнелла. Хейд не любил этот город, и всё же перспектива потерять годами наработанные связи пугала не меньше, чем угроза казни.
Небо за окном посветлело — вот и наступил новый день. Пришло время натянуть на себя вторую личину: Хейд должен выглядеть, как приличный гражданин, а не как носившийся по всему городу вор-убийца-юных-дев. Опасной бритвой он избавился от щетины, стараясь не задеть шрамы на подбородке. Долго возился с волосами, укладывая воском вьющиеся чёрные пряди — будь проклята современная мода. Осталось спрятать Дар Квадранты в потайной карман жилета, накинуть сверху пиджак и нацепить кепку-восьмиклинку. Какие же странные побрякушки, оказывается, носят приближённые: Дар обладал собственным теплом, грел им не только оледеневшие после воды пальцы, но и сердце, и даже душу. Противоречивые ощущения, мягко говоря. Они Хейду не нравились, чуял интуитивно — не к добру, но пусть лучше у заказчика болит голова, что делать с этой штукой.
Дарнелл лениво просыпался, ещё не зная, какой трагичный заголовок появится на первых страницах газет. На каждом углу мальчишки будут наперебой горланить о смерти приближённой, чтобы впарить за шиллет свежий номер, и к обеду об этом узнают даже портовые крысы. Знатный начнётся переполох, успеть бы к тому времени добраться до Сорочьего Гнезда. Путь к нему был неблизкий: Дарнелл занимал три острова, отделённых от суши руслами рек, и Хейду нужно перебраться с острова Тараск на соседний, Паясу — там-то и притаилось логово воров. Благо у него была «Шелест», маленькая и юркая, как он сам. Некогда эту лодку, всю в пробоинах, он нашёл у заброшенной пристани. В море на таком судне выходить самоубийственно, зато «Шелест» могла проплыть по самым узким жилам города.
Мотор завёлся неохотно, он тоже не успел отойти от сонной дрёмы. С утробным гудением «Шелест» рванула навстречу солнцу, и водная гладь отрезала Хейда от надоевшего мира. В такие моменты вспоминались дни, когда мать разрешала забраться в свой ял: они вместе ловили рыбу, ныряли за моллюсками и жемчугом, к вечеру корзины всегда ломились от добычи. Даже спустя десятки лет Хейд помнил пронзительную голубизну морской воды, столь чистой, что он мог, свесившись с борта, следить за подводной жизнью. Воды Дарнелла оказались совершенно иными: грязными, беспокойными, они оставляли на побережье зловонные следы из водорослей и мёртвой рыбы, а вместо жемчужин в речных каналах можно было найти только мусор.
Басовитый крик уничтожил весь мирный настрой:
— Опаньки, цивильчик, это ты, что ли, в своей тарелке плывёшь?
Хейд приглушил мотор и оглянулся в сторону набережной. Привалившись к ограде, ему помахал улыбчивый человек в кремовом костюме-тройке, с платком в зелёный горох, завязанным бантом, и с неизменной шляпой-котелком на голове. Не кто иной, как Счастливчик, скупщик и информатор Сорок.
— Ты в Гнездо или только оттуда? — крикнул в ответ Хейд, подплыв ближе к набережной.
— Да так, шатаюсь, глазом стреляю. Пару красоток присмотрел, но наведаюсь вечерком, дабы, понимаешь, интим и все дела, — ответил Счастливчик и цокнул языком. Хейд услышал это как: «Ходил на разведку, приметил пару интересных мест, собираюсь обчистить ночью». — Рад видеть твою кривую рожу. А то запропал куда-то, наши уже начали ставки делать — вздёрнули тебя или ещё нет.
— И я соскучился по твоим дряблым щекам, — отозвался Хейд. Он боялся внимания информаторов, но одного из них можно использовать в своих интересах. — Как насчёт почистить друг другу пёрышки, раз уж мы встретились?
— Как с языка снял!
Сорочье Гнездо пряталось в Центральной городской библиотеке, которая вмещала в себя тысячи книг — Хейд прочитал из них все, что были достойны внимания. В юности он любил затеряться в лабиринтах из книжных шкафов, но теперь лишь изредка заглядывал по работе. На то была причина, и она сидела за стойкой в платье с высоким воротничком и убранными в пучок чёрными волосами. Несса Мугнус что-то вычисляла на счётах, крутя в пальцах карандаш. Она даже не обернулась в сторону гостя, лишь процедила:
— Иди прочь, Сорока, гнездо пустует — его разорили звери.
Хейд замер перед её столом. Казалось бы, чего сложного: намекни он Нессе, что хотел через неё закрыть лотерейный заказ, и разом избавился бы от половины проблем. Стрелки настенных часов отсчитывали секунды, минуты, а Хейд не мог выдавить и слово, лишь сжимал боло сквозь одежду. Горло сдавливало спазмом, он пытался сглотнуть, вернуть над собой контроль. Безуспешно. Его что, Дикая Кэйшес прокляла? Почему голос не слушается? Тепло Дара обратилось в пульсирующий жар. Ещё чуть-чуть — и руки начнут таять, как в том кошмаре.
Стихло постукивание костяшек. Молчаливое присутствие Хейда выводило Нессу из себя.
— Птенцу нужна помощь Матушки-Гусыни, или он прохлаждается от безделья? — для миниатюрной айрхе у неё был удивительно зычный голос. Она удостоила Хейда беглым взглядом поверх очков.
Хейд медленно разжал пальцы и оставил Дар в покое. Жар утих. Ослабли и невидимые путы, сдавившие горло.
