Книги
Еленька сидела, съежившись, между корнями дуба. Дуб был знатный, уважаемый всеми местными жителями. Нянюшка рассказывала, что светличи и поселились около этого столетнего дуба, чтобы он их охранял. В конце лета богу Роду, который не требовал себе ни алтаря, ни истукана, ни храма, но выбирал вместилищем старое дерево, приносили подарки: плоды садов, мед с пасеки. И как было не отблагодарить того, кто это все им дал – Рода, родоначальника всего сущего.
Но в другое время к дубу не приходили, низко кланяясь издали. И стоял великан в окружении своих деток и сородичей, которые уважительно отстояли от него шагов на пятьдесят на широкой поляне.
Еленька сызмальства прибегала к дубу, когда хотела посоветоваться в трудной ситуации. И в детстве ей казалось, что Род слышит ее и помогает. Вот и сейчас душа девушки требовала собеседника, но такого в ее окружении не было.
- И вот что мне прикажешь делать, Род? – вопросила Еленька, когда хорошенько выплакалась, вытерлась рукавом и успокоилась. – От веночка избавиться не успела. Ну и пес с ним! Пусть чародей делает со мной что хочет. Я ведь, получается, целую дружину спасла. И братца родного. Так что пусть его, пусть в коврик закатывает.
Еленька прижалась щекой к нагретой солнцем и испещренной трещинами коре дуба. Дерево ласково шелестело на слабом ветерке, словно успокаивая. Еленька всхлипнула в последний раз, уже чисто для проформы.
- Я-то ладно… - с горечью сказала Еленька, хотя это было и неправдой: себя было очень даже жалко. Однако Роду об этом знать было вовсе не обязательно. – Но за что тех троих-то? Ишь что удумал чародей проклятый: ради брака своего людей в жертву приносить!
Нет, человеческие жертвы, конечно, богам делали, как же без этого. Нянюшка рассказывала, что когда светличи сбежали сюда из какого-то захваченного и разоренного неприятельской армией города (имя города уже затерялось в прошлом), то перед тем как ставить первые дома, принесли в жертву захваченных врагов-пленников: чтобы боги были благосклонны к поселенцам. И правда, поселение с тех пор самые страшные беды обходили стороной.
Еще Еленька помнила, хоть и очень смутно, как принесли в жертву богу Перуну девушку. Тогда долго стояли ливни, а потом грянула засуха. Чем-то прогневили светличи Златобородого Перуна, и он хотел их лишить урожая и обречь на голодную смерть. Еленька была тогда еще совсем маленькой, но она помнила, как девушку вели к капищу Перунову, заросшему иссиня-лиловым ирисом, где вокруг алтаря горели шесть костров. В лице ведомой девушки не было ни кровинки, но глаза смотрели решительно и смело: она сама вызвалась стать посыльной к богу, чтобы напрямую умолить его простить своих соплеменников. К алтарю Еленьку нянюшка не пустила, сказав, что не зрелище это для детей. А через два дня после жертвоприношения пошел дождь, и маленькая Еленька сделала вывод, что хоть путь к Перуну был долгим, девушке-таки удалось до него добраться, чтобы поведать богу о печалях людских.
А вот когда воевода свой новый дом строил, то лишь коня принес в жертву. Череп под порогом закопали, чтобы никакое зло через эту границу не перебралось.
А тут!.. Не ради благополучия всего племени, не ради создания поселения, где будут жить тысячи людей, а всего лишь для собственного благополучия Лунь хочет троих в жертву принести?! Неслыханное дело!
- Нет, ну представляешь, Род, каков паскудник! – продолжала жаловаться Еленька, гладя по дубовой коре. – Разве ж такое возможно? И как боги такое допустить могут?
Еленька замолчала и прислушалась: вдруг в шелесте листьев услышит ответ бога. Но дуб продолжал умиротворенно греться в солнечных лучах и мирскими делами мало интересовался. Кажется, Род вмешиваться в беспредел не собирается, сделала вывод Еленька и тяжело вздохнула, поднимаясь на ноги: хочешь не хочешь, а возвращаться домой надо. Встала и тут же замерла на месте: по поляне к ней шел Огнедар.
Он шел, отводя траву, которая была ему по пояс, в стороны, словно плыл по зеленому морю. Еленька замерла пойманным мышонком, и только сердце снова стало колотиться: тук-тук, тук-тук, тук-тук, словно крохотным молоточком по наковаленке.
- Только я вас, Еленира Мечиславовна, и ищу по полям да весям, - с ласковой усмешкой укорил девушку Огнедар.
- А как ты меня вообще здесь нашел? – удивилась Еленька.
- Так тянет меня к вам… - Еленька уже было зарозовела от смущения, но княжич уточнил: - Клятвой магической я к вам привязан: куда вы – туда и я. Говорю же: тянет, как магнитом.
- А-а… - протянула Еленька, надеясь, что на ее лице не проявилось разочарование.
Огнедар подошел к девушке совсем близко, так что можно было протянуть руку и коснуться его рубашки, в разрез которой была видна грудь. Еленька прямо почувствовала, как ее рука сама тянется. Вот леший! – ругнулась она про себя: не иначе, ее тоже чародеевой клятвой к княжичу магнитит. Еленька в смущении опустила взгляд ниже, на смуглые руки Огнедара, но магнетический эффект никуда не делся. Тогда Еленька стала смотреть вбок: как колышутся на ветру метелки мятлика и тимофеевки.
В лесу закуковала кукушка.
- Спросить, что ли? – снова усмехнулся Огнедар. – Кукушка-кукушка, а сколько мне лет ос…
Еленька сделала это, не раздумывая: прижала свою горячую ладошку к губам Огнедара, не давая договорить. И уже сделав эту глупость, покраснела и смутилась. Хотела было дать деру от конфуза, но не успела: княжич вдруг зажал девушку между дубом и собой и обнял за талию.
- Пусти! – пролепетала испуганная Еленька.
Она посмотрела снизу вверх – прямо в глаза Огнедара: темные озера, где мельтешили серебряные рыбки-искорки. У-у какой! Руки сильные и сквозь сарафан прямо обжигают. Еленька ощущала себя тоненькой рябинкой в руках огромного дуба.
Огнедар нагнулся и шепнул в ухо:
- Зачем отпускать золотую птичку, раз она сама в руки попалась?
Притянул Еленьку к своей горячей груди и поцеловал.
Ай! Уголья в животе Еленьки вспыхнули все разом, и пламя охватило девушку целиком: со ставших ватными ног до моментально закружившейся головы. Руки ослабели и сами послушно легли на плечи княжича. А тот начал уверенно проникать языком в Еленькин рот, и она послушно раскрылась ему навстречу, начала неуверенно и чуть стыдливо отвечать. Одна рука Огнедара продолжала удерживать девушку, а другая стала беззастенчиво шарить по ее груди.
Еленька, хоть и была вся в помрачении сознания, но этот момент смогла просечь и попыталась отстраниться. Но княжич ее не отпустил, а вместо этого стал нашептывать на ухо:
- Еленюшка, сладкий мой орешек, хочешь я сделаю то, о чем ты Артына просила?
- Ни о чем я этого прохвоста не просила, - задыхаясь и плавясь в объятьях Огнедара, прошептала Еленька. В глазах темнело, а низ живота жег огонь.
- Как же ты такая к колдуну старому пойдешь? – продолжал нашептывать Огнедар. – Ну подумай сама! Разве он сумеет тебя так крепко обнимать и целовать? И Артынка твой ничего в этом не понимает. А я тебе покажу, каким сладким бывает мед…
- Стоп!
Ой не зря воевода всегда сомневался в женской логике, особенно Еленькиной. А если дословно: «Бабий ум что коромысло: и криво, и зарубисто, и на оба конца». Вот казалось бы, чего еще Еленьке надобно было? Разве не об этом она молила богов, не этого ли хотела: избавиться от девства своего, чтобы на коврик к колдуну престарелому не попасть. И вот пожалуйста, прямо в руки клубочек прикатился, даже за ниточку дергать не потребовалось. Бери и пользуйся! Но в голове у Еленьки что-то щелкнуло, какой-то узелок криво завязался, и понеслось!..
