Книги
Весь день и следующий Еленьку донимали разными обрядами под заунывные песни - и понятное дело, чего радоваться-то? Ведь Еленьку хоронили как девушку, а переродившись, она уже станет женщиной. Утром на реке Еленька с песнями сплавляла по воде веночек, сплетенный из душицы, кипрея и ветренника. Веночек по обычаю должен был поймать жених, но поскольку его здесь не оказалось, Еленька сама выловила свое размокшее творение и преподнесла брату жениха Белогору Ведиславовичу. Тот принял венок с поклоном и взамен одарил Еленьку перстнем, дюже богатым, с ляпис-лазурью, да такой веселой, словно васильки на лугу.
– Примите дар, Еленира Мечиславовна, от жениха вашего, – степенно поклонился он.
«А что же сам-то Лунь не приехал? Хоть бы одним глазком на женишка взглянула, – чуть не брякнула Еленька и злорадно пожелала своему отсутствующему нареченному: – Хоть бы тебя паралич разбил, пень трухлявый».
Потом пекли караваи, дошивали подарки жениху. Еленька сделала пару стежков на поясе, который должна была собственноручно вышить мужу, и с легким сердцем отдала работу сенным девушкам. Мать была хотела в очередной раз отвесить ей оплеуху, но Еленька вспылила, наговорила гадостей, и мать, испугавшись, что скандал услышат гости, замахала на дочь руками и от греха подальше ушла из Еленькиного терема. А Еленька уселась у окошка злобно щелкать орехи и испепелять взглядом глупых мух, бьющихся в стекло и никак не понимающих, почему их побег на свободу каждый раз оканчивается фиаско.
Вечером Еленьку отвели в баню, где ее долго чесали, мыли с разными травами, накладывая обережные чары. До отъезда оставался день с небольшим.
После баньки Еленька разлеглась в своей постели. Посмотрела в окно. Туча, подсвеченная месяцем, напоминала петуха. Петух споро бежал по небу и склевывал рассыпанные зерна звезд. Еленька зевнула. Скучно. Сенные девушки, утомленные сборами невесты, уже легли спать. Нянюшка дошивала пояс, брошенный Еленькой.
– Няня, расскажи хоть чего-нибудь, – попросила Еленька.
– А и расскажу, – охотно вызвалась старушка. – Про Бову-королевича?
– Не хочу. Сто раз слышала.
– Так, может, про Еруслана храброго?
– Не хочу. Все надоело. Хочу новое что-нибудь.
– Где ж я тебе новое возьму? Вот если бы зимой старая Квасена-сказительница не преставилась, она бы тебе рассказала. Ох и сказок много она знала! А я что?
– Скучно, – капризно шмыгнула носом Еленька.
Новая мысль пришла ей в голову.
– Нянька! – загоревшись своей идеей, приказала она. – А позови-ка сюда этого, который яремный.
– Которого?
– Молодого. Огнедаром зовут.
– Ладно ли на ночь в девичий терем мужчину звать? – усомнилась нянька, но Еленька уже свела грозно брови.
Нянька тут же припомнила наказ воеводы не супротивничать Еленьке, а выполнять ее капризы. Очередного скандала не хотел никто. Старушка, кряхтя, поднялась с лавки и пошла искать княжича.
Еленька посмотрела в красный угол. Оттуда на нее сурово взирали вырезанные из дерева Даждьбог и Перун Златые усы Серебряна голова. Но Еленьке укоры богов были нипочем. Она зевнула, сотворила оградительный знак, чтобы через рот в нее не вошел нечистый, и приготовилась к развлечению.
Огнедар, которого Еленька не видела больше суток, но время от времени вспоминала, вошел и, казалось, заполнил собой всю горницу. Еленька, воспоминания которой оказались блеклыми по сравнению с живым образчиком мужественности, смутилась и укрылась одеялом по шейку.
– Вот, Огнедар, – не то пожаловалась, не то разъяснила ему нянька, – хочет хозяйка твоя сказок, а мои все знает. Скучно ей, видите ли.
– Добрый вечер, Еленира Мечиславовна, – бросив на капризную красавицу огненный взгляд, сказал княжич и без спроса уселся на лавку.
– Нянька, принеси-ка нам кваску с ледника, – попросила Еленька. – Что-то пить захотелось. И доедков разных: орешков там, ягод засахаренных. А то что же за сказ без угощения?
Нянька всплеснула руками, хотела было выбранить воспитанницу, потом вспомнила, что мучиться ей остается лишь сутки, и с ворчанием поплелась за квасом.
Еленька осталась наедине с княжичем. Она посмотрела на мужчину и поерзала в своей постели.
– Огнедар, – кокетливо пожаловалась Еленька. – Скучно. Расскажи сказку какую-нибудь. Ты ведь умеешь красиво сказывать.
Огнедар подвинулся на скамейке ближе к Еленьке. Сердце у Еленьки забилось, как пойманный мышонок в кувшине. Глаза княжича были совсем темными, но порой в них вспыхивал отблеск свечи, и они, казалось, загорались от этого своим собственным светом.
– Разве ж я сказитель? – усмехнулся он. – Меня Серебряный Лунь на другое подрядил.
– А разве ты не должен все делать, что я тебе скажу? – удивилась Еленька. – Тебя же мне в подарок отдали.
Глаза Огнедара вспыхнули. Еленька поняла, что что-то не то ляпнула, но нахмурилась и заупрямилась. Извиняться она не любила. Огнедар скрестил руки на груди.
– Охранять вас я должен: магической клятвой связан, а сказывать сказки не обязан.
Еленька огорченно поковыряла лоскутное одеяло. На нем была вышита Мокошь с руками - колосьями хлеба, и засеянное поле – ромбики с точками посередине. Извиняться страсть как не хотелось. Но и без сказки оставаться тоже было обидно.
– Ну Огнеда-ар… – извиняющимся медовым голоском протянула наконец Еленька. – Ну пожа-алуйста!
– Вам не расскажу! – заявил Огнедар.
Еленька хотела была окончательно надуться, но услышала в словах Огнедара намек-лазейку.
– А кому будешь?
Огнедар усмехнулся одним уголком рта.
– А вот мизинчику вашему расскажу.
У Еленьки глаза стали размером со сливы.
– Какому еще такому мизинчику?
– А вот ручку вашу пожалуйте, Еленира Мечиславовна!
Еленька поколебалась, но вытащила руку из-под одеяла. Прикосновение мужских рук обожгло ее. Огнедар мягко взял дрожащую кисть Еленьки, осторожно разжал пальцы, потом подул на ладонь. У Еленьки погорячело внутри, словно кто-то поставил котелок на огонь.
– Какие у вас нежные пальчики, Еленира Мечиславовна, – на низких обертонах промурлыкал Огнедар.
Он осторожно погладил безвольную ладошку Еленьки. Поводил пальцем по кругу, так же, как в детстве матушка играла с маленькой Еленькой в «Сороку-ворону». Огонь от его поглаживания побежал вверх по руке, пока не ударил мягко в живот, и Еленька, едва не ахнув, попыталась вырвать руку. Но Огнедар перехватил Еленьку за запястье.
– Отпусти! – шепотом попросила Еленька.
Огнедар, не отрывая своего загадочного поблескивающего взгляда от умоляющих глаз Еленьки, погладил девушку пальцем по запястью: вверх – вниз, вверх – вниз, мучительно медленно. Еленька закусила губу. Горшочек в животе уже начал кипеть и посвистывать.
– Сказку хотите, Еленира Мечиславовна? – хрипловатым шепотом спросил Огнедар так, как будто спрашивал про что-то другое.
Еленька, не в силах вымолвить и слова, кивнула.
– Так уж и быть! – рассмеялся Огнедар. Он поднял руку Еленьки и, держа за запястье, чуть потряс в воздухе: – Тебе, мизинчик, так уж и быть, расскажу сказку. Ты кашу варил? Дрова рубил? Воду носил?
Потом княжич вдруг поцеловал середину ладошки Еленьки и наконец выпустил ее запястье. Еленька, не будь дурой, тут же спрятала руку под одеяло. В животе глухо ухало, а сердце колотилось, как заполошная курица колотится о стены курятника, куда забежала лиса.
– Сказку-то про кого рассказать? – спросил Огнедар.
– Про колдунов-чародеев, – ляпнула первое, что пришло на ум, Еленька.
Огнедар усмехнулся. Отодвинулся на лавке, так что Еленька вздохнула свободней, и сказал, словно погрозил:
– Хорошо же.
