Книги
– Еленька, не опозорь! – строго выговорил дочери воевода, ворочая головой на бычьей шее. Он хотел сердиться, но у него не получалось.
Сегодня Еленька была посговорчивей, отца решила не гневать попусту. «А то еще посадит под замок, – подумала она. – А мне до свадьбы надо еще от девства избавиться». Не то чтобы Еленя так уж поверила нянюшке. Мало ли та ей сказок в жизни рассказала, но может, лучше подстраховаться? С молодой жизнью расставаться и ковриком становиться страшно не хотелось.
– Не опозорю, батюшка! – твердо сказала Еленя, поправляя на голове нарядный, расшитый жаркими узорами кокошник.
Гости не заставили себя ждать.
– Здравствуйте, гостьюшки дорогие! – закланялась-запричитала мать, сходя с красного крыльца.
Воевода молча облобызал у гостеприимно распахнутых ворот идущего впереди седобородого воина в красном плаще. Они от души похлопали друг друга по плечам и спинам здоровенными ручищами – аж гул по двору пошел.
– А вот и дочка моя младшая, яблочко золотое! – с угрозой прищурившись на дочь, сказал воевода, показывая на Еленьку, смотрящую во все глаза.
Еленя поклонилась и получила ответный поклон воина и его свиты.
– Примите, Еленира Мечиславовна, подарки от жениха вашего, Серебряного Луня, – сказал воин и сделал знак слугам стаскивать с телеги сундук.
Сундук раскрыли и стали показывать подарки. Богатые ткани: аксамит пунцовый, алтабас золотой, мех куний и лисий, украшения дорогие: серьги адамантовые, бусы из алатыря, серьги с яхонтом и искряком. Еленька старалась не показывать удовольствия от получения подарков, но пару сережек запомнила. «Как только сундучок в горницу отнесут, враз примерю!» – решила она.
– Спасибо вам, Белогор Ведиславович, – смиренно сказала Еленька и поклонилась в пояс.
«Старый-то какой!» – с тоской думала она, глядя на брата своего будущего жениха.
– И еще дар вам, Еленира Мечиславовна, – степенно произнес воин и кивнул на стоящую, смиренно опустив голову, троицу. Еленька вытаращила глаза.
Мужчин было трое: двое среднего возраста и один молодой, сразу невольно приковавший Еленькин взгляд. Еленька дала бы ему лет двадцать пять – тридцать. Парень был высок и силен. В разрезе рубахи было видно, как перекатываются под кожей мускулы. Еленька с трудом оторвала взгляд от его мощных рук и столкнулась со взглядом мужчины, строгим и внимательным. «Ох какие глаза!» – подумала про себя Еленька, и по спине у нее пробежали мурашки.
– А это еще кто? – спросил отец Елени.
– Так яремники это, пленники. В дар невесте от Серебряного Луня. В последнем сражении в полон взяли. Вот этот молодец высокого рода будет.
Пленный красавец бросил взгляд на воина, но ничего не сказал и только тряхнул волосами, которые тяжелыми потоками скользнули по белой рубахе. «Ишь какой гордый!» – с уважением подумала Еленька.
– Из кремничей, видать, – кивнул воевода. – Волос-то какой темный.
Сам воевода, как и все жители селенья, были светловолосыми. Светличами, как их звали соседи.
– Отведите рабов в мой терем! – приказала Еленька, почувствовавшая себя важной птицей. – И накормите как следует.
В упоении наблюдающие за спектаклем сенные девушки бросили лузгать семечки и засуетились, потянули рабов в дом. Слуги, кряхтя, схватились за сундук и понесли в Еленькины покои. Глупый обычай – привозить подарки в дом невесты: все равно же через несколько дней Еленьке ехать к жениху, и тогда придется тягать сундук назад. И еще целый воз Еленькиного добра. Не говоря уже о телушке. Но обычай есть обычай.
– Извольте в баньку с дороги, гости дорогие! – позвал прибывших воевода, и те, согласно кивая головами и степенно оглаживая бороды, отправились вслед за хозяином.
А после баньки в трапезной будет пир горой, знала Еленька. Женщин туда на этот раз звать не будут. Кроме матери Еленьки, которая будет обходить гостей с чаркой вина.
А Еленька и не расстроилась. Что ей там делать? Слушать мужицкие байки про то, как они на кабанов охотились? Или как они в прошлом году заливные луга за Харутью-рекой у древличей отбили? Еленя пошла в свой терем копаться в сундуках.
Что ж, скупым Серебряного Луня никто бы не назвал. Подарки он Еленьке прислал знатные, такие князю принять лестно. Еленька перемерила все бусы, серьги и перстни по очереди, потом пошла смотреть свои живые подарки.
Мужчины, которые уже успели к этому времени сходить в баньку и потрапезничать, сидели в сенях. Один из них – с небольшой рыжиной в волосах, любезничал вовсю с Волицей. Та хихикала и закрывалась рукавом от смущения. «Балагур!» – отметила про себя Еленя и важно выступила вперед. Яремники встали и поклонились новой хозяйке. Тот, которого отметила про себя Еленя, поклонился словно нехотя.
– И какая же мне от вас польза? – как будто размышляя вслух, поинтересовалась Еленя, специально не глядя на заинтересовавшего ее красавца.
– Дозвольте слово молвить, барышня ласковая, – поклонился рыжеволосый балагур, с ухмылкой глядя на Еленьку.
– Дозволяю, – вальяжно кивнула Еленька. – Молви.
– Звать меня Творимир. Был я горшечником в нашей деревне. А как стал князь войско набирать, дай, думаю, удачу свою попытаю, пойду на войну.
– Вот и сходил, – усмехнулся второй яремник, полуседой пожилой мужчина. Заметив, как нахмурилась на его вольность Еленька, он поклонился и представился: – Радогастом меня кличут, Еленира Мечиславовна. Шорником я был. А на войну пошел, потому что дом у меня погорел. Коровенка тоже угорела. Хозяйство надо было заново подымать, вот жена меня и погнала. И то я ей говорил: перетерпи, погодь, все наладим. Но нет ведь! Ей все сразу вынь да положь! Вот пусть одна теперь и повертится, узнает, как без мужика-то дом тянуть.
И яремник низко поклонился, словно извиняясь за свои жалобы.
– Ладно, – сказала Еленька. – Не дармоеды вы, и то хорошо. Волица! Пойди их к делу покамест приставь. И горшечник, и шорник нам пригодятся. А нет, так схожую работу какую им найди.
Волица чуть скраснела, но послушно повела за собой яремников.
– А вы что расселись, рты раззявили? – прикрикнула на других девушек Еленька. – Али дел мало? Али мое приданое все пошили?
Девушки бросились врассыпную: добра была Еленька, но горяча, не меньше батюшки своего. И упряма была, как вол: что в ее русоволосую головенку встревало, то назад оттуда не вываливалось.
Еленька осталась наедине с последним пленником. Теперь она повернулась к нему, словно впервые обратив на него внимание. Мужчина возвышался над ней, и девушке невольно приходилось смотреть снизу вверх. Темно-серые глаза древлича смотрели на Еленьку внимательно и блестели, как турмалин.
– А тебя как звать-величать? – солидно изрекла Еленька, стараясь не выдать своего смущения.
– Зовите меня Огнедар, милостивая госпожа, – сказал древлич.
Его голос с хриплыми нотками словно провел когтистой рукой по животу Еленьки. Ох ты ж, Чур меня охрани, вздрогнула Еленька.
– Что за имя такое? – стараясь говорить сурово, спросила она. – Не княжеское, не воеводино.
– То имя, что мне при рождении нарекли, умерло, – пояснил Огнедар. – И сам я умер. А родился новый человек. Да и не пристало, чтобы яремника, как княжича, звали.
Княжич! Еленька едва не ахнула. Ей княжича в рабы отдали! Хитер старый Лунь, подольститься хочет. Небось, уже коврик для нее приготовил. Думает, обмякнет Еленька, на дары польстится и сама ему тепленькая в руки дастся. Ан не бывать этому! Она без боя ни капельки крови своей не отдаст. А на другое старый хрыч пусть даже и губу свою отвислую не раскатывает!
– Что ж мне с тобой делать, Огнедар? – вслух потужила Еленька. – Княжича, чай, к грязной рабской работе не приставишь. Ты делать-то что умеешь?
