Книги
Способность чувствовать чужие ауры проснулась во мне в раннем детстве. Но тогда я не знала, что это ненормально – ощущать исходящий от человека нефизический холод, тепло, цвет и запах. Я просто думала, что все это чувствуют, и часто пыталась выразить доступными мне словами свои ощущения. Родители смеялись, когда я говорила: «Мама, этот дядя горький. А эта тетя розовая и пузырьковая. А та девочка оранжевая, как апельсин, и шоколадом пахнет. Можно я с ней подружусь?» Позже родители стали меня одергивать и ругать за странные сравнения и формулировки, говоря, что так не говорят, что я все выдумываю, что я, наконец, позорю их, потому что говорить так о людях бестактно. Я перестала высказывать вслух мои наблюдения, но ощущения никуда не делись. При тактильном контакте с человеком они лишь усиливались и становились более четкими.
До сих пор помню свою первую учительницу. Мать привела меня в школу на собеседование. Там были две учительницы. Одна была немолодая, с усталыми морщинками вокруг глаз и в мешковатом костюме, где подмышками темнели влажные пятна. Другая была среднего возраста, худенькая, как сосенка, с высокой сложной прической на голове, из которой торчал светлый длинный хвост, завитый в локоны. Когда она говорила с человеком, то улыбалась, и ее аккуратно накрашенные губы красиво изгибались. Молодая ласково разговаривала со мной, а пожилая внимательно слушала и записывала что-то в тетрадочку.
Я была в детстве достаточно стеснительным и забитым ребенком, поэтому отвечала робко и неуверенно.
- Назови мне, что это, – попросила красивая учительница и, разложив передо мной фрукты и овощи из папье-маше, чуть тронула тонким пальчиком грушу.
Я озадаченно посмотрела на грушу с белой дырочкой в боку. Потом перевела глаза на маму, надеясь на ее помощь, но мать только подтолкнула меня взглядом: говори, мол! Но я молчала. Слово вылетело у меня из головы, я тщетно пыталась вытащить его за шкирку на свет божий, но наэлектризованная атмосфера вокруг меня абсолютно не способствовала активации воспоминания. Я чувствовала, что краснею, а глаза постепенно наполняются слезами.
- А это? – спросила снова молодая учительница, и перед моим носом оказался ядовито-оранжевый апельсин.
Но я продолжала молчать, стараясь изо всех сил, чтобы слезы не пробили дорогу наружу.
- Я думаю, что вам стоит подождать со школой, - мягко заметила красивая учительница. - Девочка не может сказать даже элементарные названия овощей и фруктов. А это ведь программа младшей группы детского сада.
- Да знает она все, - не согласилась мать и слегка ткнула меня в плечо. - Давай Ксения, хватит тупить уже. Говори сейчас же!
Я посмотрела на мать и поняла по ее разъяренному взгляду, что как только мы выйдем из этого кабинета, мне устроят взбучку. Мать будет долго и со вкусом кричать: «Идиотка! Опозорила! Дегенератка! Вся в папашу своего тупого пошла!» - не обращая особого внимания на окружающих. Страх и обида обрушили плотину, и слезы ручьем полились из глаз.
- Подождите, мамочка, - в первый раз вмешалась пожилая учительница. - Вы выйдите пока, а мы с девочкой побеседуем.
Мать прошипела: «Смотри у меня!» - и вышла из кабинета. Я всхлипнула и шмыгнула носом. Ощущение полного провала всегда кажется ребенку концом света, и я уже начала тонуть и погружаться в бездонную Марианскую впадину отчаянья, как вдруг пожилая учительница положила мне на руку свою ладонь и, заглянув в глаза, сказала:
- Ну вот еще из-за чего реветь начала! Все иногда что-нибудь забывают. Я вон тоже недавно пошла в магазин и забыла, как нектарин называется. Представляешь! Так и спрашивала у продавца: «А где у вас тут лысые персики? Ну те, которые не волосатые?»
Молодая учительница сдержанно улыбнулась. Я недоверчиво посмотрела на них, снова шмыгнула и тоже робко сквозь слезы попыталась растянуть дрожащие губы в ответной улыбке.
- Вот и молодец! – сказала пожилая учительница. - Все нормально. Давай вместе вспоминать, - она взяла в руки новый предмет и стала читать стихи: - В огороде у Анфисы урожай большой…
- Редиса… - робко закончила я и смахнула слезинки с ресниц.
- Молодец! – похвалила учительница и взяла следующий овощ. - Ну, а этот? Сколько слез и сколько мук причиняет злющий…
- Лук! – уверенно закончила я и уже радостно показала на следующий овощ: - А это морковь. Про нее загадка есть: сидит девица в темнице, а коса на улице.
- Ну вот видишь! – развела руками пожилая учительница. - Все ты знаешь. Так чего ты молчала?
- Я слово не могла вспомнить, как это называется, - и я указала на овощи и фрукты, лежащие на столе.
- А теперь вспомнила?
- Ага.
- И как?
- Му-ля-жи! – твердо сказала я.
Пожилая учительница и молодая переглянулись и расхохотались. Я не поняла, над чем они смеются, но тоже улыбнулась, и мне стало легко и хорошо на душе. Я быстро справилась с другими заданиями и вышла из кабинета с гордо поднятой головой. А вслед мне раздалось напутствие пожилой женщины:
- Молодец! Будешь на одни пятерки учиться!
Перед школой выяснилось, что мать отдала меня в класс к более молодой и красивой учительнице. На мои робкие замечания, что мне больше понравилась пожилая, пусть и некрасивая, мать недоуменно отвечала:
- Как вообще можно учиться у такой старой кошелки? Она же, как чучело, выглядит. Учительница должна быть красивой. Вот Татьяна Николаевна у вас просто прелесть! И не спорь!
Разве мать поняла бы меня, если бы я сказала, что другая учительница, пусть и некрасивая, внутри вся переливается пульсирующим светом, при каждой вспышке отдавая тепло. И когда она коснулась моей руки, я словно погрузилась в это тепло. Тогда как другая показалась мне холодным желтым лимоном с коричневой корочкой, и запах от ее ауры был такой же: кислый, сухой и неприятный.
Не знаю, за что Татьяна Николаевна меня невзлюбила, но доставалось мне в начальной школе немало. Я научилась читать до школы, много читала и была в классе одной из первых по чтению. Но ни разу, ни разу за все годы она не похвалила меня, удостаивая похвалой других учеников, которые под ее чутким руководством научились читать по слогам или, сбиваясь ежесекундно, могли прочитать худо-бедно один-другой абзац.
На каникулах устроили конкурс, кто прочитает больше. Я освоила толстенную книгу в четыреста страниц и ожидала, что меня похвалят, но победителем стал мальчик, который прочитал пять сказок Андерсена.
- Татьяна Николаевна! Но я же больше других прочитала! – попыталась я с дрожью в голосе добиться справедливости.
Ледяной взгляд учительницы поставил меня на место:
- Гладышева! Ты только одно произведение прочитала, а Миша целых пять! Пять! Что тебе неясно?
Мой мозг отказывался принимать такую математику. Пусть пять, но ведь каждая сказка по три, ну максимуму десять страниц, а я… Но спорить я робела, и осталось только щемящее чувство беспомощности перед несправедливостью взрослого.
