Книги
Дома оказалось, что ваза для цветов у меня всего одна. А влезает в неё десяток тюльпанов, и всё. Остальные цветы пришлось ставить в пластиковое ведро. Но даже в такой непрезентабельной таре они выглядели шикарно. Плотные матовые лепестки нежного цвета собраны в бутоны, зелёные листья с едва заметным беловатым налётом. И едва ощутимый горьковатый аромат тюльпанов, которых с улицы занесли в тепло.
Я села напротив ведра и подпёрла ладонью голову, вспоминая вечер.
Дорога домой прошла в уютном молчании. Глеб изредка что-то спрашивал, я отвечала. Это было приятно — молчать. Как будто общение происходит на другом, не словесном уровне, а говорят наши души.
С Игнатом у нас не получалось так душевно помолчать. У нас всегда кипели эмоции, бурлили скандалы, а после следовали яркие, крышесносные примирения. Безумные поступки, чумовые вечеринки, многочасовые секс-марафоны, экстравагантные подарки и красивые жесты — вот что составляло всю нашу совместную жизнь. Ещё, конечно, были битьё посуды, взаимные оскорбления, хлопки дверью и раздельное проживание на несколько недель или даже месяцев.
Но только оставшись одна, я поняла, как я люблю тишину.
Нет, музыку я тоже слушала, но под настроение. И клубные вечеринки не разлюбила. Но когда они раз в пару месяцев, а не каждые выходные. И принимать гостей мне по-прежнему нравилось, но не каждый день.
Я постарела или вымоталась на вечном празднике жизни?
Я просто чертовски устала был двигателем этого праздника, на котором Игнат был главным гостем.
Мысли, сделав головокружительный вираж, вернулись к сегодняшнему вечеру и Глебу.
Может, надо было пригласить на чай?
Может, и надо было, но не хотелось. Всё внутри противилось такому ходу развития событий. Да, думаю, что и Глеб не из той породы мужчин, что принимают благодарность минетом.
А из какой он породы?
Его поступок меня очень удивил. Я не припоминала, чтоб он хоть как-то проявлял интерес. А знакомы мы с ним и Костиком три года точно. Хотя до осени я носила обручальное кольцо на пальце, сейчас перевесив его на цепочку на шее.
Этим отталкивала?
Потом погрязла в долгих и муторных отношениях с Лёшей, которые как воз со снятыми колесами: и в гору не едет, и с горы не катится.
Наверное, просто не замечала за сдержанной строгостью Глеба чего-то, кроме вежливого узнавания при встрече.
Но всё равно очень хотелось поцеловать сжатые губы Глеба, когда он наклонился ко мне, подавая руку и помогая выбраться из машины. Его взгляд, колдовской и завораживающий, действовал на меня парализующе.
И как я их до этого не замечала? Или Глеб раньше на меня так не смотрел?
Тихонько пиликнул телефон, вырывая меня из мыслей.
«Спокойной ночи, Марта».
Абонент «Суров Г.А.».
А фамилия ему идёт. И гораздо красивее Володиной.
«Ой дура! — принялась костерить себя на чём свет стоит. — Ещё имена совместным детям придумай!» И придумала бы, если бы эта тема не была для меня под запретом.
Разволновавшись как девчонка, я навернула с десяток кругов по кухне, выскочила на балкон, подышала морозным воздухом, сбегала в ванную умыться и наконец отправила ответ: «Спокойной ночи, Глеб» и поняла, что не усну. Достала из заначки таблетку снотворного. Покрутила в пальцах. Закинула в рот и запила водой из-под крана. Хоть ночь посплю, а завтра всё будет видеться в другим свете.
Утро Восьмого марта наступило в одиннадцать часов звонком от мамы. Как бы мне ни хотелось проигнорировать входящий, но я приняла вызов.
— Между прочим, у меня сегодня праздник! — в обычной своей манере поздоровалась мама.
Без наезда, оскорблений и требований у неё ни один диалог не строился. Со мной. С другими мама умела быть вежливой, деликатной и понимающей.
Папа ушёл от мамы, когда мне было пять, а Борьке восемь. Ушёл, потому что не выдержал маминого характера. Но развёлся-то он с мамой, а не с детьми. А вот мама этого понимать не хотела. Категорически! Не пускала его видеться с нами, при этом исправно получая алименты. Игра «Изваляй бывшего мужа в грязи» стала любимым маминым досугом на долгие годы и практиковалась как в беседах с соседками, родственниками, так и с нами, детьми.
Борька в пятнадцать не выдержал и сбежал к отцу. Мама подавала в суд, требовала сына вернуть, а отца посадить, но у неё ничего не вышло. Брат заявил на суде, что хочет проживать с отцом. Все условия у папы для этого были: квартира, машина, работа и жена, которая грудью кинулась на защиту ребёнка.
Они и меня хотели отсудить, но мама тут не уступила ни на шаг. Позже предписанные судом свидания с отцом саботировала, алименты отправляла обратно. Зато гайки принялась мне закручивать с удвоенной силой, понося теперь и бывшего мужа-неудачника, и неблагодарного сына.
Встав взрослее, я поняла, что мама боялась остаться одна. Поэтому методично лепила из меня слабохарактерную и безвольную куклу, которой легко управлять. Для этого чаще всего использовались два кнута: сравнение с другими, более успешными детьми и чувство обязанности.
«Я на тебя всю жизнь положила, а ты!..»
«Да ты без меня не проживёшь, безрукая неумеха!»
«Я ради тебя к учительнице ходила, просила, чтоб четыре поставила, а ты даже спасибо не сказала!»
Хотя потом выяснялось, что никуда мама не ходила, а годовую четвёрку по русскому языку я заработала сама. Но она умела преподнести информацию в выгодном для себя свете.
«Кому ты такая толстая нужна? Только мне…»
«Посмотри, как Вероника идёт, как лебёдушка плывет, — обращала мама внимание на соседскую девочку. — А ты?! Вся в отца своего, недоумка!»
В переходном возрасте я пыталась сопротивляться, огрызалась, за что неизменно получала пощёчины и подзатыльники. Мама могла лишить меня еды на несколько дней, пока не подойду извиниться.
Когда я, последовав примеру Борьки, в начале одиннадцатого класса сбежала к папе с синяком на пол-лица, мама подала заявление в милицию о том, что папа меня изнасиловал. Откуда она придумала эту дичь, не знаю. Но мне пришлось вернуться к ней в обмен на то, что она заберёт заявление.
Бить меня она после этого перестала. И даже унижала меньше. А всё потому, что познакомилась в милиции, когда писала заявление, с начальником отделения.
Геннадий Михайлович был старше её на семнадцать лет, разведён, при чинах и власти. И тут, видимо, сработал у мамы древний инстинкт подчиняться тому, кто сильнее. Потому что в новые отношения она погрузилась с головой, меня совсем не замечая. Новый мамин муж тоже предпочитал делать вид, что меня не существует.
Мне это было только на руку. Я поступила в университет в городе, получила место в общежитии и сбежала из дома. Хотя отголоски маминого воспитания мне аукаются и сейчас, во взрослой жизни.
— Марта, что ты молчишь?! Стыдно тебе, что не поздравила мать!
Выработанная годами привычка не принимать мамины слова близко к сердцу дала сбой. Виной ли тому было неожиданное пробуждение или побочка от снотворного, но тем не менее я рубанула:
— Нет, не стыдно.
Молчание на том конце было выразительным.
— Ты не в себе, Марта? Я сделаю вид, что не услышала твои слова!
— Как пожелаешь.
— Неблагодарная! А я ещё хотела пожалеть тебя, никчёмную, позвать в гости к нам на дачу. Игнат же твой наверняка опять шляется, — выплюнула она ядовито. — Но теперь передумала, — заявила мама и бросила трубку.
