Книги
Не считая родителей и подруги, мне больше не к кому идти.
Выскочив замуж за Сергея в девятнадцать лет, я была самой счастливой из жен. По крайней мере я так считала, и буквально горела этим счастьем. Некоторые говорили, что мы с ним не очень подходим друг другу. Что Сергей – карьерист и ему важно сначала преуспеть в жизни, а мне бы не помешало получить высшее образование до конца. Но я доучилась на заочном отделении, родила близняшек и горя не знала.
К слову сказать, я на шее у него не сидела. Работала продавцом-консультантом в магазине детской одежды. А по вечерам готовила ужины, сидела с ним за столом, выслушивая его яростные высказывания в адрес начальства, которое с ним не считалось. И про непримиримую борьбу с наглой секретаршей из отдела кадров. Сам Сергей трудился в главном отделе, но воевать с молодой женщиной это ему не помешало.
Я бы даже подумала, что эта женщина из офиса напротив и охмурила его, но что-то подсказывало мне обратное. Два раза в неделю после работы, и по воскресеньям, он отправлялся в тренажерный зал, чтобы расслабиться. Может, там как-то подцепил свою Ирину.
А, впрочем, это уже не мое дело.
Собрав большой чемодан со своими вещами и спортивную сумку с детскими, я выхожу вместе с детьми из подъезда. Обе девочки пока еще думают, что мы идем на прогулку, или вообще не задаются вопросом, куда мы идем с вещами. Не знаю, как объясню им предательство их отца…
- Мама, а мы куда? – тянет меня за рукав любопытная Юля.
- К бабушке и дедушке, - даю я самый подходящий в ситуации ответ.
Не говорить же, что летим в Турцию. Хотя…
- А почему мы раньше к ним не ездили? – подключается Уля, убедившаяся на примере сестры, что мама ответит на каверзный вопрос.
- Потому что мы с папой были заняты, - отвечаю я дрожащим голосом.
По щекам ползут дорожки слез, но я упрямо их смахиваю. Нельзя сейчас расплакаться. Вот уложу в родительской квартире дочек спать, и буду рыдать хоть до утра. Близняшки еще слишком маленькие, чтобы осознавать всю гадость и подлость окружающего их мира и своего отца, в частности.
Пока мы идем к автобусной остановке, дети растерянно молчат и переглядываются, но как только садимся в подъехавший автобус, сразу принимаются радостно болтать. Я дрожащими руками отдаю деньги за проезд, яростно моргаю, чтобы не катились слезы по лицу.
Хорошо, что наша с мужем квартира, взятая в ипотеку, находится не так далеко от дома родителей. Не пришлось ехать в метро. Дети боятся шума поездов, не доросли еще. Хотя нет, теперь это только его, мужа квартира…
Грустные мысли не покидают меня до конца пути.
Чем ближе мы с дочками подходим к дому родителей, петляя между серыми панельками, тем тоскливее становится на душе. Взгляд невольно падает на глубокую лужу, в которую опустились несколько крупных желтых листьев. Небо сегодня затянуто серыми облаками, время от времени принимается накрапывать дождь. Одновременно хочется спать и плакать.
Внезапно Юля вырывает у меня из руки ладошку и мчится вперед. К луже.
- Юля! – я оглядываюсь на восхищенную сестринской прытью Ульяну, и придерживаю ручку чемодана, чтобы он не упал на влажный асфальт. – Подожди, коза! Ножки промочишь!
Но Юля уже меня не слушает. Радостная и довольная жизнью, она мчится по луже, безнадежно испортив новенькие ботинки и колготки. Эх, любит она пошалить! Мне только и остается, что догнать ее вместе с Улей, обойдя лужу, взять за руку и осмотреть одежду на предмет грязи.
Все колготки ниже коленок пропитаны грязной водой, эта же вода хлюпает и в ботинках.
- Доченька, ну что же ты так…
- Мама, я давно так хотела пробежаться по лужам! – радостно тараторит дочка, совсем не огорчившись. – Я боялась упасть, но не упала! Папа обещал мне подарить резиновые сапожки…
- Нам обещал! – возмущается Ульяна. – Обеим!
- Нет, только мне! – Юля показывает ей язык. – А ты луж боишься, тебе не надо! Мама, ты не сердишься?
- Нет, - я вздыхаю и снова беру чемодан, вешаю на плечо сумку. – Пожалуйста, будьте аккуратнее. Бабушка не любит грязных девочек.
О том, что бабушка не очень-то любит и маму грязных девочек, я не хочу уточнять. Близняшки, словно чувствуя мое подавленное настроение, всю оставшуюся дорогу идут спокойно, молча и неспешно. Даже ни разу не поссорились из-за того, что Юлька дразнила Ульку. Чудеса!
***
Мама встречает нас в прихожей. За те недели, что мы не виделись, она, кажется, еще сильнее ссутулилась, поседела и поправилась. Открыв нам дверь, она смотрит искоса на меня, чемоданы, и только потом останавливает тяжелый взгляд на Юле.
- Это где так замаралась?
- На улице, - уныло сообщаю я, словно это я испачкалась в проклятой луже. – По воде бегала.
- Ох, никакого воспитания… - бормочет мама, и открывает дверь шире. – Ну проходите, нечего пороги обивать.
После таких слов мне заходить хочется еще меньше. Я снова чувствую себя провинившейся школьницей четырнадцати лет, загулявшей допоздна, которую «родители с милицией искали». Глаза больно обжигают слезы. Опустив голову, я переобуваюсь в пушистые тапки и помогаю Юле снять обувь. Мама стоит неподалеку, наблюдая, с мрачным видом поджимает губы и ничего не говорит.
- В ванную иди, радость моя, - тепло говорит она внучке. Включает свет и открывает дверь. А потом поворачивается ко мне и качает головой. – Вся в тебя девчонка пошла. Такая же бесшабашная и некультурная. Даже не поздоровалась с бабушкой.
- Мама, хватит.
- А что сразу хватит-то? Кто ж кроме матери тебе правду скажет?
Старая, заезженная песня.
Я ничего не говорю в ответ, просто подавляю боль в груди и расстегиваю пальтишко Ули. Верхние пуговицы слишком тугие для детских неумелых пальцев.
- Мелкая моторика не работает, - вздыхает мама.
Стараюсь не обращать внимания. Бесполезно нервничать.
Пока помогаю Ульяне, Юля приходит из ванной и отдает мне грязные колготки. Ничего, отстираю, а ботинки дочки высохнут. С улыбкой я провожаю девочек в детскую комнату, где сама жила, и начинаю расстегивать молнию на спортивной сумке. Игрушки, одежда, обувь…
- Нина, кто там? – из комнаты слева выглядывает отец.
- Оксана пришла с детьми. Выйди хоть, поздоровайся. Внуков сколько времени не видел.
- Ага… Здравствуй, дочь!
Из комнаты слышен звук телевизора. Говорит спортивный комментатор. Отец смотрит футбольный матч. Я невольно улыбаюсь.
- Чего веселишься? – мать качает головой. – Пойдем на кухню, расскажешь все.
Я не могу не улыбаться, когда мне плохо и больно. Имитация радость отвлекает от тяжести в душе, а потом замечаешь что-нибудь хорошее или красивое, и грустить уже не хочется. Мама не такая. Ей проще выстрадать как следует, заразив этим страданием побольше окружающих. А лучше членов семьи. Бабушка была еще хуже, но я не могу винить ни ту, ни другую. Они прожили свои жизни, как смогли.
Старенькая родительская кухня не поменялась. Родители наотрез отказывались от ремонта, когда у нас самих с Сергеем не было денег, чтобы им помочь, и еще яростнее, когда они появились. Папа говорил, что всю жизнь прожил со старой советской плитой и при старых советских обоях в цветочек, выгоревших на солнце. А мама отвечала, что молодым надо использовать все возможности и жить для себя, пока эти возможности есть.
Поэтому я не могу ее ругать за ее разговоры. Может, в чем-то она и права, может, я никудышная мать, никудышная жена, и даже в карьере не очень-то состоялась.
Сажусь за стол, мама ставит на него чайник и чашки из сервиза. В отличие от многих пенсионеров она не бережет красивую посуду.
- Рассказывай.
И тут меня прорывает.
Я выкладываю от и до. Внезапное заявление Сергея, признание в неверности, обвинение в неверности меня. Слезы льются ручьями, я закрываю лицо руками и никак не могу успокоиться.
- Ну хватит сырость разводить, - грубовато советует мама, подвигая ко мне чашку с крепким чаем. – Зефир или шоколад будешь?
- Зефир… Фигуру берегу… - всхлипываю я, и беру белую красивую сладость.
Мама садится напротив меня, отпивает чай, морщится и добавляет три ложки сахара. Потом глубоко задумывается. На ее лбу собираются многочисленные складки и морщины.
- Вот, что дочка. Ты прости, но мы с отцом никак помочь не сможем.
- Почему?
Чашка дрожит в моих руках, я ставлю ее на стол. Мать вздыхает.
- Мы Веронике деньги посылаем в Москву.
Вероника – моя младшая сестра, о которой я стараюсь не вспоминать. Она пошла характером в маму, я в отца, и поэтому именно она была любимицей. Поступила в московский вуз благодаря маминой взятке, а не хорошо сданным экзаменам. И, конечно же, сейчас ей требуется помощь родителей. А я – так называемая пробная дочь. Меня не жалко.
Если перечислять все фокусы Вероники, которые та устраивала в последние годы, книги не хватит. Но мама, посвятившая жизнь педагогике, осталась уверенной, что только тот, кто получило достойное высшее образование, достоин ее любви и уважения. Мои же беременность и брак посреди учебного процесса радости и восторга у нее не вызвали.
- Ладно, - выдохнула я вместо возражения и возмущений. – Можно мы тогда до утра перекантуемся?
- Без проблем, - она снова отпила чаю. – Хоть еще неделю. Но не больше. А то отец опять в запой уйдет, не дай Бог, - она приложила пальцы к глазам, - а тут дети. Сама понимаешь.
Да, я все понимала. Но кто бы понял меня!
